Ясунари Кавабата - Тысячекрылый журавль
– А все потому, что тогда вы очень страдали и в то же время важничали… – Юкико улыбнулась. – Вы запомнили оби с ирисами? Я его упаковала среди прочих вещей, и сейчас оно, наверно, уже здесь.
Юкико сказала «страдали». Рассказывая о себе, она тоже употребила это слово. А что было с Кикудзи, когда Юкико страдала? Он исступленно искал неизвестно куда исчезнувшую Фумико. А потом, когда от нее вдруг пришло письмо – совершенно неожиданно, из городка Такэда на Кюсю, – он кинулся в Такэда, снова искал ее и опять не нашел. С тех пор прошло около полутора лет, а он так до сих пор и не знает, где Фумико.
Очевидно, письмо, в котором Фумико страстно молила Кикудзи забыть и ее мать и ее и жениться на Юкико Инамура, было прощанием. И тогда они – Юкико и Фумико – словно бы поменялись местами: «недосягаемой» стала Фумико.
Сейчас Кикудзи подумал, что нельзя думать о каком-нибудь человеке как об «абсолютно недосягаемом», такого не бывает на свете. А если не бывает, так и нечего бросаться этими словами.
2
Вернувшись в большую комнату, они увидели на столе альбом. Кикудзи раскрыл его.
– А-а, фотографии этого павильона, а я уж испугался, думал, здесь фотокарточки всех новобрачных, останавливавшихся в этих номерах.
Он придвинул альбом к Юкико.
В самом начале был вклеен листок с описанием истории павильона. Чайный павильон «Келья Кангэпу», принадлежавший некогда Кавамура Усо, эдосскому самураю, был целиком перевезен в Иокогаму, в парк «Санкэй-эн», где во время войны сильно пострадал от прямого попадания бомбы. Крыша рухнула, стены треснули и осели, полы провалились, в общем, остались одни развалины. Разрушенное здание ветшало с каждым годом, но в конце концов его целиком перевезли в сад этой гостиницы. При восстановлении в точности сохранили прежнюю планировку и использовали тот же самый строительный материал. Новшеством была только купальня – ведь гостиница находилась на горячих источниках. На некоторых столбах виднелись следы топора. Очевидно, в конце войны, когда ощущалась острая нехватка топлива, жители Иокогамы пытались использовать деревянные части разрушенного здания на дрова.
– Написано, будто бы в этой келье бывал Ооиси Кураносукэ [8]… – сказала Юкико, листая альбом.
Все правильно, ведь Кавамура Усо был своим человеком в клане Акао. От Кавамуры Усо сохранилась еще одна достопримечательность – «Кавамура-соба», то есть пиала для гречневой лапши, названная владельцем «Дзангэцу». На пиале бледно-синяя глазурь в одном месте переходила в бледно-желтую. Создавалось впечатление лунного пейзажа на грани ночи и рассвета. Поэтому пиала и получила название «Дзангэцу» – «Луна в предрассветном небе».
В альбоме было несколько снимков павильона в парке «Санкэй-эн» до бомбежки и после бомбежки, затем следовали фотографии подготовительных и восстановительных работ и, наконец, снимок торжественной чайной церемонии по случаю открытия павильона.
Если «Келью Кангэцу» посещал Ооиси Кураносукэ, значит, она была построена не позже, чем в период Гэнроку.
– Деревянный столб, поддерживающий токонома в соседней комнате, кажется, очень древний, сохранился с тех времен…
Альбом появился в большой комнате, когда Юкико и Кикудзи сидели в маленькой. Должно быть, его принесла горничная, закрывавшая ставни.
– Вы не переоденетесь? – Спросила Юкико, еще раз просматривая альбом.
– А вы?
– Я же в кимоно. Пока вы будете купаться, я распакую вещи, достану подарки, печенье, конфеты.
В купальне пахло свежим деревом. Бассейн, мойка, стены и потолок – все было обшито досками, мягко поблескивавшими естественной желтизной и сохранившими рисунок древесины.
Издали донеслись голоса горничных, спускавшихся по длинному коридору.
Когда Кикудзи вернулся в комнату, Юкико там не было.
Стол сейчас стоял у стены, постель была приготовлена. Должно быть, Юкико вышла в соседнюю комнату, пока горничная все устраивала. Оттуда донесся ее голос:
– Интересно, можно на ночь оставить огонь в очаге?
– Думаю, можно, – ответил Кикудзи. Юкико тотчас вошла, глядя прямо на него, словно ни на что другое она смотреть не могла.
– Удобное?
– Кимоно?.. – Кикудзи оглядел на себе стеганое гостиничное кимоно. – Искупайтесь, очень приятная вода.
– Хорошо…
Юкико вышла в соседнюю комнату, открыла чемодан и стала доставать какие-то вещи. Потом, раздвинув сёдзи, появилась снова и, положив позади себя несессер, села и склонилась в поклоне, чуть касаясь пальцами татами. Ее щеки залились краской. Она встала, сняла кольца, положила их на трюмо и ушла.
Поклон был столь неожиданным, что Кикудзи сначала чуть не вскрикнул от удивления, а потом умилился до слез.
Он встал и начал разглядывать кольца Юкико. Не прикоснувшись к обручальному, взял другое – с мексиканским опалом. Он снова сел у хибати. Кольцо на его ладони вспыхнуло от яркого света и заиграло красноватыми, желтоватыми и зелеными огоньками. Мерцающие крохотные точки казались радостными, излучающими свет живыми существами. Кикудзи смотрел как зачарованный.
Вернувшись из купальни, Юкико снова прошла в маленькую комнату, справа от главной. По левую сторону находились еще две комнаты – в три и четыре татами, тоже оборудованные для чайной церемонии. В комнате справа горничная сложила их чемоданы.
Юкико, очевидно, занялась вещами.
Через некоторое время она сказала:
– Разрешите, я раздвину сёдзи, а то страшно как-то… Она раздвинула сёдзи между маленькой и большой комнатой, где был Кикудзи. И Кикудзи подумал, что ей, должно быть, действительно страшновато, ведь они вдвоем в четырехкомнатном номере, далеко от главного здания. Посмотрев в образовавшийся проем, Кикудзи спросил:
– А там тоже чайный павильон?
– Да. Круглый чугунный очаг в деревянной раме… Круглый очаг…
Прозвучал голос, и в проеме мелькнул подол нижнего кимоно, которое складывала Юкико.
– Кулики…
– Да… Кулики – птицы зимние, потому мне и захотелось такое кимоно…
– Кулики на волнах…
– На волнах?.. Просто на фоне волн.
– Кажется, такой рисунок называется «Кулики на вечерних волнах». Вы помните стихи «Крылатые кулики на вечерних волнах…»?
– «Кулики на вечерних волнах»?.. Разве так называется рисунок? – медленно проговорила Юкико.
Кимоно мелькнуло еще раз и исчезло.
3
Посреди ночи Кикудзи проснулся. Может быть, его разбудил поезд, прогрохотавший по рельсам где-то вверху над гостиницей?
Кикудзи понял, что еще глубокая ночь, потому что все звуки были удивительно близкими и четкими, совсем другими, чем вечером, – колеса прогрохотали над самой головой, гудок резанул ухо.
Кикудзи проснулся, хотя в действительности шум был не такой уж сильный. Но он все-таки проснулся. Странно. А самое странное, что он вообще спал. Как он мог заснуть раньше Юкико?
Но Юкико, оказывается, тоже заснула и сейчас ровно дышала во сне. Кикудзи почувствовал некоторое облегчение.
Наверно, Юкико страшно устала от предсвадебных хлопот, от свадебной церемонии, от поездки. А он совсем измучился за последнее время, из ночи в ночь не мог уснуть – все думал, колебался, раскаивался. И Юкико, видно, тоже что-то мучило.
Кикудзи не знал, какими духами пользуется Юкико, но запах этих духов, ее ровное дыхание во сне, ее кольца и даже кулики на подоле ночного кимоно – все было каким-то удивительно близким, родным, и все принадлежало ему. Чувство близости не исчезло даже сейчас, когда он внезапно проснулся посреди ночи. Ничего подобного он раньше не испытывал.
Ему очень хотелось взглянуть на спящую Юкико, но он не отважился зажечь свет. Кикудзи потянулся за часами.
Начало шестого!..
Да, с Юкико все было по-другому. То, что казалось вполне естественным, само собой разумеющимся с госпожой Оота и Фумико, в отношении Юкико представлялось абсолютно немыслимым. Почему? Ведь с ними двумя он не испытывал ни малейшего внутреннего сопротивления. Может быть, сейчас сопротивлялась его совесть, шептавшая, что он недостоин Юкико?.. Или госпожа Оота и Фумико все еще держали его в плену?..
Многое казалось Кикудзи зловещим. Особенно этот номер, заказанный по распоряжению Тикако Куримото, в котором он проводит эту ночь. Впрочем, Тикако же не ведьма. Ведьмой, по ее словам, была госпожа Оота.
Даже в одежде Юкико Кикудзи усмотрел влияние Тикако. Юкико обычно носила европейское платье, а в свадебное путешествие почему-то отправилась в кимоно. Перед сном Кикудзи как бы невзначай спросил ее:
– Почему вы в дорогу не надели обыкновенное платье?
– Не надела только сегодня… Решила в этот день быть в кимоно… Ведь говорят, что европейское платье придает женщине слишком официальный вид. Неуютно как-то… И потом… когда мы с вами впервые встретились в чайном павильоне, я была в кимоно. И при второй встрече, у вас дома, я тоже была в кимоно…
