Пэлем Вудхауз - Том 16. Фредди Виджен и другие

— Слышали, милорд? Граф кивнул.

— Какой удар, милорд!

— Ужасный.

— Не будем падать духом, милорд.

— Не будем. Мы — британцы.

— Если хотите выпить, милорд, у меня есть все, что нужно.

Граф облизнул сухие губы. Выпить! Ну конечно. Как он только мог недолюбливать этого сенбернара?

— Пойдемте, Спинк.

— Сюда, милорд.

— Не называйте меня «милорд».

— Сюда, Шортлендс.

— Какой Шортлендс? Шорти.

Он взял друга под руку, и они удалились.

Грабят ли дворецкие банки?

Перевод с английского Е. Доброхотовой-Майковой

Глава I

В то июньское утро Гораций Эпплби собирался на веллингфордские скачки и беседовал с Костоломом Эвансом, когда к нему нежданно заявился чикагский гангстер Чарли Йост.

Ферди объявил посетителя.

— Пришел Чарли, шеф, — сказал он.

Гораций нахмурился. Он был недоволен заокеанским гастролером и не желал впредь вести с ним никаких дел.

Гораций Эпплби возглавлял банду Эпплби, весьма известную и уважаемую в преступных кругах; Чарли, который по некоторым соображениям счел за лучшее временно променять Чикаго на Англию, до недавних пор подвизался у него. В своей долгой и успешной карьере Гораций во многом зависел от подчиненных, таких, как Костолом Эванс, специалист по сейфам, или Ферди Муха — сей последний, хоть и не блистал интеллектом, умел взобраться по любой стене, используя лишь руки, ноги и личный магнетизм. Сам Гораций исполнял роль боевого генерала, то есть планировал и направлял кампанию, не покидая ставки.

Они жили душа в душу. Гораций по-отечески заботился о благополучии «ребят», ко взаимному удовольствию вознаграждая каждого после успешного дела. Однако ему случалось бывать строгим родителем. Чарли Йост вышел на задание с пистолетом, а в этом отношении Гораций был непреклонен. Он запретил огнестрельное оружие, о чем Чарли своевременно уведомили. Тот не подчинился старшему, за что был наказан. Гораций твердой рукой удержал причитающуюся ему долю, отказавшись выплатить даже символическое вознаграждение.

Поэтому сейчас он нахмурился. Неприятно, когда наказанные сотрудники нарушают твой покой. Кроме того, Гораций немного нервничал. Чарли, узнав, что не получит своей доли, явно выказал неудовольствие, и сейчас злополучный пистолет наверняка был при нем. Человек импульсивный, с младых ногтей приученный сначала стрелять, потом объясняться, вполне может выразить свою мысль пулей.

— Да впустите его, шеф, — сказал Костолом, читая мысли Горация. — При мне он бузить не станет.

Гораций взглянул на него и сразу понял, что означают эти слова. К Льюэллину (Костолому) Эвансу можно было применить лишь одно определение, которое немедленно пришло бы на ум любому обитателю Голливуда — «колоссальный». Он изумлял даже не столько исключительным ростом, сколько телосложением. Везде, где мускулы могут бугриться, они бугрились. Более того, они выпирали даже там, где мускулам выпирать не положено. Костюм его безусловно соорудил портной, но трудно поверить, чтобы такой масштабный труд осилил кто-нибудь, кроме Омара Делателя Палаток.[35]

Беглый осмотр еще раз убедил Горация, что в присутствии этого исполина ему и впрямь не страшны самые взбешенные снайперы.

— Отлично, — сказал он. — Введите его, Ферди. — И через мгновение вошел Чарли.

Бытует мнение, будто в силу некоего строгого кодекса все американские гангстеры обязаны походить на Хэмфри Богарта[36] и криво ухмыляться при разговоре. Отступника отводят на пустырь, где в кругу мрачных типов по прозвищу Билли-Бык или Беф-Строганофф прилюдно лишают атрибутов гангстерского ремесла — черных пальто и шляпы.

В действительности же правила не столь строги, и рядовые гангстеры могут невозбранно следовать собственным вкусам.

К примеру, Чарли Йост был невысок, с тихим приятным голосом и открытым лицом, безобидность которого подчеркивали большие очки в роговой оправе. На улице вы бы приняли его за мелкого банковского служащего, а отнюдь не за головореза.

Впрочем, Чарли Йост и впрямь был по натуре человек мирный, а к насилию прибегал лишь в силу деловой необходимости, когда было нужно устранить зарвавшегося конкурента. Он отличался сентиментальностью, исправно жертвовал на приюты для бездомных животных и всегда плакал в кино, если картина плохо кончалась.

Гораций, черпая уверенность в присутствии Костолома, встретил его холодно.

— Ну?

Величавая манера Горация, так не похожая на все, что он видел в Чикаго, обычно внушала Чарли трепет, но столь велика была обида, что сейчас он не дрогнул. Скривив рот, что делал лишь в минуты величайшего волнения, он с такой же холодностью процедил:

— Деньги гони.

— Какие деньги?

— Какие мне причитаются.

Гораций выпрямился в полный рост. Рост этот не был велик, но само движение впечатляло. Этим умением мастерски владел Наполеон.

— Ничего вам не причитается, — сказал Гораций. — Вы знали правила, когда вступали в мою организацию. Вам простыми словами объяснили, что я не разрешаю носить огнестрельное оружие. Вы сознательно не подчинились, и я в воспитательных целях наложил на вас денежное взыскание. Разговор окончен. Костолом, проводите мистера Йоста.

— Пошли, Чарли, — сказал Костолом, и Чарли остановил на нем долгий, задумчивый взгляд.

Вообще-то Льюэллин Эванс был кроток и прозвание Костолом получил не за то, что ломал людям кости, а за то, что всем своим видом внушал подобные опасения. Ничто в его внешности не развеивало опасений самого мрачного рода, и Чарли, как было предсказано, не предпринял ни малейших поползновений к тому, что Костолом определил метким словом «бузить». Он покорно двинулся к двери, однако на пороге обернулся и тихим, но угрожающим голосом произнес:

— Еще увидимся.

С этой многозначительной речью он удалился.

Костолом вернулся в комнату и увидел, что Гораций уже вернул себе обычное, спокойное расположение духа. Подобные пустяки никогда надолго не выводили его из равновесия.

— Ушел, — сказал Костолом, — и вам лучше двигать, шеф, не то на поезд опоздаете.

— Вы совершенно правы, — отвечал Гораций. — Опаздывать нельзя. Мне намекнули, какие лошади придут первыми в два тридцать и три часа, так что я рассчитываю сорвать неплохой куш.

С этими словами он вышел из дома, чтобы сесть на поезд до Веллингфорда, где, неведомо для себя, должен был встретить Майка Бонда, Аду Кутс, Джил Уиллард, сержанта Клода Поттера из Скотланд-Ярда и других лиц, которые сыграют важную роль в его жизни.

Верно говорят: мы не знаем, что ждет нас за следующим поворотом.

Глава II

Продиктовав приятным голосом несколько малоинтересных деловых писем, Майк Бонд замолчал и словно впал в тяжелое забытье. Ада Кутс воспользовалась передышкой, чтобы поднять глаза от блокнота и оглядеться. До сих пор она исполняла секретарские обязанности исключительно в банке, а в Мэллоу-холл попала впервые и была потрясена его пышностью. Она много слышала о здешнем великолепии от своей подруги Джил Уиллард, сиделке при тетушке Майка Изабелле, но сейчас, подобно царице Савской, чувствовала, что ей не сказали и половины.[37]

Усадьба Мэллоу-холл — одна из достопримечательностей Вустершира — на протяжении четырех столетий принадлежала семье Армитейдж, пока последний представитель рода не уступил ее сэру Хьюго Бонду из «Банка Бонда». Изящная елизаветинская постройка высится среди обширного парка неподалеку от городка Веллингфорд, что в долине Ившем. Первой мыслью Ады было, что покупка наверняка стоила сэру Хьюго немыслимых денег. Впрочем, такие мелочные соображения не могли остановить легендарного человека, который всегда жил по принципу: довольствоваться лучшим, пока не подвернется что-нибудь еще лучше.

Сейчас они сидели в комнате, где, как догадывалась Ада, старик разместил свой кабинет. Все изумляло габаритами: письменный стол, камин, портрет румяного сэра Хьюго в охотничьем костюме, напольные часы и буфет в углу у окна. Лишь люди, сидевшие в кабинете, не вязались с его героическими масштабами: Ада была низенькая и коренастая, Майк — худой и жилистый. Он много ездил верхом, а студентом Кембриджа успешно выступал как боксер в весе пера.

Недавно он унаследовал от дяди «Банк Бонда», один из тех процветающих банков, которые переходят от отца к сыну (или, как в данном случае, от дяди к племяннику) из поколения в поколение, богатея с каждым новым владельцем. Майк не особо стремился сделаться банкиром, но, как ближайший родственник старого холостяка, счел своим долгом продолжить семейную традицию.

Молчание длилось так долго, что Ада забеспокоилась. Верная секретарша наблюдала за Майком как мать или нянюшка и заметила, что после смерти сэра Хьюго в нем произошла разительная перемена. Он утратил ту веселость, которая прежде скрашивала их совместную работу в конторе. Аду это удивляло и настораживало.