Радий Погодин - ПРИБЛИЖЕНИЕ К ВЕЛИКОЙ КАРТИНЕ
Некоторые ученые считают, что передвижения индоевропейцев, как такового, и не было, была как бы эстафетная передача языка: от племен с более высоком культурой племенам с более низкой культурой, а приход индоевропейского языка в Индию, где главенствовала высокая цивилизация Хараппы, объясняют упадком этой культуры в связи с многолетней засухой.
Язык, видимо, может передвигаться и как эстафета, но Бог — Бог идет с человеком, в его гуще, может быть, иногда лишь на шаг впереди.
Мне, как бывшему физкультурнику, понятна тяга людей к броску. В броске есть что-то от высших сил, фатальная необходимость — понуждение духа. Вот племя копит уверенность, как бы кристаллизует цель — а что такое истина, как не осознание цели — и в один прекрасный момент устремляется в неведомое. Верхом на коне.
И женщины, и дети. Необходимые грузы на волокушах. По-видимому, телег в третьем тысячелетии до новой эры еще не было. Что там, за горным перевалом...
Синдом окрестили и главную реку Индии, и самое Индию — и главное божество пришельцев носило имя Синдра. Пусть они назовут имя своего бога, и они назовут адрес своей прародины. Синд — Ра — персонифицированная память о родных степях.
Ни в какие божественные ворота Синдра не лезет: он не солиден, не умудрен, задирист, он не заботится о равновесии сил добра и зла. Синдра — молодой всадник, не подчиненный никаким коллизиям свободный дух.
В Индии Синдра теряет свое "с", но не это замечательно для нас в данном случае — для нас замечательно подтверждение того, что протоиндоевропейцы называли Волгу Ра — небесная вода. Интересное дело: почему у русских мать-река именно Волга, а, скажем, не Западная Двина, ведь русские вышли на Волгу в общем-то поздно, когда время мифов прошло.
Небесная вода — струя огненная. По воде разливается пламя, и становится река матерью. Если Бог не исток жизни, то для чего он? Ра своеволен и своенравен. По представлениям древних, он восставал лишь тогда, когда вызывал к жизни весну или живую дуду. Таков и его сын Индра.
Люстра орал, ликуя:
— Они от Ра! Они еще в раннем неолите пользовались теоремой Пифагора для сооружения культовых долменов, кромлехов, и древнейших пирамид. Катастрофа их остановила. Рарат — всемирный потоп. Встретились две великие стихии, два Ра — огонь и вода. Но встретились как враги. И когда небо очистилось от багрового пепла, над потопом взошла Аврора. Если название горы Арарат можно перевести как "земля, не тронутая ни огнем небесным, ни потопом", поскольку "а" — отрицание, то Аврора — это "Непогасшая звезда". Во время потопа все звезды погасли, кроме Авроры. Тут важна драматургия смыслов. Например, чешское женское имя Ружена в переводе — беременная девушка.
Мы долго корчились от смеха искусственного и безрадостного. А Люстра увещевал нас, в основном Степу:
— Ну ладно, он физкультурник (это обо мне), но ты-то, Степа, умный ведь был. Ты-то что? — Не дожидаясь ответа, Люстра пустился в рассуждения о борьбе хищного матриархата, который олицетворяет вздорная Гера, с нарождающимися и крепнущими силами мужиков, которых олицетворяет Геракл.
— Кстати, после победы Геракл получаете в жены вечно юную Гебу — весну. Намек на то, что мужики — слабаки, помирали рано: душа у них дряхлеть не успевала... Кстати, здесь очень интересные возникают соображения — все представления о первоначалах меняются. Ге — земля-мать становится и землей-смертью. Этого я еще не раскумекал. Кстати...
Люстра поднял тощий указательный палец, и по этим "кстати" и по этому сверлящему пальцу мы поняли, что он сам не успевает за своими открытиями, что он захлебывается ими, как океаном.
— Оракул — моление к Ра. Через красавчика Аполлона. О, Ра! Моление к Ра, орать — пахать. Без моления нельзя. Ура! — все вокруг Ра. Не Ра на небе, а небо у Ра. Моление о жизни. Клич о бессмертии в боге.
Ра — величайший из всех величайших. — Враг его — змей Апоп. Солнце на закате опускается в разверстую пасть этой змеюги...
То, что "дурак" от Ра, мы уже приняли сердцем и поэтому решили не откладывая посетить Люстриного соседа, причем решение это пришло в голову нам обоим одновременно. По-нашему выходило, что Люстра впадает в мистику, в буржуазный идеализм, псевдоразум, что он почти враг народа, что ни к диалектическому материализму, ни к марксизму его трепотня отношения не имеет.
Знакомство Люстры с соседом случилось "через посредство молотка". Бесконечно усталая мать велела ему вбить в коридоре гвоздь — повесить корыто. Люстра молоток взял и шарахнул им по стене, чтобы определить точку вбивания по звуку. Но звука не получилось. Молоток улетел куда-то. Люстра расковырял дыру в стене, просунул туда руку. Он мог ожидать всего: что его дернет электротоком, что укусит гадюка, — но кто-то в дыре пожал его руку мягкой широкой и теплой рукой.
— Ой, — сказал Люстра. — Вы кто?
— Сирота, — ответил из дыры тихий голос. — Сбегайте для меня в магазин. Я болею. — В Люстрину шершавую от цыпок клешню были вложены деньги. — Пожалуйста: французскую булку, молоко и "Звездочку".
— А какая ваша квартира?
Сирота назвал номер, и Люстра помчался, крикнув матери, что он "скоро".
Пришел Люстра поздно. Мать ему врезала. Но что значит материнский подзатыльник супротив крутого поворота в жизни — от темноты и мрака к свету и светочу.
В квартиру, где проживал люстрин "сирота", нужно было входить с парадной лестницы. Мы позвонили — он и открыл нам.
— Что-нибудь с Ваней? — спросил.
— Треснул у вашего Люстры горшок, — ответили мы. — Тронулся он на почве Ра. Мы с вами посоветоваться пришли. Вы знаете как делать психов, а как их лечить — знаете?
Он провел нас в комнату и уселся в большое, как лодка, заваленное подушками и книгами кресло, предоставив нам самим выбирать себе, где сесть. Мы выбрали пол. Звали его Андрей Федорович. Был он грузный, плешивый, но в белой-белой рубашке.
— Ну-с? — задал он такой вопрос.
Мы вывалили все, что думали о Люстре, и о том, что он ступил на скользкую дорожку.
Андрей Федорович оглядел нас без намека на интерес, не говоря уж о симпатии.
— Кем был ваш Люстра до знакомства с солнечным богом? Таким же поганцем и пакостником, как и вы. А сейчас он расцвел. Пусть чертополох, но расцвел. И вы расцвели бы, если бы начали размышлять. Разве вы не заметили, что люди размышляющие хорошеют, а иногда становятся даже просто красивыми? Я полагаю, размышляющий мозг вырабатывает гормон красоты.
Степа угрюмо оглядывал заставленную буржуазной рухлядью комнату. Здесь было много всего: и беломраморный бюст девушки под вуалью — я его даже пальцем потрогал, мне показалось, что вуаль на нем настоящая, — и мебель старинная — темная, и кучи книг, и до дури всякой мелочи: шкатулок, ваз, фарфора. И на всем пыль.
— Рухлядь, — сказал Андрей Федорович, проследив за Степиным взглядом. — Интересное какое слово. Рузнула — значит прекратила быть. Старая. Тлен. Раньше-то мех называли мягкой рухлядью — мертвой.
— Все от Ра, — сказал Степа с иронией.
Андрей Федорович кивнул.
— Вот именно: все от Ра и все в нем. А как же, если сама жизнь происходит от солнца. Но есть одно "но"! "Ру" не может быть от Ра. В древнерусском языке звук "а" никогда не переходил ни: в "у", ни в "о". Это все первокурсники знают. Азы, как говорится.
Андрей Федорович смотрел на нас, как, по нашим представлениям, должен смотреть хитрый жирный китаец. И вопросы его, нам казалось, должны быть высокомерными.
— У славян, как вы, полагаю, знаете, богом был Сварог — небо. Потом бог солнца — Даждь, а затем бог Сварожич. По всей видимости, сын Сварога. Но почему нам известно только отчество этого сына? Как его звали? Подумайте, как его звали?
Мы сидели угрюмые. Мы понимали, что наше почти комсомольское безбожие пытаются окунуть в болото суеверий. Кому нужны имена богов, тем более древнерусских? Мы юные интернационалисты — мы знаем Зевса, Нептуна, Изиду, Венеру, и хватит с нас.
— Наверное, Ярила, — сказал Степан.
Андрей Федорович равномерно кивал головой — точно как китайский святой.
— У чехов и у поляков тоже был бог Сварожич. У поляков Радгощ. У чехов — Радгост. Ра — высокостоящй, "го" — высота. Так кто же, по-вашему, был у славян — русичей?
— Радость, — прошептал Степа.
Меня ожго: действительно, Радость.
