Элизабет Гаскелл - Север и Юг

— Простите, но не из-за того ли это происходит, что нет и не было никакого равенства, ничего подобного дружбе между тем, кто советует, и тем, кто слушает эти советы? Потому что, если каждый человек вынужден сражаться в одиночку, если его преследуют зависть и ревность собратьев, ему трудно оставаться христианином.

— Я только констатирую факт. С сожалением я должен сообщить, что у меня встреча в восемь часов и я должен просто принять факты как есть, не пытаясь объяснить их; здесь нет выбора — факты должны быть приняты.

— Но, — сказала Маргарет тихим голосом, — мне кажется, это существенно меняет дело.

Мистер Хейл сделал ей знак молчать и позволить мистеру Торнтону закончить.

Он уже поднялся и собрался уходить.

— Вы должны позволить мне объясниться. Есть ли у меня право навязывать любому человеку из Даркшира свое мнение о том, как ему действовать и поступать, просто потому, что он продает свой труд, а у меня есть деньги, чтобы купить?

— Ни в малейшей степени, — ответила Маргарет, решившись произнести только одно это. — Ваши деньги тут не играют роли. Но вы — человек, который имеет над другими людьми безмерную власть просто потому, что ваши жизни и ваши состояния так неразрывно и тесно переплелись. Вы можете отрицать эту власть, но это ничего не изменит. Бог создал нас так, что мы зависим друг от друга. Мы можем игнорировать нашу зависимость или закрывать на нее глаза, говоря, что дело лишь в выплате заработка за неделю. Но факт остается фактом. Ни вы, ни любой другой хозяин не можете жить и работать в одиночестве. Самый гордый и независимый человек связан с теми, кто вокруг него, и они исподволь влияют на его характер, его жизнь. И у самого независимого из всех ваших даркширцев есть близкие, которые зависят от него и о которых он обязан думать. Он не может просто отбросить их, как не может близкая ему по твердости скала…

— Довольно сравнений, Маргарет. Ты уже однажды убедила нас, — сказал мистер Хейл, улыбаясь, но все же чувствуя неловкость, что они задерживают мистера Торнтона против его воли; однако в этом он заблуждался, потому что самому Торнтону нравилось слушать Маргарет, хотя ее речи и возмущали его.

— Скажите, мисс Хейл, на вас саму когда-нибудь влияли? И если вы когда-либо осознавали, что на вас влияют другие люди, а не обстоятельства, те, другие люди действовали прямо или косвенно? Они пытались уговорить вас, приказать действовать правильно, наставляли вас? Или они были простыми, настоящими людьми, выполняли свой долг, и делали это решительно, не задумываясь о том, какое впечатление производят на вас их поступки? Если бы я был рабочим и если бы я видел ежечасно перед собой честного, пунктуального, сообразительного и решительного хозяина (а рабочие еще более наблюдательны, чем слуги), разве не было бы это для меня лучшим уроком, чем все слова и советы? Я не хочу думать слишком много о том, что есть я сам, но я полагаюсь на честность моих рабочих, на их откровенность и не стану прибегать к уловкам, которыми пользуются другие владельцы фабрик, чтобы утихомирить и обмануть забастовщиков. Мои рабочие и так знают, что я презираю бесчестную выгоду и обман. Можно прочитать целый курс лекций на тему «Честность — лучшая политика», но словами не заменить жизнь. Нет, нет! Каков хозяин, таковы и рабочие, если они не станут слишком умничать.

— Это великое признание, — сказала Маргарет, смеясь. — Значит, когда я вижу, как рабочие ожесточенно и упрямо отстаивают свои права, я могу с уверенностью заключить, что их хозяин таков же, как они, и что ему неведомо чувство сострадания, чужда доброта и что он заботится только о самом себе.

— Вы, человек посторонний, просто не понимаете, как работает наша система, мисс Хейл, — возразил он поспешно. — Вы полагаете, что рабочие — комки теста, которым мы можем придать форму по своему усмотрению. Вы забываете, что мы имеем дело с ними на протяжении меньшей части их жизни. Кроме того, обязанности промышленника включают в себя не только заботу о рабочей силе. Мы ответственны за коммерческую деятельность в целом, что превращает нас в первопроходцев, открывающих новые перспективы цивилизации.

— Мне сдается, — сказал мистер Хейл, улыбаясь, — что вы могли бы немножко расширить перспективы цивилизации и в своем городе. Рабочие Милтона погрязли в невежестве и язычестве.

— Они такие, — ответил мистер Торнтон. — Розовой водичкой их не вылечишь. Вот из Кромвеля вышел бы превосходный владелец фабрики, мисс Хейл. Жаль, что его нет здесь, чтобы подавить эту забастовку за нас.

— Кромвель не мой герой, — ответила она холодно. — Но я пытаюсь примирить ваше восхищение деспотизмом с вашим уважением к независимости характера в других людях.

Он покраснел, задетый ее тоном:

— Я предпочитаю быть твердым и ответственным хозяином для рабочих в те часы, когда они работают на меня. Но эти часы истекают, и наши отношения прекращаются. И вот тогда я отношусь к их независимости с таким же уважением, как и к своей собственной.

Мистер Торнтон молчал минуту, так как был очень раздосадован. Но вскоре он сумел совладать со своими чувствами и пожелал мистеру и миссис Хейл спокойной ночи. Затем, приблизившись к Маргарет, сказал вполголоса:

— Я много чего наговорил вам сгоряча в этот вечер и, боюсь, выражался довольно грубо. Но вы же знаете, что я всего лишь неотесанный милтонский фабрикант. Вы простите меня?

— Конечно, — ответила она, улыбаясь.

Он с мрачным беспокойством глядел на ее очаровательное, освещенное солнцем личико и лишь слегка просветлел, заметив, что от ее ледяной суровости, порожденной их спором, не осталось и следа. Но она не протянула ему руку, и он опять счел это знаком пренебрежения, порожденного гордостью.

ГЛАВА XVI

ТЕНЬ СМЕРТИ

Доверяй той скрытой руке, что ведетТебя по тропе, которой пройти суждено;Но всегда будь готовК превратностям судьбы.

На следующий день доктор Дональдсон пришел, чтобы осмотреть миссис Хейл. Маргарет надеялась, что благодаря установившимся близким отношениям с матерью между ними больше не будет тайн, но она ошиблась. Ее не пустили в комнату, где врач осматривал миссис Хейл, туда была допущена только Диксон. Маргарет нелегко дарила свою любовь, но если она любила, то любила глубоко и страстно, с немалой долей ревности.

Она прошла в мамину спальню рядом с гостиной и металась по ней, ожидая, пока выйдет доктор. Время от времени она останавливалась и прислушивалась: ей показалось, что она услышала стон. Маргарет стиснула руки и задержала дыхание. Она была уверена, что слышала стон. Несколько минут все было спокойно, потом в гостиной задвигались стулья и раздались голоса, сопровождаемые легкой суетой, как обычно в конце визита.

Как только Маргарет услышала, что дверь открылась, она быстро вышла из спальни.

— Моего отца нет дома, доктор Дональдсон. В это время он занимается с учениками. Вас не затруднит пройти в его кабинет?

Маргарет, торжествуя, преодолела все препятствия, воздвигнутые стараниями Диксон. Она просто воспользовалась своим положением дочери, подобно Старшему Брату,[11] который очень эффективно пресек вмешательство старого слуги в его дела. Осознание того, что она, едва ли не впервые, дала Диксон достойный отпор, на какое-то мгновение принесло удовлетворение и отвлекло Маргарет от тревожного беспокойства. По изумленному выражению лица Диксон она догадалась, как, должно быть, до нелепости важно выглядит, и эта мысль погнала ее вниз по лестнице в комнату отца, заставив на время забыть о более суровой причине для расстройства. Но тревога, от которой перехватывало дыхание, вернулась и овладела ею с новой силой. Не сразу она смогла произнести хоть слово.

Но свой вопрос она задала вполне решительным тоном:

— Скажите, что с мамой? Вы очень обяжете меня, просто сказав правду, — и, заметив легкое замешательство на лице доктора, добавила: — Я ее единственное дитя… Здесь, я имею в виду. Боюсь, что мой отец недостаточно обеспокоен ее состоянием, и поэтому, если здоровье мамы внушает опасения, отца необходимо подготовить. Я смогу сделать это. Я могу ухаживать за матерью. Умоляю вас, скажите, сэр. Я не в состоянии ничего прочесть на вашем лице, и это пугает меня больше, чем любые ваши слова.

— Моя дорогая юная леди, кажется, у вашей мамы есть самая внимательная и умелая служанка, которая для нее больше чем друг…

— Я — ее дочь, сэр.

— Но когда я упомянул о вас, она выразила пожелание, чтобы вам не говорили…

— Я не настолько послушна и терпелива, чтобы слепо подчиниться запрету. Кроме того, я уверена, вы слишком мудры, слишком опытны, чтобы давать обещания хранить такой секрет.