Ивлин Во - Возвращение в Брайдсхед
– Не ходите туда, вас отравят, – предостерег немолодой господин.
– Члены? – спросил швейцар.
– Моя фамилия Мулкастер. Виконт Мулкастер.
– Не знаю, спросите внизу, – сказал швейцар.
– Вас ограбят, отравят, заразят и ограбят, – повторял немолодой господин.
В глубине темного подъезда оказалось ярко освещенное окошко.
– Члены? – спросила толстая женщина в вечернем платье.
– Вот это мне нравится, – сказал Мулкастер. – Пора бы знать меня.
– Да, миленький, – ответила женщина безо всякого интереса. – Десять шиллингов с каждого.
– Послушайте, я никогда раньше не платил.
– Верю, миленький. Сегодня у нас полно, так что платите десять шиллингов. Кто придет после вас, с того по фунту. Ваше счастье.
– Позовите мне миссис Мейфилд.
– Я миссис Мейфилд. Десять шиллингов с каждого.
– Вот тебе раз, мамаша, я и не узнал вас в этом параде. Вы ведь знаете меня, верно? Бой Мулкастер.
– Да, душка. Десять шиллингов с каждого.
Мы заплатили, и мужчина, стоявший между нами и внутренней дверью, шагнул в сторону. Внутри было жарко и людно, ибо «Старая сотня» была в ту пору на вершине успеха. Мы нашли столик и заказали бутылку; официант взял с нас деньги, прежде чем откупорить ее.
– А где сегодня Эффи? – осведомился Мулкастер.
– Которая Эффи?
– Ну Эффи, здешняя девушка. Хорошенькая такая, брюнетка.
– Здесь работает много девушек. Одни блондинки, другие брюнетки. Кое-кто, может, и хорошенькие. Мне недосуг запоминать их по именам.
– Пойду поищу ее, – сказал Мулкастер.
Пока он отсутствовал, к нашему столику подошли две девицы. Они смотрели на нас с любопытством.
– Пошли, – сказала одна другой. – Пустая трата времени. Это гомики.
Вернулся торжествующий Мулкастер с Эффи, которой официант, не дожидаясь заказа, сразу же принес тарелку яичницы с беконом.
– Весь вечер во рту куска не было, – пробормотала она, набрасываясь на еду. – Тут только на одних завтраках и держимся, а за день-то как проголодаешься.
– Еще шесть шиллингов, – объявил официант.
Насытившись, Эффи подкрасила губы и посмотрела на нас.
– Я тебя не первый раз здесь вижу, верно? – сказала она мне.
– Боюсь, что первый.
– Но тебя-то я видела? – Мулкастеру.
– Еще бы! Ты ведь не забыла тот сентябрьский вечерок?
– Конечно, нет, дорогой. Ты тот самый гвардеец, что порезал себе палец на ноге, угадала?
– Ну, Эффи, зачем ты меня дразнишь?
– Нет, то было в другой раз. Знаю, ты был с Банти в ту ночь, когда полиция устроила облаву и мы все попрятались там, где стоят мусорные ведра.
– Эффи любит меня разыгрывать, правда, Эффи? Она обижена за то, что я так долго не приходил, да?
– Что хотите говорите, но я точно знаю, что где-то тебя уже видела.
– Не надо меня дразнить.
– Я вовсе даже и не дразнюсь. Честное слово, у меня и в мыслях не было. Хочешь, потанцуем?
– Сейчас не хочется.
– Слава богу. У меня сегодня туфли жмут страсть как.
Вскоре они с Мулкастером уже вели сердечную беседу. Себастьян откинулся на спинку стула и сказал мне:
– Сейчас я приглашу к нам ту парочку.
Две свободные девицы, раньше обратившие на нас внимание, снова кружили по соседству. Себастьян с улыбкой встал им навстречу, и скоро они обе тоже с жадностью ели за нашим столиком. У одной лицо было похоже на череп, другая казалась болезненным ребенком. Мертвая Голова досталась на мою долю.
– А не устроить ли нам вшестером вечеринку у меня на квартире? – предложила она.
– Чудесно, – сказал Себастьян.
– Когда вы вошли, мы думали, вы гомики.
– Это все наша юная невинность.
Мертвая Голова захихикала.
– Ты парень что надо, – сказала она.
– Вы все очень-очень милые, – сказало Больное Дитя. – Пойду предупрежу миссис Мейфилд, что мы уходим.
Было еще сравнительно рано, чуть за полночь, когда мы снова очутились на улице. Швейцар попытался уговорить нас взять такси.
– Я пригляжу за вашим автомобилем, сэр, только на вашем месте я не сел бы за руль, нет, не сел бы.
Но Себастьян решительно уселся на водительское место, девицы устроились по обе стороны от него, чтобы показывать дорогу, Эффи, Мулкастер и я расположились сзади, и мы поехали. Кажется, отъезжая, мы немножко погорланили.
Далеко мы не уехали. Только свернули на Шафтсбери-авеню в сторону Пиккадилли, как тут же чуть было не столкнулись с ехавшим навстречу такси.
– Ради бога, смотри, куда едешь, – сказала Эффи. – Ты же нас всех угробишь.
– Неосторожный малый этот водитель, – сказал Себастьян.
– А ты тоже, ишь какой лихач нашелся, – сказала Мертвая Голова. – И потом, мы должны ехать по другой стороне.
– По другой так по другой, – согласился Себастьян, резко поворачивая поперек улицы.
– Вот что, останови машину. Я лучше пешком пойду.
– Остановить? Извольте.
Он дал тормоз, и мы остановились боком поперек улицы. Два полисмена, ускорив шаги, подошли к нам.
– Мое дело сторона, – бросила через плечо Эффи, выскочила из машины и обратилась в бегство.
Остальные были пойманы на месте.
– Сожалею, если я препятствую движению, сержант, – старательно выговорил Себастьян, – но леди пожелала, чтобы я остановил машину и дал ей выйти. Она попросила об этом самым настоятельным образом. Как вы могли заметить, ей было очень некогда. Все нервы, знаете ли.
– Дай-ка я с ним поговорю, – сказала Мертвая Голова. – Будь другом, красавчик, не куксись. Никто ничего не видел, мальчики никому не хотят дурного, я посажу их в такси и тихо-мирно отвезу домой.
Полицейские оглядели нас с головы до ног, составляя собственное мнение. Даже и тогда все еще могло бы сойти благополучно, если бы не ввязался Мулкастер.
– Послушайте, приятель, – сказал он. – Вам совершенно незачем вмешиваться. Мы возвращаемся от мамаши Мейфилд. Я уверен, она выплачивает вам приличный гонорар за то, чтобы вы кое на что смотрели сквозь пальцы. Так вот, можете и на нас смотреть сквозь пальцы и в убытке не останетесь.
Этим были рассеяны последние сомнения, если у полицейских таковые имелись. В кратчайший срок мы очутились за решеткой.
Поездку туда и самое водворение я практически не помню. Мулкастер, кажется, энергично протестовал и, когда нас заставили вывернуть карманы, обвинил тюремщиков в грабеже. Потом нас заперли, и первое мое отчетливое воспоминание – это кафельные стены, лампа высоко под потолком за толстым стеклом, койка и дверь без ручки. Где-то слева от меня бушевали Мулкастер и Себастьян. По дороге в участок Себастьян твердо держался на ногах и был вполне сдержан, но теперь, когда его заперли, пришел в исступление, колотил в дверь и орал: «Говорю вам, я не пьян, слышите? Провалитесь вы все, я требую доктора! Я не пьян!» – в то время как Мулкастер из следующей камеры кричал: «Ну погодите, вы еще, клянусь богом, за это заплатите! Имейте в виду, вы делаете большую ошибку. Позвоните министру внутренних дел! Пришлите моих адвокатов! Я требую неприкосновенности личности!»
Из соседних камер неслись негодующие стоны бродяг и карманных воришек, которым не давали спать: «Эй, там! Утихомирьтесь!», «Дайте людям вздремнуть!», «Что здесь, каталажка или сумасшедший дом?». А сержант ходил от двери к двери и увещевал их через зарешеченные окошки: «Вы у меня всю ночь тут просидите, пока не протрезвеете!»
Я в унынии уселся на койку и задремал. Через некоторое время шум стих и раздался голос Себастьяна!
– Чарльз! Чарльз! Вы здесь?
– Здесь.
– Ну и в историю мы попали.
– Может, как-нибудь под залог выбраться?
Мулкастер, как видно, спал.
– Я вам скажу, к кому надо обратиться – к Рексу Моттрему. Это по его части.
Мы не без труда связались с Рексом; я целых полчаса ждал, пока дежурный полисмен отзовется на мой звонок. Наконец он недоверчиво согласился позвонить в отель, где все еще продолжался бал. Последовало опять ожидание, и вот двери нашей темницы распахнулись.
В гнилой воздух полицейского участка, в кислую вонь грязи и дезинфекции просочился сладкий аромат гаванской сигары – вернее, двух гаванских сигар, ибо дежурный сержант тоже курил.
В канцелярии как воплощение влиятельности и богатства – и даже как пародия на них – возвышался Рекс Моттрем. На нем была шуба на меху с широкими каракулевыми лацканами и шелковый цилиндр. Полицейские чины держались почтительно и услужливо.
– Мы выполняли свой долг, – объяснили они. – Взяли молодых джентльменов под стражу ради их же собственного блага.
Мулкастер, мрачный с похмелья, завел было сбивчивую речь об ущемлении своих гражданских прав, но Рекс тихо сказал: «Лучше предоставьте все разговоры мне».
У меня была совершенно ясная голова, и я с восхищением наблюдал, как Рекс улаживает наше дело. Он ознакомился с протоколами ареста, приветливо поговорил с задержавшими нас полисменами, едва уловимым намеком приоткрыл вопрос о взятке и сразу же закрыл его, выяснив, что дело уже слишком далеко зашло и слишком многие в него посвящены; он дал подписку, что мы предстанем завтра в десять перед мировым судьей, и увел нас с собою. Его автомобиль дожидался у подъезда.
