Элизабет Гаскелл - Север и Юг
По дороге мистер Хейл спросил с плохо скрываемым беспокойством:
— Ты советовалась с врачом, Маргарет? Ты посылала за ним?
— Нет, папа, ведь ты хотел позвать его для меня, а сейчас я чувствую себя хорошо. Но если бы я знала в этом городе хоть одного хорошего доктора, я бы сегодня же попросила его прийти к нам, потому что уверена, что мама серьезно больна.
Она высказала правду так откровенно и решительно, потому что опасалась, что отец снова постарается отбросить в сторону пугающую его мысль. Но сейчас все изменилось. В голосе мистера Хейла звучала затаенная боль:
— Ты думаешь, она скрывает свою болезнь? Ты думаешь, она всерьез больна? Диксон что-нибудь сказала? О Маргарет! Мне не дает покоя мысль, что наш приезд в Милтон убивает ее. Моя бедная Мария!
— Ах, папа! Не нужно так думать, — ответила Маргарет, потрясенная его словами. — Она не очень хорошо себя чувствует, вот и все. Многие люди плохо себя чувствуют временами, а рекомендации хорошего врача помогут ей поправиться и укрепить здоровье.
— Но Диксон говорила что-нибудь?
— Нет, ты же знаешь, Диксон любит сделать тайну из пустяка. Она всего лишь говорила, что ничего не знает о болезни мамы, что сильно меня встревожило, вот и все. Полагаю, мои страхи были безосновательны. Ты же недаром называешь меня впечатлительной.
— Я надеюсь и верю тебе. Но не думай о том, что я тогда сказал. Мне нравится, что ты сильно беспокоишься о здоровье мамы. Не бойся рассказывать мне о своих подозрениях. Я рад, что ты так откровенна со мной, хотя, надо признаться, я был обеспокоен. Но мы попросим миссис Торнтон посоветовать нам какого-нибудь хорошего доктора. Мы не будем тратиться на кого попало, а только на самого лучшего доктора. Стой, здесь нам нужно повернуть.
Улица, которая открылась их глазам, казалась совсем не подходящей для внушительного особняка богатых промышленников. Глядя на мистера Торнтона, Маргарет не могла себе представить, в каком доме он живет. Но она неосознанно предполагала, что высокая, крупная, красиво одетая миссис Торнтон должна жить в большом и красивом доме. Но Мальборо-стрит состояла из длинного ряда небольших строений, стоявших вдоль глухой стены.
— Он сказал мне, что живет на Мальборо-стрит, я уверен, — сказал мистер Хейл озадаченно.
— Возможно, он до сих пор придерживается экономии и живет в очень маленьком доме. Но здесь много народу, позволь мне спросить у них.
Она спросила прохожего, и ей сказали, что мистер Торнтон живет рядом с фабрикой, а вход на фабрику находится в конце длинной глухой стены, которую они заметили.
Дверь сторожки напоминала обычную садовую калитку. Рядом находились огромные закрытые ворота для телег и фургонов. Сторож впустил их в большой продолговатый двор, с одной стороны которого были конторы, а с другой — огромное фабричное здание со множеством окон, откуда доносился монотонный лязг машин и долгий протяжный рев парового двигателя, такой громкий, что оглушал живущих по соседству. В глубине двора стоял прекрасный каменный дом, местами кладка почернела от дыма, но окна и ступени были тщательно вычищены. Вероятно, этот дом был построен пятьдесят или шестьдесят лет назад. Множество длинных, узких окон, пролеты лестницы с обеих сторон от входной двери, огражденные перилами, — все свидетельствовало об этой дате постройки. Маргарет только удивлялась, почему люди, которые могли позволить себе жить в таком хорошем доме и содержать его в таком порядке, не предпочли поселиться в коттедже в деревне или даже в пригороде, где не было слышно шума фабрики. Непривычная к такому шуму, Маргарет едва различала голос отца, стоя на ступеньках у входа и ожидая, когда откроют дверь. Двор, огороженный глухой стеной с огромными воротами, — такой мрачный пейзаж открывался из окон гостиной. Таким его увидела Маргарет, когда они с отцом поднялись по старинной лестнице и прошли в гостиную. Здесь никого не было. Казалось, что в комнату никто не наведывался с того самого дня, когда в ней с такой заботой расставили мебель, как будто дом вскоре после окончательной отделки был погребен под лавой и обнаружен только тысячу лет спустя. Розовые с позолотой обои; светлый ковер с орнаментом из цветочных букетов посередине был бережно покрыт льняной тканью. Кружевные шторы на окнах, тканые или вязаные накидки на стульях и диванах. Повсюду гипсовые фигурки, предохраняемые от пыли стеклянными колпаками. В центре комнаты, прямо под люстрой, стоял большой круглый стол, на полированной поверхности которого через равные промежутки по окружности лежали книги в красивых переплетах, будто яркоокрашенные спицы колеса. Все отражало свет, ничто не поглощало его. Сверкающая, блестящая, очень пестрая комната так неприятно поразила Маргарет, что она едва заметила необычную чистоту, царившую здесь и, вероятно, требовавшую для своего поддержания титанических усилий — особенно если учесть, сколь задымленным был здешний воздух. Куда бы она ни посмотрела, все свидетельствовало о заботе и труде, но не для удобства, не ради мирных домашних занятий, а исключительно для того, чтобы оберегать дорогие украшения от пыли и копоти.
У Хейлов было время оглядеться и поговорить друг с другом вполголоса, прежде чем появилась миссис Торнтон. Они не говорили ни о чем, что нужно было скрывать, но, находясь в такой комнате, невольно перешли на шепот, словно опасаясь разбудить непривычное эхо.
Наконец вошла миссис Торнтон, шелестя черным шелковым платьем. Темная ткань и кружева резко выделялись на фоне белизны ситцевых и кружевных занавесок в комнате. Маргарет объяснила, почему миссис Хейл не смогла присоединиться к ним. Но, не желая волновать отца, она говорила так осторожно, что у миссис Торнтон сложилось впечатление, будто миссис Хейл страдает от обычных дамских недомоганий, связанных скорее с капризами, чем с серьезной болезнью. Миссис Торнтон вспомнила, как для визита к Хейлам ей пришлось нанять лошадей и как мистер Торнтон приказал Фанни поехать вместе с матерью, чтобы оказать им уважение, и почувствовала себя слегка оскорбленной. Она не выказала Маргарет сочувствия, едва поверив в нездоровье миссис Хейл.
— Как мистер Торнтон? — спросил мистер Хейл. — Я получил от него вчера короткую записку, в которой он извещал меня о том, что не сможет прийти, и теперь я боюсь, не заболел ли он.
— Мой сын редко болеет. А когда он болен, он никогда не говорит об этом. Он сказал мне, что прошлым вечером у него не было свободного времени, чтобы читать с вами, сэр. Конечно, он сожалел об этом, он ценит часы, проводимые с вами.
— Могу вас заверить, что я ценю их не меньше, — ответил мистер Хейл. — Я снова чувствую себя молодым, видя, сколько радости доставляет ему знакомство с античной литературой.
— Без сомнения, античные авторы очень хороши для тех, у кого есть свободное время. Но, признаться, я была против того, чтобы мой сын возобновил свое обучение. Его фабрика, как мне кажется, требует от него всей его энергии и внимания. Классика приносит пользу тем, кто бесцельно тратит свою жизнь в деревне или в колледжах. Но в наше время мужчины в Милтоне должны посвящать свои мысли и силы исключительно работе. По крайней мере, это мое мнение. — Последнее предложение она произнесла со «смирением, что паче гордости».
— Но если ум слишком долго занят только одной целью, он станет закостеневшим и негибким, человек перестает многим интересоваться, — заметила Маргарет.
— Я не совсем понимаю, что вы имели в виду под закостенелым и негибким умом. Я отнюдь не восхищаюсь теми ветреными людьми, которые сегодня заняты одним делом, а завтра полностью о нем забывают из-за нового интереса. Милтонскому промышленнику не пристало иметь много увлечений. Он посвящает свою жизнь лишь одной цели.
— И это?.. — спросил мистер Хейл.
Ее желтоватые щеки вспыхнули, глаза засветились, и она ответила:
— Право занять подобающее место среди коммерсантов страны. Это место мой сын заработал сам, собственным трудом. Куда бы вы ни поехали — я имею в виду не только Англию, но и Европу, — имя Джона Торнтона из Милтона известно и уважаемо среди деловых людей. Конечно, оно не известно в светских кругах, — продолжила она пренебрежительно. — Праздные дамы и господа вряд ли пожелают знакомиться с милтонским промышленником, пока он не попадет в парламент или не женится на дочери лорда.
Мистер Хейл и Маргарет почувствовали неловкость — они сами никогда не слышали этого великого имени, пока мистер Белл не написал им, что мистер Торнтон будет для них хорошим другом в Милтоне. Мир промышленности и торговли, положением в котором так гордилась миссис Торнтон, разительно отличался от знакомого им мира Харли-стрит или мира сельских священников и хэмпширских помещиков. Но лицо Маргарет, несмотря на все ее старания сохранить невозмутимость, все ясно рассказало наблюдательной миссис Торнтон.
