Николай Чебаевский - Если любишь
Примостившись на крепких отцовских коленях, Орешек стал слушать, какой далекой и трудной дорогой шел отец к родному дому.
Конечно, Федор Максимович не вдавался в подробности. Он понимал — незачем пугать мальчишку непомерными тяжестями пережитого, но ясно ему было и другое: надо, непременно надо знать Орешку основное, чтобы не осталось у него в душе даже капельки стыда за отца. Федор Максимович сообразил это еще на улице, когда Орешек потупился и буркнул нехотя: «Папка на войне без вести пропал»…
Нельзя было оставлять мальчонку в тревожном неведении!..
То, что отец вернулся, принесло ему радость. Но как вернулся — вопрос такой, естественно, должен был возникнуть и у Орешка и у жены. А раз уж первым встретил его Орешек, то не стоит томить его. Поджидая жену, Федор Максимович стал рассказывать сыну о себе. И по мере того, как рассказывал, все больше светились восторгом глаза Орешка. Он гордился отцом, ему не терпелось немедля сбегать к друзьям-приятелям, поведать им, что отец возвратился. Да не просто возвратился, а с честью!.. Ни у кого из фронтовиков у них в деревне не видал Орешек таких наград, как у отца: и французский орден «Военный крест», и партизанская медаль маки.
Несмотря на сгустившиеся сумерки, Орешек после отцовского рассказа все-таки выскочил бы на минутку-другую похвастаться перед дружками, но тут в дверях появилась мать…
Зато утром, еще задолго до завтрака, Орешек оповестил всех знакомых мальчишек и девчонок о радости, которая распирала ему грудь. Впрочем, многие уже знали о счастливом возвращении еще одного солдата. Народ повалил к Ореховым. Все помнили Федора, молодого механика МТС.
Зинаиду же Гавриловну близко знали почти в каждом доме. Знали, какие заботливые руки у фельдшерицы, как отзывчива она на людское горе, с какой самоотверженностью способна бороться за жизнь человека. И люди шли и шли с поздравлениями целый день.
А назавтра? Назавтра для Федора Максимовича и Орешка начались уже деловые будни. Тут не оговорка: за работу отец с сыном взялись вместе.
Утром, видя, как мать собирается в медпункт, отец сказал:
— Пожалуй, Зина, и я возьмусь за дело. Стыдно в такую горячую пору отдыхать — уборка начинается.
— Не терпится? — усмехнулась Зинаида Гавриловна.
Наверное, ей не очень-то приятно было, что муж впрягается в работу на второй день после многолетней разлуки, но и спорить не хотелось.
— Сознаюсь: стосковался по работе. До болячки в сердце.
— И я, — вмешался Орешек, — я тоже дома не останусь!
— Да, тебя впору на веревочку привязывать, — вздохнула Зинаида Гавриловна.
Прошлые годы, хотя и были они трудными, военными, с мальчишкой дела обстояли легче: он бегал в колхозный детский сад. Но едва Орешку исполнилось шесть лет, он выпросился в школу. И начались для матери по-настоящему беспокойные времена. Не потому, что прибавилось хлопот. Конечно, независимо от того, имелось свободное время или нет, надо было приготовить сыну и завтрак, и обед, и ужин, и постирать, и погладить, и проверить, как он приготовил уроки. Но все это подразумевалось само собой. Главное беспокойство заключалось в другом: после школы сын был теперь предоставлен самому себе.
Разъезжая по поселкам, дежуря у постели больного, мать невольно думала: а все ли ладно дома? Не обморозился ли Орешек, не заблудился ли где-нибудь в буран, не устроил ли дома пожар, когда заправлял керосином лампу? Не легче стало и весной по окончании школьных занятий — Орешек почти не заглядывал домой. Целыми днями пропадал на речке, в поле, в лесу. Мать могла догадаться, где он проводил время, лишь потому, что один день у него все штанишки были измазаны глиной и на рубахе блестела рыбья чешуя, а на другой — все волосы были забиты пылью и сенной трухой. Правда, Орешек и сам не скрывал, чем он занимался. Вечерами за ужином сыпал скороговоркой:
— На сенокосе копны с Тишкой возили. Сначала нас не брали, малы, говорят, не доглядишь, долго ли до греха… А с нами ничего не случилось, только Тишка раз упал под брюхо гнедку… А сегодня на сосну лазили. Там на вершинке орлиное гнездо, только никак не посмотришь, есть ли там орлята. Я хотел заглянуть, а орел как налетит, как вдарит крылом — аж сучья полетели!
Могла ли мать, слушая подобные рассказы, оставаться спокойной! Она наказывала соседке, бабушке Луше, построже смотреть за Орешком, не отпускать далеко от дома. Да что могла сделать с мальчишкой старуха? Действительно, хоть привязывай его!
Отец сразу понял, сколько волнений доставлял Орешек матери.
— Значит, сидеть дома отказываешься? — Федор Максимович потрепал сынишку за вихор, улыбчиво глянул на жену. — Ладно, уж если мы сами непоседы, то не приходится и тебя заставлять домовничать. Только давай договоримся: чтобы мама не терзалась, где ты да что с тобой, возьму тебя в помощники.
— В какие помощники? — потребовал уточнения Орешек.
По ребячьему опыту он уже знал: взрослые приглашают на помощь в разных случаях. Разве интересно, если мать, бывало, скажет: «Орешек, поможешь мне сегодня огород полоть?» И совсем другое дело: «Сынок, помоги, съезди на речку коня напой!»
— Ух ты, дошлый мальчонка! — рассмеялся отец. — Станешь мне в ремонте тракторов и комбайнов помогать. Согласен?..
Еще бы не согласиться! Орешек подпрыгнул.
— Когда? Сегодня помогать?
— И сегодня, и завтра, и послезавтра — каждый день можешь ездить со мной, пока занятия в школе не начнутся, — обнадежил отец и уже для жены добавил: — Разреши, пусть покатается со мной.
Федора Максимовича назначили разъездным механиком. Изо дня в день крытая брезентом автомашина — передвижная мастерская или, как называют ее механизаторы, ремонтная летучка — пылила по полевым дорогам. Она, как скорая помощь, мчалась туда, где вышел из строя трактор или комбайн, где нужны руки механика.
А Орешек? Он тоже не сидел без дела. Помогая отцу, подносил по первому слову разные ключи, отвертки, пассатижи, сверла.
— Смотри, природный механизатор, — похваливали механизаторы, наблюдая, как безошибочно научился мальчишка на глазок определять размеры ключей, как быстро запоминает названия и назначение не только инструмента, но и деталей машин.
Отец гордился сообразительным Орешком, однако не давал ему чересчур усердствовать. Если вблизи бригады, куда они приезжали, оказывалась речка, Федор Максимович отправлял к ней Орешка с удочками. Когда же кругом лежала голая степь, мальчишка с азартом уничтожал сусликов. Останавливалась летучка в лесостепи — Орешек мчался за ягодами или грибами. И все это тоже считалось помощью: уничтожались суслики — сберегался колхозный хлеб, угадывал хороший клев — рыба чаще всего шла на уху для механизаторов; а ягоды да грибы отвозились вечером в подарок маме.
Почти два месяца состоял Орешек в помощниках у отца. И запомнились они ему на всю жизнь, как самая счастливая, светлая пора детства. Навсегда врезался в память, в сердце и конец этих безоблачных дней. Врезался потому, что был он страшен…
Сентябрь в том году выдался погожим. Орешек бегал во второй класс. С отцом он мог ездить теперь лишь по воскресеньям. И каждое воскресенье он ждал с таким нетерпением, день этот был для него таким праздничным, что отец не решался не брать мальчишку с собой, хотя настала самая горячая пора — уборка, механику и без сынишки хватало хлопот с избытком.
И все-таки лучше бы Орешку остаться в то воскресенье дома.
Знать бы, что такая стрясется беда… Но никто ничего не мог знать.
За день летучка побывала не у одного комбайна, опытные руки механика помогли устранить не одну неисправность. И когда комбайн, до этого стоявший беспомощно, молчаливо, вдруг оживал, трогался вперед, когда лопасти мотовила, посверкивая на солнце, начинали весело крутиться, подгибать пшеницу, когда раздавался стрекот жатки, а ей говорливо вторила молотилка и в бункер тугой струей било зерно, — тогда Орешка переполняло чувство восхищения. Казалось, отец способен сотворить любое чудо.
В эти минуты Орешек мечтал только об одном — поскорей вырасти, стать таким же волшебным механиком. Но, как и положено мужчине, зря словами не разбрасывался, вслух говорил вслед за отцом кратко:
— Живем!
Все шло хорошо и в этот день. Как всегда, отец с сыном возвращались на солнцезакате домой. Но не доехали.
Невдалеке от села, среди пшеничного поля виднелся комбайн. На комбайне этом штурвальным был совсем молоденький парнишка. Комбайнер заболел, и парнишка оказался полным хозяином. Работал он за старшего уже неделю и страшно гордился собой.
Днем, проезжая мимо, Федор Максимович спросил:
— Слушается машина?
Сияющий штурвальный поднял руку с растопыренными пальцами.
— На пять, значит? Добро! Желаю и дальше так работать.
Пожелание механика не сбылось. Еще издали Орехов заметил — комбайн стоит. С мостика его тоже увидели летучку и, очевидно, боясь пропустить ее, стали давать частые гудки.
