Кнут Гамсун - Странник играет под сурдинку
Ах, какие безответственные слова она говорила, на верное, она даже не отдавала себе отчета в том, что говорит. Мы не узнавали ее, такой она стала испорченной. Фру Фалькенберг – и испорченность? Может, это и не так, бог весть. Во всяком случае, она не стыдилась, придя вечером к нам на кухню, расхваливать Нильса за его молодость и силу. Пожалуй, я сно в а начал рев новать ее и завидовать молодости Нильса, я думал так; с ума они все посходили, что ли? Разве не нам, пожи лым людям, следует отдавать предпочтение? Или это не искушенность Нильса ее раззадоривала? Или она пыталась как-то подбодрить себя самое и выглядеть моложе, чем на самом деле? Однажды она пришла к нам, к Грин хусену и ко мне, когда мы ладили запруду, и долго си дела, глядя на нас. И как же мне легко работалось в эти полчаса, сам гранит стал податливее и подчинялся каждому нашему движению, мы, словно богатыри, воз двигали каменную стену. Впрочем, и сейчас фру вела себя безответственно, она не просто так сидела, она играла глазами. Почему она не оставила эту новую при вычку? У нее и взгляд-то был чересчур тяжелый, и не пристала ей такая игра. Я подумал: то ли она хочет подать на милостыню, чтобы мы простили ей заигрыва ние с Нильсом, то ли заводит новую игру, а где прав да – неизвестно. Я сам разобраться не мог, Гринхусен – тот и вовсе ничего не понял, он только сказал, когда фру ушла:
– Ну до чего ж наша фру душевная и добрая, она мне все равно как мать родная. Пришла спросить, не холодна ли для нас вода.
Однажды, когда я стоял у дверей кухни, она подо шла ко мне и спросила:
– А ты помнишь, как здесь раньше жилось? Когда ты первый раз служил в Эвребё?
Еще ни разу не вспоминала она о том времени, я только и нашелся ответить, что как же, как же, помню.
– Ты возил меня в пасторскую усадьбу, помнишь?
Тут я подумал, что ей, может быть, захотелось пого ворить именно со мной, чтобы как-то рассеяться. Я ре шил помочь ей, пойти навстречу. Кстати сказать, воспо минания и меня взволновали. Я ответил:
– Конечно, помню. Чудесная была поездка. Только вы под конец совсем озябли.
– Не я, а ты, – перебила она. – Ведь ты, бедняжка, уступил мне свое одеяло.
Мое волнение стало еще сильней, и, к стыду своему, я тотчас вообразил бог весть что: значит, она меня не совсем забыла, значит, минувшие годы не так уж изме нили меня.
– Нет, вы ошиблись, это было не мое одеяло; а пом ните, как мы вместе ели в маленьком домике, какая-то женщина сварила нам кофе, и вы потчевали меня.
Я обхватил руками столб и прислонился к перилам.
Должно быть, это движение ее оскорбило, она ре шила, что я вознамерился завести с ней длинную бесе ду, к тому же я сказал: мы вместе ели. Разумеется, я слишком много себе позволил, но после долгих скита ний я как-то отвык от всяких тонкостей.
Заметив ее неудовольствие, я тотчас выпрямился, но было уже поздно. Нет, нет, она была той же при ветливой, просто стала обидчивой и подозрительной из– за всех своих горестей и усмотрела непочтение в обыч ной неловкости.
– Ну хорошо, – сказала она, – надеюсь, тебе живет ся в Эвребё не хуже, чем тогда.
Она кивнула мне и ушла.
Прошло несколько дней. Капитан не возвращался, зато он прислал жене ласковую открытку, где писал, что надеется быть дома через неделю и одновременно высылает трубы, краны и цемент для водопровода.
– Вот смотри, – сказала фру, подходя ко мне с от крыткой. – Капитан выслал все на твое имя и просит тебя съездить на станцию.
Мы читали открытку вдвоем, посреди двора, дело было в полдень. Не знаю, как бы это получше объяснить, я стоял рядом с ней, наши головы сблизились, и это отрадное ощущение пронизывало меня с головы до ног. Дочитав открытку, она подняла глаза. Нет, теперь это не была игра, но она не могла не заметить, как изменилось выражение моего лица. Неужели и она тоже почувствовала мою близость? Тяжелый взгляд устремил ся на меня, два глаза, до краев налитые нежностью. В, них не было ни грана расчетливости, жизнь, кото рую она вынашивала под сердцем, придала ее взгляду почти нездоровую глубину. Она задышала учащенно, ли цо ее залилось темной краской, она повернулась и мед ленно пошла прочь.
А я так и остался с открыткой в руке. Она ли мне отдала ее, сам ли я ее взял?
– Ваша открытка, – крикнул я, – вот, пожалуйста!
Она, не оглядываясь, протянула руку, взяла открытку и пошла дальше.
Это происшествие занимало меня много дней подряд. Не следовало ли мне пойти за ней, когда она ушла? Надо было рискнуть, надо было попытаться, ведь ее дверь так недалеко. Нездоровье? А зачем тогда она пришла ко мне с открыткой? Могла распорядиться че рез кого-нибудь на словах. Я вспомнил, как шесть лет назад мы стояли точно в таких же позах и читали те леграмму капитана. Может быть, она решила повторить эту сцену, может быть, это благотворно на нее влияет?
Встретив её после описанных событий, я не заметил в ней ни тени смущения, она была благосклонна и хо лодна. Значит, надо выкинуть все из головы. И то ска зать, чего я хочу от нее? Ничего не хочу.
Сегодня к ней приехали гости, дама какая-то с до черью, соседки. Должно быть, они прослышали, что ка питан уехал, и явились, чтобы немножко поразвлечь фру, а может, из простого любопытства. Встретили их хорошо, фру Фалькенберг была любезна, как прежде, и даже играла для них на рояле. Когда они собрались домой, фру пошла их провожать до проселка и об стоятельно с ними толковала про домашнее хозяйство и забой скота, хотя голова у нее была, надо думать, за нята совсем другим. Она казалась такой оживленной, такой веселой. «Приезжайте снова, по крайней мере, Софи». – «Спасибо, приедем». – «А вы разве никогда не заглянете к нам в Недребё?» – «Кто, я? Не будь так поздно, я и сейчас бы с вами поехала». – «Ну, завтра тоже будет день». – «Вот завтра я, пожалуй, и приеду. Это ты? – обратилась фру к Рагнхильд, которая вышла за ней с шалью. – Ты меня смешишь, откуда ты взяла, что мне холодно?»
У всех дворовых как-то отлегло от сердца, и мрач ные мысли больше не тревожили нас. Мы с Гринхусе ном сооружали объемистый отстойник, а Ларс Фалькен берг все дальше и дальше вел канаву. Раз капитан за держивается, я решил поднажать, чтобы сделать большую часть работы до его возвращения. Вот будет здо рово, если мы вообще все кончим! Его наверняка пора дует такой сюрприз, потому что, ну да, потому что они опять поссорились накануне его отъезда. Что-то снова напомнило капитану о его беде, может, ему попалась на глаза несожженная книга в комнате фру. Капитан кончил словами: «Я сведу весь лес, чтобы выплатить долги. И могу продать урожай за большие деньги. А уж тогда пусть бог меня простит – как я ему про щаю. Покойной ночи, Ловиса».
Когда мы уложили последний камень и скрепили все цементом, мы – Гринхусен и я – пришли на помощь Ларсу Фалькенбергу и начали копать, каждый на своем участке. Работа спорилась, порой приходилось взрывать камень, порой убирать с дороги деревья, но вскоре от запруды ко двору протянулась ровная черная линия. Тогда мы вернулись к началу канавы и начали докапываться до нужной глубины. В конце концов канаву роют не для красоты, а для того, чтобы уложить в нее трубы и засыпать тотчас землей, а главное, уложить их ниже уровня мерзлоты и успеть до морозов. По ночам землю уже слегка прихватывало. Даже Нильс бросил все свои дела и пришел к нам на помощь.
Копал ли я, возводил ли запруду – это давало занятие только моим рукам, а ничем не занятый мозг осаждали всевозможные мысли. Всякий раз, когда я вспоминал, как мы вместе читали открытку капитана, у меня внутри все начинало петь. До каких пор, собственно, я буду об этом вспоминать? Хватит. Я ведь не пошел тогда за ней.
Я стоял вот тут, а она – вот тут. Я чувствовал ее дыхание, запах плоти. Она пришла из тьмы, нет, нет, она не с нашей планеты. Ты помнишь, какие у нее глаза?
И всякий раз внутри у меня все переворачивалось и душило меня. Нескончаемая череда имен проходила передо мной, звучащие то нежно, то нелепо имена тех мест, откуда она могла явиться к нам: Уганда, Тананариве, Гонолулу, Венесуэла, Атакама. Что это, стихи или краски? Я и сам не знал.
XIII
Фру просит заложить экипаж, она собирается на станцию.
Она никуда не спешит, она велит кухарке приго товить ей на дорогу корзину с провизией, а когда Нильс спрашивает ее, какой экипаж она предпочи тает – коляску или ландо, фру, немного подумав, велит запрячь ландо парой.
Она уезжает. Правит сам Нильс. Вечером они воз вращаются. Они вернулись с полдороги.
Неужели фру что-нибудь забыла? Она требует пе ременить корзину с провизией и переменить лошадей, они сейчас же уедут обратно. Нильс пытается отгово рить ее, дело к ночи, уже стемнело, но фру не хочет слушать никаких резонов. Дожидаясь, пока выполнят ее приказания, фру сидит у себя в дорожном платье, она ничего не позабыла и ничего не делает, она просто сидит и смотрит в одну точку. Рагнхильд подходит и спрашивает, не нужна ли она фру. Нет, спасибо. Фру сидит сгорбившись, словно какое-то горе гнет ее к земле.
