Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего
Керн и Рут отправились в отель, взяли чемодан Рут и поехали на вокзал.
Рут притихла.
— Не грусти, — ободрял ее Керн. — Я скоро приеду. Самое позднее через неделю я должен отсюда уехать. Я поеду в Вену. Ты хочешь, чтобы я туда приехал?
— Да. Приезжай. Но только в том случае, если так будет лучше для тебя.
— Почему ты не скажешь просто: да, приезжай?
Она виновато посмотрела на него.
— А добавления разве не нужно?
— Не знаю, но это звучит осторожно.
— Да, — ответила она с внезапной печалью, — осторожно, это правда.
— Ну, не грусти, — повторил Керн. — Ведь ты только что была такой веселой.
Рут беспомощно взглянула на него.
— Не слушай меня, — пробормотала она. — Временами у меня все мешается. Может, от вина. Пойдем, у нас есть еще несколько минут.
Они зашли в сквер и сели на скамейку. Керн положил руку ей на плечи.
— Выше голову, Рут! Ничто другое нам не поможет. Может, мои слова звучат глупо, но для нас это не пустяки. Нам обязательно нужна хоть малая толика радости. Именно нам.
Ничего не видящими глазами она уставилась куда-то вдаль.
— Я хотела бы быть веселой, Людвиг, но у меня не получается. Мне трудно быть веселой, и это плохо. Я всегда хочу делать все хорошо. А у меня все выходит неловко и неуклюже. — Словно через силу она выдавливала из себя слова, и Керн внезапно увидел, что лицо ее залито слезами. Она плакала беззвучно, беспомощно, гневно. — Я не знаю, почему плачу, — сказала она. — Как раз сейчас у меня меньше всего причин для слез. Но, может быть, как раз поэтому. Не смотри… Не смотри на меня…
— Буду, — ответил Керн.
Она склонилась, положила руки ему на плечи. Он прижал ее к себе, и она поцеловала его жесткими закрытыми губами, — слепо, закрыв глаза.
— Ах, — она стала спокойнее. — Что ты понимаешь… — Ее голова упала ему на плечо, глаза остались закрытыми. — Что ты понимаешь… — Губы ее приоткрылись и стали нежными и мягкими, словно зрелый плод.
Они отправились дальше. На вокзале Керн исчез на несколько минут и купил букет роз. Покупая цветы, он благословлял незнакомца с моноклем и хозяина «Черного поросенка».
Рут совсем смутилась, когда он вернулся с букетом. Она покраснела, и все горести исчезли с ее лица.
— Цветы, — сказала она. — Розы. Меня провожают, как кинозвезду.
— Ты уезжаешь как жена в высшей степени удачливого коммерсанта, — гордо ответил Керн.
— Коммерсанты не дарят цветов, Людвиг.
— Дарят. Последнее поколение снова делает это.
Он положил ее чемодан и пакет с пирожными в багажную сумку. Потом они вместе вышли из вагона. На перроне Рут взяла руками его голову и серьезно посмотрела на него.
— Хорошо, что ты меня проводил. — Она поцеловала его. — А сейчас уходи. Уходи, а я уйду в вагон. Я не хочу сейчас снова расплакаться. Иначе ты подумаешь, что я больше ничего и не умею. Иди…
Керн продолжал стоять.
— Я не боюсь прощаться. Я уже со многим прощался. А это не прощание.
Поезд тронулся. Рут замахала рукой. Керн продолжал стоять. Ему казалось, будто вымер весь город.
Перед входом в отель он встретил Рабе.
— Добрый вечер, — сказал он, вытащил пачку сигарет и протянул, предлагая закурить. Рабе отскочил и поднял руку, словно защищаясь от удара. Керн удивленно взглянул на него.
— Извините, — смущенно сказал Рабе. — Это все… непроизвольно…
Он взял сигарету.
Штайнер уже две недели работал кельнером в гостинице «Зеленое дерево». Стояла поздняя ночь. Хозяин часа два тому назад улегся спать, а за столиками сидело всего несколько посетителей.
Штайнер опустил ставни.
— Отличный вечер, — сказал он.
— Выпьем еще по рюмочке, Иоганн? — сказал один из посетителей, столяр с длинным, как огурец, лицом.
— Хорошо, — ответил Штайнер. — «Миколаш»?
— Нет, никакого венгерского. Давай начнем с доброй сливянки.
Штайнер принес бутылку и рюмки.
— Выпей и ты, — предложил столяр.
— Только не сегодня. Сегодня я или совсем больше не пью, или должен напиться вдрызг.
— Ну, тогда напивайся. — Столяр потер свой огурец. — Я тоже напьюсь! Представь себе — третья дочь! Приходит сегодня утром акушерка и говорит: «Поздравляю, господин Блау, третья дочурка, здоровенькая». А я-то был уверен, что у меня будет парнишка! Три девчонки — и ни одного парня. Разве от этого не спятишь, Иоганн? Ты же человек, ты должен это понять!
— Ну, еще бы! — ответил Штайнер. — Давай будем пить из стаканов.
Столяр ударил кулаком по столу.
— Черт бы побрал все это!.. Да, ты прав. Конечно! Стаканы — это хорошая мысль! И как только я сам до этого не додумался.
Они взяли стаканы и пили целый час. В голове у столяра все перепуталось, и он стал жаловаться на то, что жена родила ему трех сыновей. Он с трудом расплатился и, качаясь, вышел со своими собутыльниками на улицу.
Штайнер убрал помещение. Он налил себе еще полный стакан сливянки и выпил.
В голове шумело. Он уселся за стол и, уставясь в одну точку, стал о чем-то размышлять. Потом поднялся и отправился в свою каморку. Там он начал рыться в вещах, нашел фотографию жены и долго смотрел на нее. За все это время он ничего о ней не слышал. Он никогда ей не писал, подозревая, что почту проверяют. И он думал, что она возбудила против него дело о разводе.
— Черт возьми! — Он поднялся. — Может, она давно забыла меня и живет с другим! — Он рывком разорвал фотографию. — Я тоже должен выбраться. Иначе это меня доконает. Я же одинокий мужчина, я — Иоганн Губер, а не Штайнер, все! Точка.
Он выпил еще стакан, затем закрыл дверь и вышел на улицу. Вблизи окружной дороги с ним заговорила девица.
— Пойдешь со мной, дорогой?
— Да.
Они пошли рядом. Девица искоса испытующе посматривала на Штайнера.
— Ты даже не взглянул на меня!
— Взглянул, — ответил Штайнер, не поднимая головы.
— А я думаю, что нет. Я тебе нравлюсь?
— Да, ты мне нравишься.
— Что-то уж очень быстро…
Она взяла его под руку.
— А сколько ты мне заплатишь, дорогой?
— Не знаю. А сколько ты хочешь?
— Ты останешься на всю ночь?
— Нет.
— Что ты скажешь насчет двадцати шиллингов?
— Десять. Я кельнер и зарабатываю немного.
— Ты не похож на кельнера.
— Есть люди, не похожие на президентов, а государством они управляют.
Девица рассмеялась.
— А ты веселый. Я люблю веселых. Ну, ладно, десять. У меня хорошая комната. Вот увидишь, я принесу тебе счастье.
— Правда? — удивился Штайнер.
В комнате, малюсенькой каморке, обитой красным плюшем, везде стояли безделушки; столы и стулья были закрыты чехлами. На софе сидел целый ряд плюшевых медвежат, карнавальных кукол и матерчатых обезьянок. Над софой висела увеличенная фотография фельдфебеля в полной форме, с выпученными глазами и пышными усами.
— Это твой муж? — спросил Штайнер.
— Нет. Это муж моей старшей сестры, вечная ему память…
— Она, наверное, рада, что избавилась от него, правда?
— Попал пальцем в небо! — Девушка вытянула блузку из-под юбки. — Она до сих пор оплакивает его, он был очень хороший. Красавец, правда?
— Ну, а почему же она повесила его портрет у тебя?
— У нее есть другое фото. Еще больше и в красках. Конечно, раскрашена только форма, понимаешь? Ну, иди, помоги мне расстегнуть сзади блузку.
Штайнер почувствовал под своими руками упругие плечи. Он не ожидал этого. Во время войны ему приходилось иметь дело с проститутками, и он знал, что они из себя представляли — всегда что-то мягкое и серенькое.
Девушка бросила блузку на софу. У нее была полная и упругая грудь. Она гармонировала с развитыми плечами и шеей.
— Садись, дорогой, — сказала она. — Садись поудобнее. Кельнеры и мы всегда на ногах.
Она сняла юбку.
— Черт возьми! — пробормотал Штайнер, — а ты красива!
— Это я уже слышала. — Девушка аккуратно сложила юбку. — Если она тебе не помешает…
— Помешает.
Она немного повернулась к нему.
— Ты опять шутишь. А ты весельчак!
Штайнер посмотрел на нее.
— Что ты так смотришь! — спросила девушка. — Тебя прямо можно испугаться. Господи, какой пронзительный взгляд. Давно не видел женщины, да?
— Как тебя зовут? — спросил Штайнер.
— Эльвирой. Смешное имя, правда? Это все идея моей матушки. Она всегда хотела чего-то особенного. Ну, иди, ложись.
— Нет, — сказал Штайнер. — Давай еще чего-нибудь выпьем.
— А у тебя есть деньги? — быстро спросила она.
Штайнер кивнул. Эльвира, совершенно не заботясь о том, что на ней ничего нет, подошла к двери.
— Фрау Пошник! — закричала она. — Что-нибудь выпить!
Хозяйка появилась так быстро, словно подслушивала за дверью. Это была полная, краснощекая особа с блестящими круглыми глазами, затянутая в черный бархат.
