Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
Серые длинные глаза Алеся смеялись, все лицо смеялось.
— Братцы, поездим еще немного, — взмолился он.
— Смотри, — предупредил пан Адам. — Слишком хочешь жить.
— Не каркай, — возразил Мстислав Маевский. — Глупость это. Конечно, поездим.
...Франс еще издали увидел трех всадников, вырвавшихся из леса.
— Наконец, — выдохнул бледный Илья.
Всадник вдруг остановился, потом все трое начали приближаться поступью.
Наглые глаза Якубовича стали злобными.
— Черт знает что. Опоздать на сорок пять минут.
— Я ведь говорил: подождем, — равнодушно напомнил Франс. — Возможно, часы.
Якубович засмеялся.
— По-моему, они выторговывали лишние минуты жизни. — Хлопнул Франса по плечу. — Ну-ка, куража, мальчик.
— Правильно, что я тебя поддержал насчет ожидания, — сказал Илья Франсу.
Поздоровались.
— Так нельзя, господа, — возмутился, скалясь, Илья.
Мстислав показал часы.
— А ваши, пан Загорский?
— Забыл, — пожал плечами Алесь,
— Что ж, господа, — начал гусар, — вам остается только попросить друг у друга прощения.
Франс, бледный, но спокойный, смотрел в сторону и молчал. Горькая морщинка лежала у него между бровями. Загорский ощущал, что любит в нем все... И вот грянет выстрел.
«Ах, как неладно, как неладно все получилось! Надо было переводить стрелки на час».
— Господа, я еще раз приглашаю вас помириться, — обратился Выбицкий.
— Я готов, — произнес Алесь.
Франс молчал. У него только слегка дрожал краешек рта. И тогда Алесь сам сделал попытку примирения. Его сейчас ничто не могло унизить.
— Франс, — продолжил он, улыбаясь, — ты знаешь, я не боюсь. Но зачем лить кровь? Ты не знаешь, но...
Илья прервал его:
— Господа, да что ж это? Это против правил, самим... Если обе стороны боятся, пусть так и скажут. Тогда мы займемся чем-нибудь более достойным... Плести веночки будем, что ли?
Франс не знал того, что знал Алесь и что делало чушью все слова и все условия на земле. Он испугался.
— Илья прав, — промолвил он.
Адесь покачал головою. Ах, какая все это чушь!
Нет, он не будет чинить зла этому человеку, который не знает, что делает. Пусть, если первый выстрел выпадет ему, убивает. Если повезет ему, Алесю, он выстрелит в воздух и, несмотря ни на что, попросит у него прощения. Тогда никто не подумает, что он испугался.
Секунданты начали отмерять в стороне шаги. Низкое солнце освещало серый от росы заливной луг.
«Дурак, дурак, Франс. Зачем это тебе? Ну и стреляй, если дурак. Ты не видел, как целая вселенная была меньше одной твоей сестры. Ты еще ни в чьих глазах не видел звезд. Я сделаю так, что ты увидишь. Ведь в тебя, в брата ее, я стрелять не буду. Ты мой брат. Все люди — братья. Если убьешь — это лучше, чем убью я. Ведь если я убью — счастье все равно окончено. Ведь тогда я все равно не смогу гасить по очереди звездные миры: один за другим».
За несколько минут люди в черном испятнали своими шагами луг так, что он напоминал тигровую шкуру. Дымную тигровую шкуру с зелеными полосами.
На расстоянии в двадцать шагов друг от друга лежали брошенные черные плащи, словно это двое из тех черных уже лежали убитыми, отмечая барьер смерти. Действительно, как два трупа в черном. И именно на тех самых местах. Возле одного из них через несколько минут ляжет товарищ.
Секунданты подошли.
— Чьи пистолеты? — нагло улыбнулся Мишка.
— Полагаю, жребий, — вдруг разозлился Мстислав.
Он подумал, что если люди вяжутся ко всякому случаю, так все равно найдут возможность прицепиться. Предлагаешь свои — «ага, дороже, нашими брезгуете». Предлагаешь их — «за свои, парижские, боитесь». Он знал, что он несправедлив, и злился на это.
— Отчего же, давайте мои, — спокойно предложил Алесь.
— Идет, — поспешно согласился Франс.
— Пойдем к барьерам, — со вздохом показал Адам Выбицкии.
К испятнанному месту потянулись серой целиной еще следы.
Все стали близко возле Алеся.
— Жребий? — с нетерпением бросил Илья.
— Давайте, — поддержал его, скаля зубы, Якубович. — Чтобы не было споров, кто орел...
— Брось паясничать, — сказал сжав губы, Франс. — На вот тебе.
Он вытащил из кармана желтоватый кубик.
— Выбирайте, кто ниже трех.
Мстислав думал.
— Мы ниже трех. А что, там разве не шесть?
— Это для «Тумаша», — пояснил Выбицкий. — Одна грань пуста, теряешь два броска, а потом один, два, три, четыре, пять. Нескладно. Что с пустой гранью делаем?
— Перебрасываем, — уточнил Якубович. — Как и три.
Никто не подумал, что лучше было бы поставить разделом два и три. Почесали правой рукою левое ухо.
Алесь чувствовал, как все в нем звенит.
«Боже, сделай так, чтобы первый выстрел был мой. Я не хочу в него стрелять. И как плохо будет ему, если он, глупый, темный человек, убьет меня, а потом узнает».
Он сразу же понял, что просит не о том, и если бы кто прочел его мысли, презрение того человека к нему было бы неисчерпаемо. И Алесь умолк, то бишь перестал думать.
Мстислав нашел в двух шагах вымоинку с голым, как бубен, дном. Все засели туда, свесив ноги. Издалека казалось, что люди выпивают.
Кубик покатился с руки Якубовича. Все склонились.
— Три, — показал Мишка.
— Дай я, — нетерпеливо взял кость Мстислав.
Он помахал рукою и резко бросил. Алесь смотрел не на кость, а на него и увидел, как друг побледнел.
— Пять, — сказал Ходанский.
Теперь побледнел Франс. Хотел было что-то сказать и умолк.
Они остановились возле барьера Алеся.
— Иди, — повелел Илья Франсу.
Франс пошел на свой барьер. Гусар и Ходанский договаривались о чем-то с Выбицким. Мстислав стал возле Алеся.
— Прости, братец, — промолвил он. — О, черт, прости!
— Ничего, — улыбнулся Алесь.
Алесь не смотрел в сторону Франса. Он смотрел вокруг.
Перед ним лежал дымно-серый луг, а за ним радужные радостные деревья. Низкое солнце стояло в стороне за спиной Алеся. От секундантов и от него, Алеся, лежали длинные тени на росной траве.
И вдруг Алесь увидел свою тень. Вокруг его головы сиял на траве сияющий искристый нимб, яркий ареол.
Он посмотрел — ареола не было ни у Ходанского, ни
