Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
— Ну, давай, профсоюзный деятель, жалуйся,— наконец сказал Кашин, когда молчать дальше стало нельзя.— Ты что, не знаешь, что у меня всегда были тяжелые работы?
— Нет, почему же, знаю,— возразил Михал.
— Тогда смилуйся, подскажи, как быть и с чего начать? Как, скажем, не перерасходуя средств, обеспечить средний заработок беременным, которым тяжелее восьми килограммов поднимать запрещается? А главное — кого мне ставить в подвал или на погрузку стержней в сушильные печи?
— С чего начинать? С порядка, известно,— ответил за Михала Варакса.
— Интересно! — покосился на него Кашин, которого раздражала и оскорбляла усмешка старика.— Думаешь, я за этот порядок не болею, что ли?
— По-моему, так… — не дал отвечать за себя Михал.— Давайте перво-наперво сделаем, чтобы каждый, кто работает, чувствовал: о нем заботятся, и сам он расти может. А у нас стерженщицам не соберутся передников своевременно выдать. На мыле экономим! В плавильном пол в ямах. Под ногами грязь или пыль по щиколку. А окна, поди, так и не протирали ни разу. Не диво, что бегут от нас. Инженеры — в филиал научно-исследовательского, в отделы. Рабочие — в другие цеха. Формовщиков за последний месяц, гляди, третья часть разлетелась. А настоящим формовщиком небось не каждый станет…
Михал видел, как хмурится Димин и записывает что-то Сосновский, но остановиться не мог. Его, человека рассудительного, давшего себе слово не обижать своих, захлестывало возмущение, и Михал проклинал себя, что не высказал этого раньше.
— И здесь вся твоя новаторская программа? — заиграл желваками Кашин.— Не дюже богато. Да и та не по адресу, дорогой!
— Нет, серьезно… — вмешался Димин.— Ушел из цеха формовщик, мы в парторганизации будто похоронили кого…
— А почему они уходят? Почему? Да потому, что сама практика пересмотра норм зажимает их! — уже раскатисто выкрикнул Кашин.— Разве квалифицированный рабочий в механических цехах зарабатывает столько сколько у меня?
Горячась, Кашин смотрел то на Михала, то на Димина и ни разу не глянул на главного инженера с Вараксой Это бросилоеь Михалу в глаза, и он, недовольный поворотом дела, стал ждать, что скажет Сосновский, понимая, что начальник цеха не просто так игнорирует его. «Я замахнулся только,— думал он,— а главный доведет, хоть Кашин, сдается, предупреждает, пугает его…» Но одновременно закрадывалось и сомнение: нет, не так все, оказывается, просто. Недаром ведь Кашина ценят за хватку в работе, уважают, как практика. Да тот и вправду делает такое, что другому на его месте вряд ли по плечу. Как бы там ни было, а программа из квартала в квартал выполняется. И все же для Михала становилось бесспорным: в том, что делает Кашин, таится много своенравного и своевольного.
— Доля правды, Никита Никитич, у вас есть,— миролюбиво сказал Сосновский, отрываясь от бумаг.— Интересы завода выше всего. Но ведь существуют какие-то правила, положения. И вообще, простите меня, что вы намерены делать, чтобы добиться нормальной ритмичной работы?
Кашин как бы отпрянул назад и стал шарить по карманам пиджака. Потом вынул портсигар, зажигалку и, прищурив один глаз, закурил.
— Ты, Никита Никитич, не обольщайся — мол, всё в порядке,— разочарованно произнес Димин, с досадой вспоминая своего предшественника.— Люди стоят хлопот. Другие цехи стройку жилищ разворачивают, за культуру производства берутся. А для вас будто двадцатого съезда не было. Обсудите, пожалуйста, это…
— Собрания собраниями, но сначала нам самим полагается договориться, — вмешался Варакса.— У нас прежде так было…
— А я знаю другое! — упрямо перебил его Кашин.— Некоторые, вместо того чтобы укреплять мой авторитет, стараются подорвать его. Чем это пахнет? Вы не крутите, а скажите прямо, можно ли подрывать этот авторитет, коль на нем да на дисциплине только и держится цех? И если я дорожу своим авторитетом, то лишь потому, что он помогает выполнять программу. Так не срывайте мне план!..
Вышел Михал на кабинета обескураженным. Он да и Сосновский говорили неубедительно, возможно, не о главном, и все выглядело не так, как представлялось раньше. Как человек честный, Михал не мог не признать, что начальник цеха в чем-то имел основание. Был прав в наиболее важном: чтобы выполнить план, чтобы не росли перерасходы, рабочему нужно и необходимо кое-чем поступаться. Однако вместе с этим одолевали и вопросы: а что такое план? Разве его выполняют не для того, чтобы люди жили лучше? Так что же тогда получается?
3
Димин спустился в подвал. Огляделся. Лёдю он увидел в дальнем углу — поникшая, она неподвижно сидела на ящике и разглядывала свои грязные ладони. Рядом валялись лопата, лом. И столько тоски, отчаяния было в фигуре девушки и ее бездумье, что Димину стало жаль ее. «Ну и Кашин!» — подумал он.
Лёдя не заметила секретаря парткома и сидела так еще с минуту. Потом сняла платок с головы и встряхнула его, как встряхивают мокрое белье перед сушкой. От резкого движения закрученная на затылке коса упала и коснулась пола. Лёдя испуганно вскочила и быстрыми привычными движениями стала укладывать ее.
Многим обязанный Шарупичам, Димин подошел к Лёде и участливо дотронулся до ее плеча. Но она блеснула на него глазами и отстранилась. Только что в подвале была Дора Дмитриевна, и Лёде показалось: это она прислала мужа.
— Поговорить с тобой пришел, соседка,— сказал Димин.
— Поговорить или посочувствовать?.. Лучше вот вентилятор отремонтируйте как следует, а то газы отравляют всё.
— Ты не злись,— слегка озадаченный ее враждебностью, сказал Димин.— Если обидели чем, так и поправить можно. Неужто ты допускаешь, что Шарупичей в обиду дадим?
— Знаю… Но если б заводу, а не Кашину это нужно было, я, может, и работала бы тут. Честное комсомольское! Да почему-то не видно этого… И еще хочу, чтобы в обиду меня не давали, а не Шарупичей.
Димин покрутил головой.
__ Ладно, ладно. Только злиться на весь свет вряд ли стоит. Злость — плохой советчик. И знаешь, отчего все это у тебя? Готовили вас, девочка, в студенты, а не в рабочие. Ей-богу!
В войну, спасая Раю от гитлеровцев, Шарупичи удочерили ее, и она все время, пока Дора не ушла из гетто в партизанский отряд, жила у них. Девчурки росли вместе. И, глядя на Лёдю, Димин как бы видел дочь, которая целыми днями,