Рене Баржавель - Девушки и единорог
Ее гнев был направлен не на Элис, а на Джона. Это он должен отвечать за случившееся, это он виноват во всем. Она давно предвидела то, что должно было произойти. И ведь это еще не конец!
Оставшись с братом вдвоем в малом салоне, она резко заявила ему:
— Это было неизбежно! Я знала, что это случится!
— Вы были в курсе планов Элис?
— Не говорите глупости! Как я могла быть в курсе?
Августа почти кричала. Он стоял возле камина, она ходила по комнате, то направляясь к нему, то останавливаясь и поворачивая назад. Потом снова кидалась к нему, словно пыталась взять приступом его достоинство, его безмятежность, с помощью которых он всегда держал ее на расстоянии, даже не догадываясь об этом.
— Вы когда-нибудь задумывались, хоть на секунду, какой жизнью вы заставляли жить своих дочерей?
— Я? Какой жизнью? Что, они жаловались вам?
— Нет, конечно!
— Мне кажется, что они счастливы.
— Еще бы они не были счастливы! Но девушки созданы не для того, чтобы быть счастливыми! Они созданы для того, чтобы выйти замуж! Вы, отец пятерых дочерей, представляете, что это такое — юная девушка?
— Мне представляется очевидным, что.
— Вы ничего не понимаете! У них кризис переходного возраста! Промежуточная стадия между детством и замужеством! На следующий день после свадьбы все меняется, девушка становится женщиной, и она не может быть счастлива просто так, без причины, потому что она теперь пересажена на новую почву, неважно куда, но теперь у нее есть свой дом, свой муж, свои дети, свои деньги, свои заботы. В конце концов, она становится взрослой. Скажите, Джон, как вы рассчитываете выдать замуж своих дочерей?
— Ну, как. Когда придет время.
— Бог мой, это время давно уже пришло! Вот оно, это время! Для всех пятерых девочек! А для Элис оно наступило несколько лет назад! У этой бедняжки. Сколько ей лет? Двадцать семь? Двадцать восемь?
— Вы несете вздор! При чем здесь Элис?
— Она выглядит на все тридцать. Ладно, пусть будет двадцать шесть.
— Постойте. Она родилась в шестьдесят четвертом. Значит, ей сейчас. Да, ей скоро будет двадцать семь!.. Невероятно!.. Пожалуй, вы правы.
— Конечно, я права! И она вот уже добрый десяток лет ждет, ждет напрасно, оставаясь в одиночестве…
— Почему в одиночестве? Она никогда не оставалась одна!..
— Юная девушка всегда одинока! Сестры, братья, родители — все это остается вне ее одиночества, не затрагивает его! Семья — это всего лишь круг лиц для общения, это не муж. Семья только воспитывает девушку и поддерживает ее до замужества. И если муж не появляется, ее одиночество становится невыносимым! Только одно существо может прервать его — это муж! Я подчеркиваю: муж, а не просто мужчина! То, что она будет делать затем, что он сделает с ней, это отдельная проблема. Но любую девушку нельзя считать сформировавшейся личностью, пока она не вышла замуж!.. До замужества это не взрослое существо, это не лягушка, а головастик!
— Головастик. Ну и сравнения у вас. Возможно, сказанное вами во многом справедливо. Но я…
— Я!.. Я!.. Хватит этого Я!.. Вы прячетесь в своем эгоизме, как черепаха в панцире! Вы нашли себе прекрасное убежище — этот остров! Ваша жена и ваши дочери только делают его для вас более уютным! Теплота общения с ними заставляет вас мурлыкать от удовольствия! Вы хотите, чтобы они оставались рядом до вашей смерти? Но одна из них уже сказала, что она не согласна!
Упоминание о смерти заставило его вздрогнуть. Сэр Джон не любил это слово, он всегда старался выбрасывать из головы любые мысли о смерти. Он не был до конца уверен в том, что религия говорила о будущей жизни, но конец теперешней жизни представлялся ему чем-то таким ужасным, что он не хотел думать о нем.
— Вы не должны были уезжать из Лондона, — сказала Августа. — Откуда на этом клочке земли, окруженном водой, возьмутся кандидаты на должность мужей для ваших дочерей? За кого вы выдадите их замуж? За пастора? Прекрасная партия: у него еще осталась одна нога.
Она злобно ухмылялась, ее губы подергивались, обнажая большие желтые зубы.
— Я давно хотела поговорить с вами об этом. Сегодня я приехала специально для этого разговора. Я давно пытаюсь поставить себя на место моих племянниц. Мне самой было достаточно сложно найти для себя мужа и сохранить его после того, как наш отец — да вознаградит его Господь в своих чертогах! — пустил по ветру состояние семьи! Я приехала, чтобы сказать вам: Джон, вы должны вернуться в Лондон!
— В Лондон? Вы сошли с ума!
— Если вы останетесь здесь, вы никогда не выдадите дочерей замуж! Вы уже сделали несчастной Элис — вы хотите принести в жертву и всех остальных?
Слова «Никогда! Никогда! Никогда!» — три раза ударили молотом по голове Джейн. Она сидела на траве возле дома, обнимая ягненка. Джейн не старалась подслушать разговор старших, но тетушка Августа говорила так громко, что она все слышала.
После обеда Джейн сбежала в лес, где увидела издалека Гризельду, направлявшуюся к Скале. Она хотела поговорить с сестрой о непонятном происшествии, но потеряла ее из виду. Прибежав к Скале, она не нашла там Гризельду. Тогда она пошла к лисьей норе и стала беседовать с лисом. Вернее, говорила только она, а лис время от времени шуршал в норе листьями и камешками, чтобы показать, что он не исчез и слышит Джейн. Он редко показывался на глаза кому-нибудь, кроме Гризельды и Эми. А сегодня он уловил запах Августы и дрожал от тревоги и гнева, почти не вникая в то, что ему говорили.
— Почему она поступила таким образом? — удивлялась Джейн. — Католичка! Представляешь?.. Она стала католичкой!.. И она хочет уйти в монастырь! Надо же!.. Ведь у нее никогда не будет семьи, не будет детей!
Все это казалось ей таким ужасным, что она заплакала. Чтобы успокоиться, она побежала на лужайку, схватила на руки ягненка, несмотря на тревожное блеянье его матери, и принялась ласкать его. Сначала он тоже блеял тоненьким голоском, но успокоился, когда она позволила ему сосать кончик пальца. Она уселась на траву, прислонившись к стене дома. Ягненок быстро уснул, пригревшись у нее на груди. Она тоже согрелась и задремала. Она всегда будет баюкать на руках маленьких ягнят, будет ласкать своих детей, кормить их грудью.
Внезапно ее разбудил голос тетушки Августы; придя в себя, она прислушалась и вдруг поняла все.
Никогда! Неужели так и будет? Истина внезапно предстала перед ней во всей очевидности и жестокости. Она никогда не выйдет замуж! У нее никогда не будет детей! Никогда! Отчаяние охватило девушку. Она посмотрела на спящего у нее на руках ягненка, такого теплого, так прижавшегося к ее груди. А ведь ее грудь окажется никому не нужной. Ведь она младшая из сестер, значит, у нее меньше всех шансов выйти замуж. Она последняя. Если появится жених, то он достанется прежде всего старшим сестрам. Боже, почему на этом острове так много женщин! Всюду женщины, одни только женщины! И она еще должна помогать Молли разбирать белье после последней стирки! Мама требует, чтобы она знала, куда положена каждая вещь, даже самый маленький носовой платок. Почему я? Всегда я! И сандвичи для чая — тоже я!
Ягненок внезапно проснулся и спрыгнул на траву. Запутавшись в собственных ногах, он упал. Джейн рассмеялась, замолчала и смахнула слезу с кончика носа.
— Почему эта дура-овца так раскричалась? — буркнула леди Августа. — Надеюсь, вы не позволите Элис уйти в монастырь?
— Я всегда старался, чтобы мои дочери могли делать то, что они хотят, — пожал плечами сэр Джон.
— Разумеется! И поэтому вы заперли их в этой тюрьме, окруженной водой!.. Я, вообще-то, не против некоторой свободы, но монастырь — это уже слишком! Когда я думаю, что ее уже крестили и она теперь католичка. Какой ужас! Может быть, если найти ей мужа, она согласилась бы отречься?
— Я не стану требовать этого от нее! — жестко бросил сэр Джон. — Мои дочери свободны и могут думать и поступать так, как считают нужным!
— Еще бы! Как их отец! Какая широкая душа! Готов дружить с католиками, тогда как их ночные убийцы подстерегают нас в темноте! Заметьте, я понимаю, что они не всегда могут быть довольными своей судьбой! Я признаю, что иногда с ними поступают несправедливо. Но можно понимать животных, хотя сам ты не собираешься стать свиньей!.. Католичка!.. Нет, она точно свихнулась!..
Эми знала. Вся прислуга тоже знала. Эми перебросилась парой слов с садовником и кучером, а потом успокоила горничных. Для этих девушек, тоже католичек, решение Элис было своего рода их общей победой. Эми не хотела, чтобы возбуждение могло подтолкнуть их к каким-нибудь глупостям.
Когда они обедали вокруг большого деревянного стола, негромко переговариваясь и хихикая в тарелки с супом, Эми взялась за них всерьез.
— Успокойтесь, дурехи! Это большое несчастье для семьи!.. Да, несчастье!.. И я совсем не одобряю поступок мисс Элис. Мы всегда должны оставаться там, где нас поставил Господь, чтобы восхвалять его, и Бог один для всех, даже для этих свиней англичан, чтоб их дьявол поджарил!
