Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр
— Вы недурно устроены и ничем не поступитесь даже за все золото мира.
— Вот оно что! — воскликнул Матье. — А что вы об этом знаете?
— Таково мое впечатление: ваша жизнь определилась, и ваши идеи тоже. Вы протягиваете руку к вещам, если считаете, что они в пределах вашей досягаемости, но с места не сдвинетесь, чтобы взять их.
— Что вы об этом знаете? — повторил Матье. Он не находил ничего другого: он считал, что она права.
— По-моему, — устало сказала Ивиш, — вы не хотите ничем рисковать, вы для этого слишком умны. — Она фальшиво добавила: — Но раз вы полагаете, что вы другой…
Матье внезапно подумал о Марсель, и ему стало стыдно.
— Нет, — сказал он тихо, — я такой, как вы думаете.
— Ага! — победно вскричала Ивиш.
— Вы… вы находите это достойным презрения?
— Наоборот, — снисходительно уронила Ивиш. — Я считаю, что так лучше. С Гогеном жизнь была бы невозможной.
Она добавила без малейшей иронии:
— С вами чувствуешь себя в безопасности, никогда не боишься непредвиденного.
— Действительно, — сухо сказал Матье. — Если вы хотите сказать, что я не позволю себе никаких фокусов… Знаете, я способен на них не меньше других, но считаю это отвратительным.
— Знаю, все, что вы делаете, всегда так… методично…
Матье почувствовал, что бледнеет.
— Что вы имеете в виду?
— Все, — неопределенно сказала Ивиш.
— Нет, вы имеете в виду что-то конкретное. Она пробормотала, не глядя на него:
— Раз в неделю вы являетесь с выпуском «Смен а Пари» и составляете недельный план…
— Ивиш, — возмутился Матье, — это же для вас!
— Знаю, — вежливо отпарировала Ивиш, — я вам очень признательна.
Матье был больше удивлен, чем обижен.
— Не понимаю, Ивиш. Разве вы не любите слушать концерты, ходить на выставки?
— Люблю.
— Как вяло вы это говорите.
— Нет, правда, люблю… Но я терпеть не могу, — до бавила она с внезапной страстью, — когда мою любовь превращают в обязанность.
— Вот оно что!.. Значит, на самом деле ничего вы не любите, — взорвался Матье.
Ивиш подняла голову, откинула волосы назад, ее широкое бледное лицо открылось, глаза заблестели. Матье был ошеломлен: он смотрел на тонкие и безвольные губы Ивиш и не мог понять, как он смог их поцеловать.
— Будь вы со мной откровенны, — жалобно заключил он, — я бы вас никогда не принуждал.
Он водил ее на концерты, выставки, рассказывал о картинах, а в это время она его ненавидела.
— Что мне до этих картин, — сказала она, не слушая его, — если я не могу их взять себе. Каждый раз я лопаюсь от бешенства и желания их унести, но к ним нельзя даже притронуться. А рядом вы, такой спокойный и почтительный, как будто пришли на мессу.
Они замолчали. Ивиш хмурилась. У Матье внезапно сжалось сердце.
— Ивиш, прошу вас, простите меня за то, что случилось утром.
— Утром? — удивилась Ивиш. — Но я об этом и не вспоминала. Я думала о Гогене.
— Это больше не повторится, — сказал Матье, — сам не знаю, как это произошло.
Он говорил для очистки совести: он понимал, что дело его проиграно. Ивиш не отвечала, и Матье с усилием продолжал:
— А еще эти музеи и концерты… Если бы вы знали, как я сожалею! Я поневоле заблуждался… Но вы никогда ничего не говорили.
Он никак не мог остановиться. Что-то внутри двигало его языком, заставляло его говорить, говорить. Говорил он с отвращением к себе, с легкими спазмами.
— Я постараюсь измениться.
«Как я отвратителен», — подумал он. Ярость воспламенила его щеки. Ивиш покачала головой.
— Изменить себя нельзя, — сказала она. Ее слова звучали рассудительно. В эту минуту Матье искренне ее ненавидел. Они шли молча, бок о бок, они были залиты светом и ненавидели друг друга. Но в то же время Матье видел себя глазами Ивиш и ужасался самому себе. Она поднесла руки ко лбу, сжала виски пальцами.
— Еще далеко?
— Четверть часа. Вы устали?
— Еще как. Извините, это из-за картин. — Она топнула ножкой и потерянно посмотрела на Матье. — Полотна уже ускользают от меня, расплываются, перемешиваются. Каждый раз одно и то же.
— Вы хотите вернуться домой? — спросил Матье с чувством, близким к облегчению.
— Думаю, что так будет лучше.
Матье подозвал такси. Теперь он торопился остаться один.
— До свиданья, — сказала Ивиш, не глядя на него.
Матье подумал: «А „Суматра“? Идти мне туда потом или нет?»
Но ему больше не хотелось видеть ее.
Такси отъехало, несколько мгновений Матье с волнением провожал его глазами. Затем в нем опустился какой-то шлюз, и он стал думать о Марсель.
VII
Голый по пояс Даниель брился перед зеркальным шкафом. «Сегодня к полудню все будет кончено». Это был непростой план: событие было уже здесь, в электрическом свете, в легком скрежетание бритвы; его нельзя было ни отсрочить, ни приблизить, ни сделать так, чтобы все побыстрее закончилось, все это нужно просто прожить. Едва пробило десять часов, но полдень уже присутствовал в комнате, круглый и пристальный, как глаз. Следом за ним было всего лишь расплывчатое послеполуденное время, извивающееся, словно червяк. Глаза у Даниеля болели, так как он не выспался, под губой у него был прыщ, совсем маленькое покраснение с белой головкой: теперь так случалось каждый раз после того, как он напивался. Даниель прислушался: нет, это шум на улице. Он посмотрел на прыщ, красный и воспаленный, вокруг глаз были голубоватые полукружья, и подумал: «Я себя разрушаю». Он старался осторожно водить бритвой вокруг прыща, чтобы не задеть его; останется маленький пучок щетины, ну и пусть: Даниель страшно боялся порезов. Время от времени он прислушивался; дверь комнаты была приоткрыта, чтоб он мог лучше слышать, он говорил себе: «Теперь-то я ее не прозеваю».
Почуяв еле слышный, почти неуловимый шорох, Даниель подскочил к порогу с бритвой в руке и резко открыл входную дверь. Но было уже поздно, девчонка его опередила: она удрала и, видимо, затаилась с колотящимся сердцем, сдерживая дыхание, где-нибудь в углу лестничной площадки. Даниель увидел на соломенном коврике подле ног букетик гвоздик. «Поганая сучка», — громко сказал он. Это дочь консьержки, он был в этом уверен. Достаточно посмотреть на ее глаза жареной рыбы, когда она с ним здоровалась. Это безобразие длилось уже две недели; каждый день, возвращаясь из школы, она клала цветы у двери Даниеля. Пинком он отшвырнул цветы в лестничный пролет. «Нужно быть начеку, в прихожей, только так я ее поймаю». Он появится голый по пояс и испепелит ее суровым взглядом. Он подумал: «Она любит
