Ясунари Кавабата - Тысячекрылый журавль
Девочка опять исчезла и опять появилась. Встала чуть подальше от Кикудзи, словно побаивалась его.
– Не могу вам точно сказать. Моей мамы сейчас тоже нет дома.
У девочки были смешные реденькие брови.
Выйдя за ворота, Кикудзи обернулся, посмотрел на дом, но не мог определить, где комната Фумико. Дом был двухэтажный, приличный, с узенькой полоской сада.
Кикудзи вдруг сковало ледяным холодом, он вспомнил слова Фумико – смерть у нас за плечами…
Вытащив носовой платок, Кикудзи вытер внезапно вспотевшее лицо. Лицо стало вдруг очень бледным, словно платок стер с него все краски. Он вытирал и вытирал, платок наконец потемнел, испачкался. Теперь холодным потом покрылась спина.
– Не может она умереть! – сказал вслух Кикудзи. Ведь Фумико воскресила его, вернула к жизни, какое же право имеет она умереть…
Но вчерашняя ее откровенность, ее прямота… Не было ли это откровенностью смерти?..
Или она, так же как мать, устрашилась собственной прямоты, прямоты греха?..
– И они оставили жить одну Куримото… – опять вслух сказал Кикудзи. Сказал в лицо незримому врагу, исторгнув весь накопившийся в душе яд. И ушел. В тень деревьев парка Уэно.
Кулики на волнах
1
Машина, встретившая их на вокзале, обогнула гору Идзу, спустилась к морю и, описав круг, въехала в гостиничный двор. В ветровое стекло ударил сноп света, подъезд стремительно придвинулся и остановился.
Портье, ожидавший во дворе, распахнул дверцу машины и спросил:
– Митани-сан, если не ошибаюсь?
– Да, – негромко ответила Юкико.
Она сидела как раз у той дверцы, которую распахнул портье. Ей, только сегодня сочетавшейся браком с Кикудзи, наверно, было странно отзываться на фамилию Митани.
Чуть поколебавшись, она первой вышла из машины и, полуобернувшись, в нерешительности остановилась, словно ожидая Кикудзи.
Когда в передней Кикудзи уже собирался снять туфли, портье сказал:
– Для вас отвели «Чайный павильон», как распорядилась по телефону Куримото-сенсей.
– Да?..
Кикудзи вдруг сел на пол, прямо в передней. Горничная бросилась к нему с дзабутоном.
Перед глазами Кикудзи снова всплыло отвратительное родимое пятно, закрывавшее у Куримото половину левой груди, этот след дьявольской руки на ее теле. Казалось, стоит Кикудзи поднять глаза от туфель, которые он снимал, и перед ним возникнет эта черная рука.
Кикудзи не видел Тикако с прошлого года, с того дня, как он продал дом и всю чайную утварь. Отношения с этой женщиной прервались сами собой, во всяком случае так ему казалось. Неужели Тикако все-таки сыграла какую-то роль в его женитьбе на Юкико? Очевидно, да, если знала об их свадебном путешествии и даже о номере в гостинице позаботилась. Для Кикудзи это было полной неожиданностью.
Он бросил взгляд на жену, но Юкико, кажется, не обратила внимания на слова портье.
Их повели по длинному, похожему на туннель, постепенно спускавшемуся к морю коридору. Они шли уже долго, а коридор все не кончался. Время от времени попадались боковые проходы – несколько ступенек в сторону, – ведшие в номера. Номер, называвшийся «Чайный павильон», оказался в самом конце коридора.
Они вошли в комнату, довольно просторную, около восьми татами. Кикудзи разделся. Юкико тут же взяла у него пальто.
Он быстро обернулся к ней. Юкико, как видно, уже вступила в роль жены.
У стола лежало квадратное татами, прикрывавшее очаг.
– Главное помещение для чайной церемонии рядом, – сказал портье, внося в комнату чемоданы. – Я повесил котелок над очагом… Котелок, правда, не ахти какой, но…
– Как, – вновь удивился Кикудзи, – соседняя комната тоже оборудована под чайный павильон?
– Да, в вашем номере четыре комнаты, считая и эту, самую большую, и все они оборудованы для чайных церемоний. Ведь мы скопировали планировку номеров «Санкэй-эн», в Иокогаме.
– Да? – сказал Кикудзи, хоть ничего не понял.
– Оку-сан, – портье поклонился Юкико, – в соседней комнате все приготовлено, так что, как только вы пожелаете…
– Хорошо, – ответила Юкико, складывая свое пальто, – попозже я туда загляну… Какое море красивое! – Она поднялась и посмотрела на море. – На пароходах огоньки…
– Это американские военные корабли.
– Как? В Атами американские военные корабли? – Кикудзи тоже поднялся. – Какие-то они уж очень маленькие…
– Но их много, пять, кажется…
Над палубами кораблей, примерно посередине, горели красные огоньки.
А городских огней отсюда не было видно, их заслонял небольшой мыс. Лишь район бухты Насикэ-ура лежал как на ладони.
Вошла горничная, принесла простой чай. Потом оба, и горничная и портье, откланялись, что-то пожелав молодоженам.
Полюбовавшись ночным морем, Кикудзи и Юкико уселись у жаровни.
Юкико раскрыла свою сумку и вынула оттуда помятую розу.
– Бедный цветок… Как жаль…
Эта роза одна-единственная осталась от букета. На Токийском вокзале Юкико передала букет кому-то из провожающих, ей было как-то неловко садиться в поезд с большим букетом.
Она положила цветок на стол и увидела мешочек для ценных вещей, его надо было сдать на хранение.
– Что ты в него положила?
– Сюда полагается класть ценные вещи…
Кикудзи взял розу. Юкико, взглянув на него, спросила:
– Розу?
– Нет… Моя драгоценность слишком велика для этого мешочка. Да и вообще я не могу отдавать ее на хранение…
– Почему?.. – сказала Юкико и тут же поняла, на что он намекает. – Впрочем, я тоже не могу отдавать на хранение мою драгоценность.
– А где твоя?
Юкико, видно, постеснялась показать на него, она опустила глаза и только сказала:
– Здесь…
Из соседней комнаты послышалось бульканье кипевшей в котелке воды.
– Осмотрим чайный павильон?
Юкико кивнула.
– Вообще-то у меня особого желания его осматривать нет, – добавил Кикудзи.
– Ну, как же… Ведь специально для нас приготовили.
Они прошли через коридорчик, ведущий в чайный павильон, Юкико по всем правилам осмотрела токонома. Кикудзи не вошел внутрь, остался стоять на татами, у входа. Он ядовито сказал:
– Вы говорите, специально для нас приготовили. А не кажется ли вам, что и здесь Куримото распорядилась?
Юкико ничего не ответила, только взглянула на мужа. Потом подсела к очагу, словно собираясь готовить чай, но сидела неподвижно, ожидая, очевидно, что еще скажет Кикудзи.
Он тоже сел у очага.
– Мне бы не хотелось начинать этот разговор, но так уж получается… Я содрогнулся, когда в вестибюле услышал ее имя. Эта женщина преследует меня, словно злой рок. Все, все с ней связано, и моя вина и мое раскаяние…
Юкико едва заметно кивнула.
– Куримото до сих пор вхожа в ваш дом? – спросил Кикудзи.
– Она долго не приходила. После того, как прошлым летом отец на нее рассердился.
– Прошлым летом? Ведь тогда Куримото как раз и сказала мне, что вы, Юкико-сан, вышли замуж.
– Боже! – воскликнула Юкико и широко раскрыла глаза, словно о чем-то догадавшись. – Наверно, это произошло в одно и то же время. Госпожа Куримото пришла к нам и сделала предложение – не от вас, а от другого человека… Вот тогда-то отец и разгневался. Он сказал, что одна и та же сваха не имеет права делать предложение его дочери от разных лиц. Сказал, что это похоже на издевательство – мол, в одном месте не выгорело, так она пытается в другом. Я была очень благодарна отцу, он как бы помог мне выйти за вас замуж.
Кикудзи молчал.
– А госпожа Куримото не осталась в долгу, – продолжала Юкико. – Она сказала: «Митани-сан околдован» – и рассказала про госпожу Оота. Мне стало так гадко! Я вся задрожала и никак не могла унять дрожь. Не знаю уж и почему, противно, что ли, было. Но, наверно, я все еще мечтала выйти за вас, потому и дрожала. Отец понял мое состояние, понял, увидев, какое у меня лицо – очень несчастное. И он здорово отчитал госпожу Куримото. Он сказал: «Приятен либо холодный, либо горячий напиток, а в тепленьком нет никакого вкуса. Моя дочь виделась с Митани-саном, вы же сами их познакомили, так что у нее, должно быть, существует собственное мнение на его счет, и она сама разберется, что к чему». И Куримото пришлось ретироваться…
Послышался шум падающей в бассейн воды – по-видимому, пришел банщик.
– Тогда мне было очень горько, но потом я сама приняла решение. Куримото тут абсолютно ни при чем. Так что не волнуйтесь, пожалуйста. А чайная церемония… что ж, здесь я могу исполнить ее совершенно спокойно.
Юкико подняла глаза. В них отражался электрический свет. Все ее лицо, порозовевшее от волнения, сияло, губы, казалось, тоже светятся. Кикудзи почувствовал к ней благодарность, к такой близкой, чистой и светлой. У него появилось ощущение, словно от этого ослепительного света разлилось тепло по всему его телу.
– Да, это было в прошлом году… По-моему, в мае. Помните, когда вы посетили мой чайный павильон, на вас было оби с ирисами. И тогда я подумал: «Эта девушка абсолютно недосягаема для меня…»
