Герман Банг - Вороньё

И, помешкав мгновение, он добавил:

— При вашей конституции.

— Многовато,— согласилась фрекен Сайер, глаза которой сделались беспокойны,—но, мой добрый советник, живешь с людьми — терпи, как и все.

— Да,— сказал статский советник, неотрывно глядя на фрекен,— покуда срок не выйдет.

Пальцы фрекен Сайер судорожно стиснули подлокот-ники, а статский советник, не меняя тона, продолжал:

— Между тем переменчивая погода чревата болезнями для нас, стариков.

Глаза фрекен по-прежнему беспокойно бегали.

— Народу-то будет девятнадцать душ, советник,—: сказала она вдруг,— теперь ведь Эммочка добавилась, она нынче в городе. Только что от меня со скатертью ушла.

Советник все тем же голосом ответил:

— Да, семейный сбор.

Он поднялся и добавил:

— Ну что ж, вот я вас и повидал.

Рука фрекен Сайер дрожала, когда он ее взял.

— Но, ради бога, что-нибудь стряслось? — воскликнула фрекен, на лоб которой из-под парика пробилась струйка пота.— Скажите лучше прямо.

Доктор отпустил ее руку.

— Вы же знаете, осторожность никогда не мешает.

— Да, господин статский советник,— сказала фрекен, грудь которой со свистом вздымалась,— но ведь так хочется порадовать молодых.

По лицу советника скользнула улыбка, едва ли различимая.

— Так мы еще увидимся,— только и сказал он.

— И вашей дамой за столом буду я, советник,— сказала, смеясь, фрекен Сайер.

— А свое шампанское вы, надеюсь, пьете — от всяких напастей? — спросил советник уже в дверях.

— По мере необходимости, голубчик,— ответила фрекен.

Статский советник откланялся.

Когда он ушел, фрекен Сайер остановилась посреди комнаты. Она вдруг с такою силой сжала вставные челюсти, что они заскрежетали. И тотчас снова забегала по комнате, вытянув руки перед собой — фигура ее отражалась в двух угловых зеркалах,— взад и вперед, взад и вперед, будто мерялась силами с тайным врагом.

Затем она снова пошла в столовую, где глаза мадам Иенсен острыми шильями впились ей в лицо, а фрекен Хольм, убиравшая стол фиалками, тоже подняла на мгновение голову,

— Ах уж этот доктор,— сказала фрекен Сайер,— ему, конечно же, не терпится узнать, что подадут на обед.

Ответа не последовало. Фрекен отправилась на кухню.

— А зайчатиной так обнесут,—сказала она,— чтоб потом два дня остатки доедать.

И вдруг ее скрипучий голос резко разнесся по коридору:

— Иенсен, милочка, смотрите же, не позабудьте на противне половину спинки — как в тот раз.

Из столовой ничего не ответили, и фрекен Сайер прошла к себе в спальню. Занимаясь туалетом, она запирала свою дверь на ключ. Она долго рылась в шкафах и комодах, пока не извлекла кружева, шаль и вишневого цвета платье. Напоследок она достала свой праздничный парик и повесила его на канделябр подле туалетного столика.

Она собралась было сесть, но вдруг набросила шаль, прикрыв свою полунаготу, и затрясшимися руками — ее часто мучила нервная дрожь, когда она оказывалась перед зеркалом — сорвала с себя старый парик и нацепила на лысый череп новый, торопливо и не глядя на свое отражение. Черный парик сидел косо, и она теребила его пальцами, пока пробор, будто ощерившийся мертвенной белизной посреди черноты, не пришелся над серединою лба.

Затем она снова посмотрелась в зеркало и пригладила букли, торчавшие над висками, точно рога.

Когда голова была убрана, она налила воды в стакан и быстро вынула изо рта зубы, отчего лицо ее сразу опало, точно щелкунчик без ореха. Она промыла челюсти, тяжелые и массивные, и вставила их на место. Два ряда белых зубов, казалось, были еще способны кусать и грызть.

Беспрерывно раздавались звонки, и фрекен Сайер кричала через закрытую дверь:

— Кто там пришел?

Фрекен Хольм кричала в ответ:

— Рассыльный из кондитерской.

— Хлопушки он принес?

— Да, принес.

— Пусть Иенсен покажет их мне.

Фрекен Сайер накинула шаль на кривое плечо. Мадам Иенсен, единственная из всех, могла входить к фрекен во время переодевания. Возможно, фрекен звала к себе прислугу и для того, чтобы хоть немного помешать ее люби» мым занятиям.

Мадам Иенсен поставила перед ней корзину, полную разноцветных хлопушек, и фрекен довольно закачала головою в черном парике.

— Да,— сказала она, улыбаясь,— это такие, как нужно. Дети любят с ними забавляться.

Такие, как нужно, хлопушки были от французского кондитера, и в них были вложены билетики с особо непристойными стишками.

— Поставьте их на стол,— сказала фрекен Сайер,— для молодых это такое удовольствие.

Фрекен Хольм уложила французские хлопушки в стеклянную вазу, при этом уголки ее плотно сжатых губ слегка подергивались.

Мадам Иенсен тем временем воротилась в кладовую в обществе двух кастрюль.

В последний момент прибыл садовник, уставивший углы гостиной помятыми пальмами и другими растениями, которые несли на себе заметные следы частых перевозок и хождения по рукам.

Фрекен Сайер, появившаяся наконец с тюрбаном поверх парика и в кашмирской шали со множеством кистей, ниспадавшей вдоль спины множеством складок, сказала:

— Милочек, я вам говорила, что мне не нужна эта рухлядь, которую вы уже год как развозите на ваших тачках.

— Ей-богу, фрекен, они все как есть новехонькие,— ответил садовник, продолжая расставлять свои растения поврежденной стороной к стене.— Да ведь их не уберечь от пинков в часовнях и всяких таких местах.

Фрекен Сайер резко повернулась и, придя в столовую, принялась переставлять всю посуду на столе.

— Карточки с именами раздадите вы,— обратилась она к фрекен Хольм,— они так красивы в белых девичьих руках.

В дверях показался очень высокий, необыкновенно холеного вида господин с черною шевелюрой, уложенной волнами по обе стороны прямого пробора.

— Я лакей,— сказал он и поклонился.

Фрекен Сайер смерила его взглядом с головы до ног, при этом серые глаза ее сияли, а лакей, рассматривая свои очень гладкие и узкие руки, спросил, не найдется ли какого места привести ему в порядок свое платье.

— Ах вы, мой Адонис,— ответила фрекен Сайер, продолжая семенить по комнате,— ступайте, кухарка вам покажет.

— Покорно вас благодарю, фру,— сказал лакей и снова поклонился.

— Фрекен, Адонис,— забулькала фрекен Сайер,— из тех, знаете ли, кто не расстался со свободой. Ступайте же.

Лакей прошел по коридору в кухню и тем же сдержанно-вежливым тоном поговорил с девушкой, препроводившей его в буфетную, где не Стояло ничего, кроме ночного стула фрекен.

Молодой красавец — он вкушал свободу по случаю временного увольнения от службы в одном из ресторанов на Конгенс-Нюторв — воротился, облаченный в черную фрачную пару со всеми необходимыми атрибутами. Туалет его сгодился бы, пожалуй, и для бала.

Фрекен Сайер, поеживаясь, как кошка, сказала компаньонке фрекен Хольм, между тем как молодой человек принялся расставлять бутылки на буфете.

— То-то удовольствие молодым барышням — смотреть на этакие белые пальцы, поддерживающие блюдо.

Она прошла в среднюю гостиную, когда раздался звонок в дверь.

Это была фру Эмма Лунд, супруга пастора, которая со смехом заключила тетку в объятия.

— Милая тетя Вик,— сказала она,— ты не находишь, ,что я очаровательна в лиловом корсаже? Это Клара мне одолжила.

Фрекен Сайер ответила:

— Любезная Эмма, ты, право же, можешь оставить его себе. Он будто нарочно сшит на тебя.

— Что ты,—сказала фру Лунд,—разве Клара на это согласится. Семейство Рубов — тебе не чета.

— Да,— сказала фрекен Сайер и вдруг заулыбалась,— им больше нравится копить.

Фру Лунд объявила, что непременно должна пойти взглянуть на сервировку, и, наскоро составив букетик из украшавших стол фиалок, приколола его себе на корсаж.

Когда она пришла обратно, гостиная почти уже наполнилась.

Господин адвокат Майер беседовал с фру фон Хан о несчастных случаях в слякоть и гололедицу, а фру Маддерсон, его экономка, с канареечными волосами и лицом, сохранившим относительно невинное выражение после многих лет доверенной службы в домах состоятельных вдовцов, сидела возле фрекен Сайер и говорила:

— Спасибо, фрекен, это так мило с вашей стороны, что вы и меня позвали.

Фрекен Эмилия Майер подошла к фру Лунд.

— Вот как,— сказала она,— ты уже успела ухватить букетик цветов. Впрочем, их здесь более чем достаточно.

— Весьма странно,— сказал господин Майер, который все еще рассуждал о несчастных случаях, слякоти, го-лоледице и конках.— Весьма странно, что люди никак не научатся пользоваться страхованием. В наше время, когда можно застраховаться от чего угодно.

Фрекен Сайер внезапно рассмеялась — в своей кашмирской шали она походила на диковинную фигурку Будды.

— Да, тут он прав. Люди никогда не научатся благоразумию.