Ян Добрачинский - Тень Отца
В какой‑то момент Мириам остановилась на тропинке, потому что заметила то, чего не было раньше, когда она еще не переехала в Назарет и часто видела храм. На фронтоне над бронзовыми воротами Никанора, там, где раньше свешивалась отлитая из золота кисть винограда, теперь расправила свои крылья золотая птица. Она уже слышала об этом от паломников, возвращавшихся из Иерусалима и рассказывавших с возмущением о святотатстве, совершенном царем, по приказу которого на стене храма поместили римского орла. Святыня была осквернена этим орлом.
Мириам посмотрела на птицу и невольно опустила голову. Воспитанная в доме священника, она знала, что Закон запрещает изображение живых существ. «Если этого требует Закон, — думала Мириам, — то, видимо, этого хочет Всевышний. Если кто‑то противится Его воле, это вызывает гнев. Он не желает, чтобы Его путали с сотворенными Им существами. В таком случае, кем будет Тот, Кто был чудесным образом зачат? Родится ли он обыкновенно, как человек? Будет ли Он обычным ребенком, живущим среди детей и среди животных, или же существом таинственным, отдаленным от всего, что живет на свете? Кем Он будет? Раз Он должен быть моим сыном, то, пожалуй, Он будет человеком».
Мириам быстро побежала вниз по склону, чтобы избавиться от этих мыслей, она не хотела их. Она во всем желала подчиняться воле Всевышнего. По дну ущелья сочился почти полностью пересохший ручей. Его можно было переступить в любом месте, не замочив ноги. Со дна ущелья храма не было видно.
Затем она миновала ворота. Проходя через Верхний Город, она шла под зубчатыми стенами дворца Ирода, над которыми возвышались башни, носящие имена Фазаила, убитого брата царя, и Мариамны — убитой жены Ирода. Мириам ни на миг не задержалась в городских стенах. Она прошла сквозь Иерусалим и вышла через ворота возле Змеиного пруда.
Перед ней снова открывались горы. Те, которые она видела сейчас, ей были знакомы хорошо, — столько раз в жизни она на них смотрела! С каждым шагом она шла быстрее. Взошла на гребень скалы, по вершине которой пролегала дорога в Хеврон, затем сразу свернула в зеленый овраг.
Ее сердце сильно забилось. Ноги сами ускоряли ход. Здесь она узнавала каждое деревце. День уже стал клониться к вечеру, но пора была еще достаточно ранней и солнце сохраняло свой жар. Длинные тени ложились под ноги спешащей девушке. Она уже почти бежала. Временами ей не хватало дыхания. Наконец среди зелени замаячил своей белизной дом, бывший многие годы ее домом.
Мириам подбежала к калитке и толкнула ее так сильно, что даже ударила ею о стену. Тропинка вела между грядками. Неожиданно до нее донесся голос, который позвал ее по имени: «Мириам!» Она узнала, кто ее зовет, и побежала в ту сторону. Она увидела Елизавету. Старая женщина тоже спешила, хотя ей это было нелегко. Она тоже с нетерпением ожидала мгновения встречи.
Они уже шли навстречу друг к другу, широко раскинув руки. Мириам уже хотела броситься на шею своей тетке, как вдруг пожилая женщина остановилась. Она неловко наклонилась, почти присела в смиренном поклоне. Мириам остановилась в растерянности. Ей показалось, что Елизавета не узнала ее, что она приняла ее за кого‑то совсем другого.
— Елизавета, — обратилась к ней Мириам, — это ведь я.
— Мне выпало огромное счастье, что мать моего Господа пришла в мой дом, — сказала женщина, низко поклонившись.
Ее руки хотели обнять ноги Мириам, но Мириам подняла Елизавету и прижала ее к груди.
— Что ты такое говоришь? — спросила она дрожавшим от волнения голосом.
— Ты счастливейшая из женщин, ибо ты поверила…
У Мириам перехватило дыхание. Да, это было отчетливое и ошеломляющее подтверждение — она не поддалась иллюзиям и ей не приснилось то, что произошло. Она прижала руки к груди, которую переполняла радость. Он есть — есть на самом деле! Исполнилось то, чего ждали веками. И это ей, ей дано такое счастье!
— Так значит, ты все знаешь? — спросила Мириам горячим шепотом.
— Знаю, — ответила Елизавета. — Если я и сомневалась, то теперь получила подтверждение. Ибо когда я шла тебя приветствовать, ребенок взыграл во мне… Первый раз! Он дал знак, что живет, что его жизнь — не иллюзия… О, теперь я не боюсь ничего! Он родится и будет тем, кем ему суждено быть. Мой Иоанн! Он пойдет перед Ним… О Мириам! Произошли события невероятные и чудесные…
Слова Елизаветы еще сильнее воспламеняли радость Мириам, похожую на огонь, охвативший сухой куст и поглощающий его среди треска и сыплющихся искр. Она не могла скрыть в себе этой радости. Она не привыкла много говорить, но теперь у нее было желание кричать, объявить о своем счастье всему миру. Она закрыла глаза и стояла с прижатыми к груди руками. Но нет, она не могла оставить в себе то, что поднималось в ее сердце. Ей необходимо было говорить, петь:
— Славься, мой Господь и Спаситель! Как я могу выразить свою радость от того, что Ты заметил Свою рабу, несмотря на ее малость? Ты сделал так, что все люди, все народы всегда и везде буду называть меня Благословенной Тобою. Какой Ты добрый, Господь, какой милосердный! И Ты всегда был таким, от сотворения мира. Ты снисходил к смиренным и увещевал гордых, помогал бедным, а богатым показывал иллюзорный блеск богатства. Ты таким был, и сейчас Ты такой… И что бы Ты ни обещал — все исполняешь…
День угасал, опаляя пурпуром верхушки деревьев. Но для двух женщин, прижавшихся друг к другу, восходил день счастья сбывшихся надежд.
14
Была уже середина месяца кислев*. Холодный сухой ветер сметал последние следы осенних дождей. Мириам не возвращалась. По прибытии к тетке она прислала Клеопе известие, что счастливо добралась до места и ей нужно остаться при Елизавете, ожидающей ребенка. Таким образом, невероятное известие подтвердилось: жена Захарии действительно была беременна. Однако после этого наступила тишина. Проходили месяцы, но ни Мириам не возвращалась, ни известий от нее не приходило.
Иосиф по–прежнему много работал, и работа сокращала лениво тянущееся для него время ожидания. Заказы поступали один за другим. Росла его слава искусного ремесленника, который все может сделать.
Однажды перед мастерской Иосифа появился человек в богатой одежде, с цепочкой на шее и в сандалиях из пурпурной кожи. Он приехал на осле в сопровождении двух слуг, один из которых держал над его головой зеленый зонт. Иосиф ощутил беспокойство, потому что узнал в прибывшем царского чиновника. Но как только тот заговорил, опасения Иосифа развеялись. Оказалось, что даже до дворца в Себасте дошла слава о талантливом ремесленнике. Этого чиновника послали убедиться, действительно ли плотник из Назарета может выполнить необычный заказ — сидение для паланкина, в котором носят царя.
— То, что я скажу, — говорил развалившийся на лавке чиновник стоявшему перед ним Иосифу, — ты должен сохранить в тайне. Помни, — он погрозил Иосифу пальцем, — нельзя этого никому повторять. Если начнешь распространяться на эту тему, то тебе будет плохо. Но я надеюсь, что ты мудрый человек, поэтому слушай: царя мучают болезни. Во время ходьбы его схватывает боль, так что его надо носить. Но чтобы боль прошла, ему надо удобно сидеть. Тебе придется применить все твое умение. Если сделаешь вещь хорошо, будешь щедро вознагражден, и у тебя будет слава, что ты работал для царя. Может, и другие заказы получишь. Однако напоминаю тебе еще раз: ни слова о болезни царя! Ни матери, ни жене, ни детям! Никому! Если мне донесут, что ты распускаешь язык, то я приду с солдатами, и они тобой займутся. Помни! — он еще раз предостерегающе поднял палец вверх.
Иосиф кивнул. Таинственный тон чиновника немного удивил его, ведь о болезни царя говорили все в округе.
Чиновник бросил ему золотую монету в качестве задатка и, усевшись с помощью слуги на осла, уехал. Иосиф сразу же взялся за работу. Заказ нужно было выполнить очень быстро. Чиновник пообещал приехать через три дня уже за готовой работой. И действительно, на четвертый день он появился, с грозным выражением лица, убежденный, что работа не выполнена к установленному сроку. Однако готовое сидение уже ожидало его. Разглядывая работу, он не мог скрыть своего удовлетворения. Чиновник спросил, сколько Иосиф хочет за свою работу, а когда услышал цену, на его худом, крысином лице сначала появилось выражение недоверия, а потом он разразился громким смехом. Его настроение сразу же улучшилось, и он похлопал Иосифа по спине. Затем позвал слуг. Одному из них он приказал старательно завернуть сидение и погрузить его на приведенного вьючного осла, а другому велел принести бурдюк с вином.
— Садись! — он указал Иосифу место возле себя на лавке. — Я вижу, что ты и умелый, и здравомыслящий. Ты мне понравился. Выпью с тобой за хорошо выполненный заказ. Такого вина ты в жизни не пил. Настоящее вино с царского стола!
