Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
Севка объединил вокруг себя наиболее экспансивных, жаждавших неизведанного, компаний и приключений. Юноша с фантазией, он прельщал ребят выдумками, заманчивыми предложениями, хотя не шибко ценил дружбу с каждым в отдельности. И интересно: последнее обстоятельство больше всего привлекало к нему Юрия и других ребят, делало его верховодом.
Тимох дружил со всеми, отдавая преимущество разве только Васину да Жаркевичу — рабочему как и он. После неприятного объяснения на даче, после стычки из-за кино что-то пошатнулось в его отношениях с Юрием, хотя Тимох по-давешнему не порывал с ним и поддерживал его. И кто знает, может быть, прежде всего потому, что, будучи строителем, нутром уважал Юриного отца — главного архитектора города. Да и хлебнув подростком за войну горя, он не мог не принимать участия в чужих неудачах и бедах. Они напоминали ему свои. А Юрий, несмотря ни на что, казался Тимоху невезучим горемыкой, которого легко обидеть… Отдельно держался только медалист Стрижев — тихий, хилый, в пенсне, что как бы отгораживало его от окружающих.
Юрий оглядел аудиторию и, не имея сил оставаться одному, посчитал за лучшее примкнуть к Севкиной ватаге.
— Что такое автостроитель? — паясничал Севка, зачесывая назад пятерней волосы, которые начал отпускать.— Кто знает? Выдавай на-гора! — И, подождав, ответил сам: — Это бранное слово для всех остальных факультетов. Так?
В этом не было ничего остроумного, но в компании установилась уже атмосфера, когда всё кажется смешным, и студенты дружно захохотали. Засмеялся и Юрий.
— Алё! Здорово! — приветствовал его Севка.— Ты, как всегда, дань храповицкому отдавал?
— Про спутник слыхали? — смутился Юрий.
— Ага, мирово! — отозвался Севка и спросил снова, не обращаясь ни к кому в отдельности: — А что такое Докин? Ну!
— Мы уже митинг провели,— бросив выводить какую-то формулу на доске, сказала Женя Жук.— Он ведь над нами тоже пролетит…
— Давай-ка вот помогай своим трактористам. А то снова ничего не понимают,— не дал ей говорить Севка.— А Докин, со своим родимым пятном, кореши,— бранное слово для всех факультетов без исключения.
— Точно!
— Ха-ха-ха! — засмеялись студенты, заглушая звонок.
Аккуратный, как всегда, в дверях показался высокий, нескладный декан. Студенты, будто школьники, давясь от смеха, бросились по местам.
— Я заметил, вы слабо конспектируете, товарищи,— еще не дойдя до кафедры, начал Докин, на ходу доставая из футлярчика очки и смешно прижимая локтем кожаную папку.— Не лучше и с навыками самостоятельной работы. А без этого нельзя. Я предупреждаю вас…
По аудитории прокатился смешок. Докин поднялся на кафедру, удивленно оглядел студентов.
— В чем дело, товарищи?
— Извините, какое последнее слово вы сказали? — с невинным видом спросил Севка и приготовил карандаш.
— Я сказал: предупреждаю…
— Благодарю, понятно,— Севка поклонился и с самым серьезным видом стал что-то записывать в тетрадь.
На задних рядах кто-то засмеялся. Докин поднял острые плечи и насторожился.
— Я что-нибудь сказал не так?
— Нет-нет! — заверил его Севка.— У меня законспектировано… Вот…
Грохнул хохот.
Пунцовея от негодования, вскочила Женя Жук. Ноздри тонкого носика у нее вздрагивали, и казалось, она вся трепещет. Васин дернул девушку за рукав, но Женя вырвалась и, схватив двумя руками тетрадь, хлопнула ею по столу.
— Это гнусно! — крикнула она и снова взяла тетрадь, но Васин все же усадил ее.
Докин сообразил, что произошло, и мучительно, по-старчески покраснел — розовыми сделались щеки, залысины, просвечивавшая сквозь седые волосы кожа на голове.
Юрию стало жаль его, но не доходило, как можно сочувствовать Докину настолько, чтобы подводить товарища. К тому же Юрий никак не мог простить декану насмешки над своим кандидатством и, заметив, что Севка глядит на него, подстрекает взглядом, крикнул:
— Как понимать — гнусно? Что такое сделал Кашин?
— Действительно! — поддержали с задних столиков.
— Ладно! Знаем мы Кашина и его шутки.
— Сева просто не расслышал.
Поднялся Тимох, и галдеж стих. Стало слышно, как за окнами чирикают воробьи.
— У Кашина одна задача — заявить о себе,— сдержанно сказал он.— А нам учиться надо. Мы сюда за наукой пришли и никому не позволим мешать…
Во время перемены Тимоха вызвали в деканат.
Вернулся он еще более хмурый, увел в коридор Жаркевича, Васина и что-то долго рассказывал им, махая кулаком так, будто забивал гвозди. Потом вызвал Юрия и, сердясь уже на себя, сообщил, что Докин очень недоволен группой.
— А я тут при чем? — заартачился Юрий, чувствуя, однако, как падает его приподнятое настроение.
— При том, что выгораживать пришлось. Но впредь смотри, больше не буду! — пригрозил Тимох.
4
Тяжело все время,— как ты помнишь себя,— жить в общежитиях. А у Тимоха почти было так: детский дом, общежитие ремесленного училища, потом общежитие строителей и вот теперь — институтский интернат.
Но есть очень живучие чувства. Возникнув раз, они долго живут в человеке и часто дают о себе знать. Давным-давно, когда еще продукты выдавались по карточкам, Тимоху повезло в одном из магазинов счастливо «отовариться» за целый месяц сразу. И с того времени он, пожалуй, каждый раз, проходя мимо этого магазина, ожидал чего-то хорошего. Нечто подобное было и с интернатами. Живя в общежитии строителей, Тимох познал истинную цену дружбы. Особенно в первые дни после окончания ремесленного училища, когда все уставали от непривычно-изнуряющего труда. Млели руки, плечи, не хотелось готовить себе еду или идти в столовую. Ребята, не раздеваясь, часами пролеживали на койках в тупом бездумье. Крепился один только неказистый, рыжий, как лис, Виктор Смагарович: топал по комнате, бегал в ближайший гастроном за продуктами, насильно поил Тимоха чаем, застилал его кровать.
И вот однажды ребята заснули, не выключив свет. Пробудившись за полночь от надоедливого кошмара,— Тимох все время муровал во сне стену: набрасывал и ровнял раствор, клал кирпичи в верстовой ряд, пристукивал их кельмой,— он увидел, что Виктор спит, положив голову ему на грудь. Кожа на лице дружка была чрезвычайно нежная, девичья, и ее усыпали густые веснушки — золотистые на щеках и золотисто-коричневые на носу и лбу. Однако сейчас лицо
