Евгения Марлитт - В доме Шиллинга
— Пожалуйста, Адельгейда, заставь замолчать этихъ раскричавшихся обжоръ! — сказала съ досадой баронесса, показывая на попугаевъ. — У Арнольда страсть дѣлать мнѣ самые неразумные и несносные подарки, а я потомъ должна изъ вѣжливости терпѣть ихъ подлѣ себя къ величайшему моему мученію.
Она тяжело вздохнула.
Голосъ ея сдѣлался глуше прежняго и былъ преисполненъ горечи, цвѣтъ лица сталъ еще болѣе сѣрымъ, около глазъ и на вискахъ образовались морщины, свидѣтельствовавшія о неутомимой внутренней работѣ тайныхъ страстей и о преждевременной старости.
Она медленно пошла къ столу. Бѣлый вышитый голубымъ шелкомъ капотъ поразительной свѣжести широкими складками спускался съ худой фигуры, маленькій чепчикъ изъ брюсельскихъ кружевъ съ голубымъ бантомъ, приколотый къ распущеннымъ бѣлокурымъ волосамъ довершалъ ея, такъ называемый, утренній туалетъ, составлявшій рѣзкій контрастъ съ черной шелковой одеждой канониссы. Она, очевидно, сдѣлала свой туалетъ ужъ на весь день, — узкое платье плотно облегало ея фигуру, блестящіе волосы тщательно заплетены и приколоты на затылкѣ. Эта серьезная женщина съ темными глазами мало заботилась о красотѣ и удобствѣ.
Въ то время, какъ она кормила бисквитами попугаевъ, изъ стеклянной двери дома вышла молодая дѣвушка и принесла на подносѣ нѣсколько закрытыхъ блюдъ съ горячимъ кушаньемъ и кипятокъ для чая.
Глаза баронессы омрачились.
— Гдѣ же Биркнеръ! Почему вы подаете завтракъ, Iоганна? — спросила она съ досадой.
— Мадемуазель Биркнеръ проситъ у васъ извиненія, у нея сильная головная боль, при которой она въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ не способна ни на какое дѣло, — спокойно отвѣчала молодая дѣвушка.
Она казалось, привыкла къ этому нелюбезному тону. Ея серьезные глаза съ длинными рѣсницами не опустились передъ холоднымъ взглядомъ молодой женщины, и въ выраженіи ея лица, нисколько не измѣнившагося, не видно было, что она оскорбилась замѣчаніемъ.
Она аккуратно и ловко прислуживала у стола.
— Я вижу только два прибора, — сказала баронесса сердито.
— Господинъ баронъ позавтракалъ у себя въ мастерской и два часа тому назадъ уѣхалъ верхомъ, — послѣдовалъ отвѣтъ.
Баронесса закусила губы и опустилась въ кресло; опершись локтемъ на перила и молча отвернувшись, она подперла правой рукой подбородокъ и стала безцѣльно смотрѣть вдаль.
Въ эту минуту въ переднемъ саду раздался жалобный крикъ. Минка какъ бѣшеная бросилась на большую лужайку и, продолжая визжать, потирала себѣ спину, а на монастырской стѣнѣ такъ же бѣшено скакало и прыгало другое безобразное существо, у котораго жесткіе волосы низко спускались на лобъ, и тонкія, какъ лучины, ноги торчали изъ широкихъ бархатныхъ панталонъ. Витъ въ одной рукѣ держалъ самострѣлъ, а другой упирался въ бокъ и громко хохоталъ; онъ видимо былъ въ восторгѣ отъ своей продѣлки. На шумъ изъ дома прибѣжали слуги, взяли согнувшуюся, совсѣмъ разбитую Минку, осыпая бранью сидѣвшаго на стѣнѣ, а въ слуховомъ окнѣ монастырскаго помѣстья появилась маіорша, съ террасы ясно было видно ея постарѣвшее, но все еще прекрасное лицо. Она, какъ видно, сильно сердилась, потому что, поднявъ руку, грозила злому мальчишкѣ, и бранила его.
Въ это время изъ-за стѣны появился совѣтникъ Вольфрамъ; онъ поднялся по лѣстницѣ, которую Витъ приставилъ къ стѣнѣ.
— He безпокойся, Тереза, мнѣ кажется, это мое дѣло, — со злобой сказалъ онъ сестрѣ. — Я не понимаю даже, чего ты сердишься! Конечно, нельзя запретить держать около себя такую отвратительную гадину, если кто желаетъ, но онъ долженъ заботиться о томъ, чтобы она оставалась въ четырехъ стѣнахъ, а не бѣгала на свободѣ, чтобы пугать людей. Я безъ сомнѣнія не накажу своего сына за то, что онъ далъ ей заслуженный урокъ.
Голова маіорши исчезла, а совѣтникъ обхватилъ рyками своего барахтавшагося долговязаго наслѣдника и понесъ его съ лѣстницы.
Каждое слово, произнесенное его звучнымъ дерзкимъ голосомъ, было ясно и отчетливо слышно на террасѣ.
— Наглецъ, — проговорила испуганная и смущенная баронесса. — И я не могу просить Арнольда объ удовлетвореніи, такъ какъ дѣло касается несчастной Минки.
Она отступила за магнолію и окинула робкимъ и испытующимъ взглядомъ бульваръ, чтобы убѣдиться, что никто изъ проходившихъ тамъ не слыхалъ оскорбительныхъ словъ, обращенныхъ къ ней.
— Противное животное, — пробормотала она нервнымъ усталымъ голосомъ и въ изнеможеніи прислонилась головой къ стѣнѣ. — Оно опять убѣжало, къ великому удовольствію прислуги; о, я прекрасно понимаю эти штуки. Несмотря на мое строгое приказаніе, опять оставили отворенной наружную дверь на моей половинѣ, - она гнѣвно взглянула на прислуживавшую у стола дѣвушку, которая съ пустыми тарелками въ рукахъ только что хотѣла удалиться съ террасы.
— Я думаю, что это сдѣлали вы, Іоганна.
Дѣвушка обернулась на порогѣ, и теперь по лицу ея разлился яркій румянецъ.
— Я этого не дѣлала, сударыня, — сказала она скромно, но твердо, — я никогда не позволяю себѣ такого нарушенія своихъ обязанностей.
Она еще съ минуту оставалась на порогѣ въ ожиданіи какого нибудь приказанія или замѣчанія, потомъ безшумно удалилась въ сосѣднюю комнату.
— Я терпѣть не могу эту Анхенъ и должна выносить ея присутствіе, потому что такъ угодно Арнольду, — говорила баронесса недовольнымъ тономъ въ то время, какъ канонисса наливала ей чай и приготовляла все, какъ маленькому ребенку. — Развѣ я виновата, что меня морозъ подираетъ по кожѣ, когда она ко мнѣ приближается? Отъ нея какъ будто вѣетъ совершеннымъ смертнымъ грѣхомъ, — она есть и будетъ ребенкомъ Адама!.. И къ тому же антипатичное лицо! Лицо, точно каменное, какъ будто у нея нѣтъ души, между тѣмъ какъ она полна страстей, — тогда послѣ ужасной катастрофы съ ея отцемъ она долго была какъ бѣшеная. — Баронесса пожала плечами. — Слишкомъ многаго требуютъ отъ моего самообладанія, вообще въ этомъ домѣ никогда нельзя имѣть столь желаннаго душевнаго спокойствія.
На тонкихъ губахъ канониссы мелькнула холодная улыбка.
— Ты, кажется, жалуешься, Клементина? — сказала она, и ея темные глаза строго и укоризненно смотрѣли въ лицо сидѣвшей противъ нея женщины.
— Кто такъ самовольно устроилъ свою судьбу, какъ ты, тотъ долженъ eй покоряться. Если бы ты не измѣнила своего благочестиваго намѣренія, то жила бы теперь въ блаженномъ покоѣ подъ непосредственнымъ покровительствомъ Божіимъ. Впрочемъ, — перемѣнила она разговоръ, увидавъ, что блѣдное лицо баронессы стало еще блѣднѣе и суровѣе, упорство и гнѣвъ очевидно преобладали надъ сознаніемъ собственной вины, на которую намекала канонисса, — Іоганна примѣрно исполняетъ свои обязанности и отлично помогаетъ экономкѣ. У нея іdée fixe[15], что невинность ея отца будетъ доказана.
— Да, и Биркнеръ утверждаетъ это всегда съ такимъ пафосомъ, она-то и портитъ дѣвушку, — проговорила баронесса лѣниво выпрямляясь. — Смѣшно! Глупая дѣвчонка такъ серьезно относится къ этому, точно замаранъ благородный старинный гербъ. — Она откинула съ висковъ волосы, къ которымъ пристали виноградные листья, съ досадой оттолкнула блюдо, которое eй придвинула канонисса и стала обмакивать въ чай сухари. — Это старая исторія! Кого она можетъ интересовать!.. Moй свекоръ изъ-за болтливости Адама потерпѣлъ значительный убытокъ, что для меня было очень хорошо, такъ какъ со старикомъ невозможно было бы жить, если-бы онъ сдѣлался милліонеромъ благодаря угольнымъ копямъ, какъ тотъ вонъ…
При этихъ словахъ она указала на то мѣсто, гдѣ недавно изъ-за стѣны появлялась сѣдая голова хитраго совѣтника. Ея тусклые глаза на минуту засверкали гнѣвомъ, и апатичная сосѣдка внезапно превратилась въ непримиримаго врага.
— Прекрасное сосѣдство — это монастырское помѣстье, — проворчала она, — и изъ этой грубой семьи Арнольдъ выбралъ себѣ друга, «своего единственнаго друга», какъ онъ его всегда называетъ.
— Да, Феликса Люціана, который увезъ танцовщицу, — добавила язвительно канонисса. — Свѣтская жизнь собрала вокругъ тебя странные элементы, Клементина…
Лицо баронессы омрачилось.
— Эти элементы никогда не касаются меня, — я всегда уклоняюсь отъ такого общества, — прервала она канониссу взволнованнымъ голосомъ. Но ты взгляни только на эти четыреугольныя головы Шиллинговъ тамъ въ большой залѣ! Нa всѣхъ лежитъ печать грубыхъ наклонностей, противъ которыхъ всякая борьба безсильна, — Арнольдъ называетъ это силой и отвагой. Сдержанность и отчужденіе вотъ единственныя слабыя орудія Шиллинговъ… До сихъ поръ я тебѣ еще не говорила, что мой мужъ соучастникъ одной семейной тайны, вслѣдствіе чего я, можетъ быть, въ скоромъ времени должна буду терпѣть подлѣ себя людей, которые, вѣроятно, внесутъ не мало шуму въ мою тихую жизнь, — въ домѣ Шиллинга скоро будутъ гости, которые…
