Уильям Теккерей - "Вороново крыло"

— Да что вы говорите! — воскликнул Фиц-Урс, любитель сенсаций.

Просветив таким образом мистера Фиц-Урса, сэр Джордж принимался обрабатывать следующего гостя.

— Добрый вечер, дорогой мой мистер Блодьер, — мистер Фиц-Урс, позвольте вам представить мистера Блодьера. Это наш самый блестящий и непревзойденный ум, его анекдоты в "Томагавке" забавляют нас каждую субботу. Пожалуйста, не краснейте, дорогой сэр, ваши остроты так же злы, как и бесподобны. Очень рад вас видеть у себя, мистер Блодьер, надеюсь, вы унесете с собой благоприятное мнение о нашей звезде, сэр. Как я только что говорил мистеру Фиц-Будлу, она наделена красотой Венеры и умом Музы. Это сирена, но вполне безопасная, — и т. д.

В течение вечера такая речь произносилась по меньшей мере перед полудюжиной приглашенных, связанных главным образом с прессой и театральным миром. Тут был и мистер Скуини, редактор "Цветов сезона", и мистер Десмонд Муллиган, поэт и редактор утренней газеты, и другие достойные представители этой профессии. Ибо при всей респектабельности, благородстве манер и высокой нравственности, присущих нашему старому джентльмену, он не пренебрегал маленькими ухищрениями для завоевания популярности и в случае надобности снисходил до того, что принимал у себя крайне разношерстное общество.

Так на обеде, на котором я имел честь присутствовать, по правую руку от леди Трам восседала обязательно приглашаемая в таких случаях знатная персона; Трамы были достаточно умны, чтобы включать в список гостей лорда (его вид благотворно действует на нас — простых смертных, иначе почему бы все так стремились заполучить его к себе в гости?).

На втором почетном месте, по левую руку от ее сиятельства, восседал директор театра, некто мистер Слэнг, джентльмен, которого лорд Трам никогда не согласился бы пригласить за свой стол, не вынуди его к этому крайняя необходимость. На мистера Слэнга была возложена честь вести к столу пышущую здоровьем и расточающую улыбки миссис Уокер в черном бархатном платье и с тюрбаном на голове.

Кроме того, на обеде присутствовал лорд Раундтауэрс, старый джентльмен, все последние пятьдесят лет посещавший театр пять дней в неделю, живой театральный словарь, помнящий каждого актера и каждую актрису, появлявшихся на сцене за последние полвека. Он немедленно узнал в Морджиане черты мисс Деланси, ему было известно все, — что случилось с Али-Бабой и как Кассим покинула сцену и сделалась хозяйкой трактира. Весь этот запас знаний он хранил про себя, лишь конфиденциально делясь им со своим ближайшим соседом в промежутках между блюдами, доставлявшими ему несказанное наслаждение. Он жил в гостинице, и если не был зван куда-нибудь на обед, ему приходилось скромно довольствоваться бараньей котлетой в клубе и заканчивать вечер после театра у Крокфорда, куда он отправлялся не столько ради игры, сколько ради ужина. В придворном календаре о нем говорится, что он проживает в отеле Симмерса и происходит из рода Раундтауэрсов графства Корк. В Ирландии, однако, он не был со времен восстания, а его поместье, столь часто закладывавшееся и перезакладывавшееся его предками и обремененное процентами по закладным, подоходным и прочими налогами, было настолько разорено, что доходов с него едва хватало на то, чтобы обеспечить его владельцу вышеупомянутую котлету. За истекшие пятьдесят лет ему нередко приходилось вращаться в кругу весьма сомнительных представителей лондонского общества, но это не помешало ему остаться самым незлобивым, кротким, добродушным, невинным старым джентльменом, какого только можно себе представить.

— Раунди, — во весь голос закричал ему через стол благовоспитанный мистер Слэнг, заставив содрогнуться миссис Трам. — Стакан вина, Тафф.

— Какого вам будет угодно? — скромно поинтересовался милорд.

— Около вас мадера, милорд, — проговорила хозяйка, указывая на высокий тонкий графин модной формы.

— Мадера! Черт возьми, ваше сиятельство хочет сказать — марсала! громогласно перебил ее мистер Слэнг. — Такого старого воробья, как я, на мякине не проведешь. А ну-ка, старина Трам, отведаем вашего рейнвейна "комета".

— Миледи Трам, да ведь это и в самом деле марсала, — краснея, отвечал милорд своей Софи. — Аякс, подайте мистеру Слэнгу рейнвейна.

— Я тоже не откажусь, — кричал с другого конца стола мистер Блодьер. Я присоединяюсь к вам, милорд.

— Мистер… гм… простите мою забывчивость, я буду счастлив выпить с вами, сэр.

— Это мистер Блодьер, знаменитый газетный репортер, — подсказала шепотом леди Трам.

— Блодьер, Блодьер? Умнейший человек, смею вас заверить. У него такой громкий голос, он напоминает мне Брета. Помните, ваше сиятельство, Брета? Он играл "Отцов" в "Хеймаркете" в тысяча восемьсот втором году.

— Что за старый дурень этот Раундтауэрс, — усмехался Слэнг, подталкивая в бок миссис Уокер. — А как поживает Уокер?

— Мой муж в деревне… — неуверенно отвечала миссис Уокер.

— Вздор! Я-то знаю, где он! Да вы не краснейте, дорогая. Я сам бывал там десятки раз. Мы говорим о каталажке, леди Трам. Случалось ли вам бывать в каком-нибудь казенном заведении?

— Я была на юбилейном празднестве в Оксфорде в тысяча восемьсот четырнадцатом году, когда туда съехались союзные монархи, и в Кембридже, когда сэр Джордж получал степень доктора.

— Браво, браво, но это не то заведение, о котором говорим мы.

— Я знаю еще казенное учебное заведение на Говер-стрит, куда попал мой внук…

— В наш казенный дом попадают за долги! Ха-ха! Эй, старый черт Муллиган, — с ирландским акцентом крикнул Слэнг. — Хлопнем по стакану! Человек, подать сюда вина! Как тебя там, черномазый?! Или ты не понимаешь, что тебе говорят? А? Налей, говорю, вина, сюда… мой… пошел (кричал он подражая говору негров).

Продолжая столь же непринужденно болтать, обращаясь с изысканной фамильярностью ко всем дамам и джентльменам, мистер Слэнг быстро завладел разговором.

Приятно было видеть, как наш старый милорд — олицетворение добродетели и невозмутимости, — был вынужден выслушивать разглагольствования мистера Слэнга и с каким испугом выдавливал он из себя одобрительные улыбки. Его супруга, со своей стороны, прилагала невероятные усилия, стараясь быть любезной; в тот вечер, когда я познакомился с мистером Слэнгом и миссис Уокер, именно эта дама подала знак, что обед окончен.

— Мне кажется, леди Трам, — сказала Морджиана, — пора встать из-за стола.

Причиной, побудившей миссис Уокер столь внезапно завершить обед, была какая-то скабрезная шутка мистера Слэнга. Когда же леди Трам вместе с Морджианой поднимались в гостиную, хозяйка не упустила случая заметить гостье:

— Дорогая моя, на вашем пути вам нередко придется терпеть подобного рода фамильярности от невоспитанных людей, — и боюсь, что мистер Слэнг принадлежит именно к таким людям. Но я хочу вас предостеречь: никогда не следует обнаруживать свое возмущение, как вы это только что сделали. Разве вы не видели, что сама я ни разу не дала заметить ему своего недовольства? Помните, что сегодня вы должны быть особенно любезны с ним. Это в ваших, то есть в наших интересах.

— Значит, ради своих интересов я должна быть любезной с таким нахалом?

— Уж не хотите ли вы, миссис Уокер, дать урок хорошего тона леди Трам? — с достоинством вопросила старая леди, останавливаясь перед Морджианой. Было очевидно, что ей чрезвычайно хотелось снискать расположение мистера Слэнга, из чего я могу с уверенностью заключить, что сэру Джорджу предназначалась изрядная доля из гонораров Морджианы.

Мистер Блодьер, знаменитый редактор "Томагавка", остроты которого так восхищали сэра Джорджа (сам сэр Джордж ни разу не сострил за всю свою жизнь), был газетным пиратом, не лишенным таланта, но лишенным каких бы то ни было принципов; он брался, по его собственным словам, "на пари настрочить порочащую статью о любом человеке в Англии". Он готов был не только писать, но и драться по любому поводу; он неплохо знал свое дело, а его манеры были столь же грубы, как и перо. Мистер Скуини держался прямо противоположного стиля: он был так молчалив и деликатен, что его можно было и не заметить, и вел себя во всех отношениях прилично; он любил поиграть на флейте, когда этому не препятствовал кашель, был большим охотником до вальсов и прочих танцев, а в своей газете позволял себе злобные выпады лишь в самой мягкой форме. Никогда не выходя из границ вежливости, он умудрялся в двадцати строках рецензии сказать достаточно неприятных для автора вещей. Он вел вполне добропорядочный образ жизни и жил в Бромптоне с двумя незамужними тетками. Место жительства Блодьера, напротив, никому не было известно. У пего было несколько пристанищ в каких-то таинственных трактирах, где его можно было застать и где за ним то и дело охотились запыхавшиеся издатели. За бутылку вина с гинеей в придачу он брался настрочить хвалебную или разносную статейку о ком угодно, на любую тему и по поводу любой политической программы. "Черт побери, сэр, — говаривал он, — заплатите мне как следует, и я не пожалею родного отца". В зависимости от состояния своего кошелька он либо ходил в лохмотьях, либо одевался по последней моде. В этом случае он держался крайне надменно, напускал на себя аристократический тон и готов был хлопать по плечу какого-нибудь герцога. Если и было что-нибудь более рискованное, чем отказать ему в деньгах, когда он просил взаймы, так это одолжить ему деньги, ибо он никогда не отдавал долгов и никогда не прощал человеку, которому был должен. Как-то раз он будто бы обронил такие слова: "Уокер отказался выписать мне вексель, ну так я отыграюсь на его жене, когда она появится на сцене". Миссис Уокер и сэр Джордж Трам испытывали панический ужас перед "Томагавком", вот почему мистер Блодьер и был приглашен на этот вечер. С другой стороны, сэр Джордж не менее опасался "Цветов сезона" и поэтому пригласил мистера Скуини. Мистер Скуини был представлен лорду Раундтауэрсу и мистеру Фиц-Урсу как один из наших самых обаятельных и одаренных молодых гениев, и Фиц, принимавший на веру все, что бы ему ни говорили, был несказанно рад, что его удостоили чести сидеть рядом с живым редактором газеты. У меня есть основания думать, что мистер Скуини, со своей стороны, был не менее рад этому соседству: я видел, как, доедая второе блюдо, он вручил Фиц-Урсу свою карточку.