Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
Приходил Севка. Юрий враз преображался. Закрывшись в комнате, они громко хохотали, и вскоре Вера слышала, что сын одевается.
— Ты куда? — упрямо допытывалась она, выходя в переднюю и не понимая, почему Юрий, такой приветливый, веселый с товарищами, грубит родным.
— К ребятам в общежитие,— бросал он, чтоб отвязаться.
— Скоро вернешься?
— Нет…
Кто не знает гортензии! Растет скромная, неприметная, даже неизвестно зачем. Но вот выбросила бледно-розовый цветок — то ли зонтик, то ли трепетный шар — и все выяснилось: гортензия живет для этого цветка. А осыплются нежные лепестки, и опять кажется нелепым, что она растет — с длинным ненужным стеблем, на котором недавно красовался цветок. Сосновский находил, что в Вере было что-то общее с цветущей гортензией.
Стоя в открытых дверях, она провожала сына испытующим взглядом и страдала от ревности, от обиды. А он шагал рядом с Севкой и, жестикулируя, как глухонемой, руками, все говорил и говорил. Неприятности забывались, и хотелось подражать Севке, который скептически, с иронией относится ко всему.
Повадно было и с Лёдей. Юрий чувствовал себя самостоятельным, заботы, волнения покидали его, а если и пробуждались на минутку, то выглядели ничтожными, пустыми. Подле была девушка, Юрий ощущал ее таинственную близость, ее дыхание. Они еще стыдились друг друга, и одно это таило в себе сладость.
Сегодня их вновь потянуло побродить по шоссе, посидеть под березками. Вечер был теплый, синий. Начиналось бабье лето. Минувший день выдался солнечным, тёплым, в блеске золотых колеров. Летела паутина. В небе курлыкали невидимые журавли. Пахло теплой землею и пожелкнувшей листвой. И эта — дорогая осенью — теплынь оставалась еще и теперь. Оставались и запахи, не развеянные ветром.
Над автогородком мерцало голубое сияние. На юге полыхали зарницы. В их далеких отсветах было что-то прощальное — такое, как и в тревожном клике журавлей.
А там, где скрывалось шоссе, за далекими пригорками раз за разом вспыхивало короткое зарево. Потом на ближайшем холме показывались колючие лучи фар. Они яснели, ложились на серую ленту шоссе, вырывали из темноты придорожные кусты. Стройные с белыми стволами березки, будто осыпанные золотистой пыльцою, стыдливо на мгновение выступали из мрака и, кивнув вершинами, снова прятались в загустевшей темноте. Автомашина проносилась мимо и, мигая красными огоньками, пропадала там, где дрожала россыпь городских огней.
Они облюбовали березку и сели под ней, прильнув друг к другу.
Юрий чувствовал доверчивую покорность Лёди и полнился счастливой силой и гордостью за себя. В объятиях девушка казалась маленькой, слабой. Ее хотелось жалеть — за послушание, за слабость, за то, что ей не повезло с поступлением в институт. Ей — нет, а ему повезло! Между ними как бы установилось неравенство, и удачливым, более счастливым оказался он, Юрий. Причем это первенство должно было расти, поднимая его все выше и выше над Лёдей.
Руки у Юрия становились сильными, по-мужски уверенными. Лёде приятно было чувствовать это, осознавать, что все между ними осталось по-прежнему, хотя и по-разному определились их пути. У нее есть друг! На него можно опереться — и нынче, и завтра. И завтра даже больше, чем сегодня. Их дружба может стать спасением. А что ее нужно спасать, она была убеждена.
Ей захотелось плакать, рассказать, как горько и тяжело бывает на душе. Отец недоволен ею. Мать, боясь не угодить ему, не осмеливается приласкать ее, а если ласкает, то тайно, словно совершает зазорное. Евген — и тот стал замкнутым… Только с Юрием Лёде по-прежнему спокойно. Дружба с ним осталась у нее от прошлого, а оно ведь было несказанно милым, дорогим.
Лёдя спрятала лицо на его груди.
— Прости, Юра, но у меня такое чувство,— пожаловалась она,— будто я лишняя и меня обошли. Наобещали горы, а потом забыли. Я не нужна в институте, не больно нужна и на заводе. Если б не отец, возможно, вообще не держали бы на работе.
Она потерлась щекой о Юрину грудь и всхлипнула.
Видя ее беспомощность, жалея ее, Юрий немного отстранил Лёдю от себя и с закрытыми глазами припал к ее губам.
— Ты не горюй, Лёдечка! Всё будет прекрасно, будет прекрасно…— зашептал он, готовый ради нее в это мгновение на все.— Вспомнишь мое слово, Лёдечка!..
А над ними, сейчас совсем счастливыми, плыл синий вечер, с зарницами, с голубым сиянием над автогородком, с проносящимися машинами на шоссе.
3
В институт Юрий пришел в приподнятом настроении, хотя, проспав, и опоздал на первую лекцию. Он впервые отчетливо почувствовал, что нужен Лёде и та видит в нем своего защитника. А когда человек утверждается в собственных глазах, это очень приятно ему. Да и новость, услышанная Юрием от отчима, была потрясающая.
Сосновский вбежал в столовую и, долго не находя слов, тыкал пальцем в сторону кабинета, где гремел радиоприемник.
— Чудо! — выкрикнул он.— Чудо, Вера! И это сделали мы, а никто другой! Новая эпоха в науке, в технике. Ты можешь представить — в космосе наш посланец!
Юрий сразу тоже не понял, а когда сообразил, подхватился и, не попадая в штанину ногой, стал торопливо одеваться. Подумать только — в недосягаемой вышине мчится спутник и посылает на землю сигналы. Небо, звезды, солнце — все там иное. И, как предполагают, небо — бархатное, черное, солнце — огромное, сияющее, и звезды посылают не рассеянный свет, а прямые, подобные на наконечники стрел, лучи.
У Юрия появилось желание поделиться своим удивлением, восторгом, догадками: энтузиазм отчима передался и ему. Шевельнулась надежда — в институте тоже все пойдет по-новому. Стало даже невтерпеж, что трамвай ползет медленно и, дойдя до закрытого шлагбаума на Долгобродской, остановился и простоял минуты три…
Улыбаясь, Юрий вошел в аудиторию и поспешно положил тетради в столик. Это удалось ему сделать незаметно, и он вконец повеселел.
Аудитория была полна золотистой пыли. Прыгая через столики, гонялись друг за другом двое ребят. Женя Жук, единственная в группе девушка, с мелом в руке что-то объясняла Васину возле доски. Ватага студентов с Севкой Катиным в центре громко хохотала в дальнем углу. Жаркевич сидел на своем месте и, закрыв ладонями уши, с отчаянной решимостью читал учебник. Тимох, наверное, был в коридоре.
«Неужели не знают еще?» — с веселым пренебрежением подумал Юрий, заставляя себя воодушевиться,
В группе чуть ли не с первого дня установились свои товарищеские связи, выявились симпатии. Миловидной, подстриженной под мальчика Жене Жук выпало сидеть за одним столиком с Васиным —
