Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

В упоении властью он никогда не забывал о том почтительном благоговении, какое помощник учителя нашел способ ему внушить; но он отнюдь не питал такого же уважения к старшему учителю, старому безграмотному шарлатану-немцу, который прежде занимался удалением мозолей у знатных особ и продавал косметические притирания дамам, а также зубной порошок, жидкость для окраски волос, эликсиры, способствующие деторождению, и тинктуры, делающие дыхание ароматическим. Эти снадобья, распространяемые благодаря искусству раболепства, которое он постиг в совершенстве, снискали ему такое расположение у представителей высшего света, что он получил возможность открыть школу для двадцати пяти мальчиков из лучших семей, которых принимал на пансион, обязуясь обучать французскому языку и латыни, чтобы подготовить их в колледжи Вестминстера и Итона Покуда этот план был еще в зародыше, ему посчастливилось встретиться с Дженингсом, который за нищенское жалование в тридцать фунтов в год, каковое нужда заставила его принять, взял на себя все заботы о воспитании детей, разработал превосходную систему для этой цели и, благодаря своему усердию и познаниям, справился со всеми обязанностями, к полному удовлетворению заинтересованных лиц, которые, кстати сказать, никогда не интересовались его познаниями, но допускали, чтобы другой пожинал плоды его трудов и изобретательности.

Кроме изрядного запаса скупости, невежества и тщеславия, начальник школы имел еще некоторые особенности, как, например, горб на спине и искривленные конечности, что как будто притягивало насмешливое внимание Перигрина, который, как ни был он молод, возмутился недостатком уважения с его стороны к младшему учителю, над которым тот, пользуясь случаем, иногда проявлял свою власть, дабы мальчики знали, кого почитать. Поэтому мистер Кипстик вызвал презрение и неприязнь этого предприимчивого ученика, который теперь, на десятом году жизни, был способен причинять ему множество огорчений. Он стал жертвой многих обидных шуток, придуманных Пиклем и его союзниками; в результате он начал подозревать мистера Дженингса, который, по его мнению, был виновником всех зол и разжигал дух мятежа в школе с целью завоевать себе независимость. Одержимый этим вздорным подозрением, лишеннымвсяких оснований, немец унизился до того, что начал тайком допрашивать мальчиков, из которых надеялся вытянуть очень важные разоблачения; но он обманулся в своих ожиданиях, а когда слух об этом гнусном приеме дошел до его помощника, тот отказался от своей должности. Рассчитывая принять в скором времени духовный сан, он покинул королевство, надеясь обосноваться в одной из наших американских колоний.

Отъезд мистера Дженингса произвел великий переворот в делах Кипстика, которые с этого момента пошли худо, ибо у него не было ни авторитета, чтобы добиваться повиновения, ни благоразумия, чтобы поддерживать порядок среди школяров; по этой причине в школе утвердились анархия и хаос, а сам он упал в глазах родителей, которые смотрели на него как на человека, отжившего свой век, и брали детей из его школы.

Перигрин, замечая, что с каждым днем лишается кого-нибудь из товарищей, стал досадовать на свое положение и решил, если возможно, освободиться из-под власти человека, которого он и ненавидел и презирал. С этой целью он принялся за работу и сочинил следующее послание, адресованное коммодору, которое было первым образчиком его творчества в эпистолярном стиле:

«Уважаемый и возлюбленный дядя!

В надежде, что вы находитесь в добром здоровье, это письмо должно уведомить вас, что мистер Дженингс ушел, а мистер Кипстик никогда не найдет ему равного. Школа уже почти распущена, и оставшиеся ученики каждый день разъезжаются; и я прошу вас со всею любовью взять также и меня, потому что я не могу больше подчиняться человеку, который есть невежда, плохо знает склонение слова „musa“ и скорее похож на пугало, чем на школьного учителя; в надежде, что вы скоро пришлете за мной, свидетельствую свою любовь моей тетушке и почтение моим уважаемым родителям, испрашивая их благословения и вашего. И в настоящее время это все, уважаемый дядя, от вашего любящего и почтительного племянника и крестника и покорного слуги, который повинуется до самой смерти,

Траньон был чрезвычайно обрадован получением этого письма, которое он считал одним из величайших достижений человеческого гения, и сообщил его содержание своей супруге, а для этой цели он потревожил ее в разгар благочестивых упражнений, послав за ней в ее спальню, куда она имела обыкновение очень часто удаляться. Она была раздосадована помехой и потому прочитала этот образчик рассудительности своего племянника отнюдь не с таким удовольствием, какое почувствовал сам коммодор; наоборот, после многих безуспешных усилий заговорить (ибо язык иногда отказывался ей служить), она заметила, что мальчик — дерзкий нахал и заслуживает сурового наказания за такое непочтительное отношение к старшим. Ее муж выступил на защиту своего крестника, доказывая с большим жаром, что Кипстик ему известен как негодный гнусный старый плут и что Пери обнаружил много здравого смысла и благоразумия, пожелав уйти из-под его начала; потому он заявил, что мальчик больше ни одной недели не проведет с этим сукиным сыном, и скрепил свою декларацию множеством проклятий.

Миссис Траньон, изобразив на своей физиономии набожную скромность, попрекнула его за кощунственные выражения и осведомилась грозным тоном, намерен ли он когда-нибудь изменить такое грубое поведение. Раздраженный этим упреком, он отвечал с негодованием, что умеет держать себя не хуже, чем любая женщина, у которой есть голова на плечах, попросил ее не вмешиваться не в свое дело и, еще раз повторив проклятья, дал ей понять, что желает быть хозяином в своем собственном доме.

Эта инсинуация подействовала на ее расположение духа, как действует трение на стеклянный шар; ее лицо разгорелось от возмущения, и из всех пор, казалось, вырывалось пламя.

Она ответила стремительным потоком язвительнейших замечаний. Он проявил такое же бешенство в прерывистых намеках и бессвязной ругани. Она возразила ему с удвоенной яростью, и в заключение он рад был обратиться в бегство, посылая ей проклятья и бормоча какие-то слова касательно бутылки бренди, но, впрочем, позаботившись о том, чтобы они не коснулись ее слуха.

Прямо из дому он отправился навестить миссис Пикль, которой сообщил о послании Перигрина, не скупясь на похвалы многообещающим способностям мальчика; и, видя, что его хвалебные речи встречают холодный прием, выразил желание, чтобы она позволила ему взять крестника на свое попечение.

Эта леди, чья семья увеличилась теперь еще одним сыном, который, казалось, поглощал в настоящее время ее внимание, не видела Пери в течение четырех лет и по отношению к нему совершенно излечилась от болезни, известной под названием материнской любви; поэтому она согласилась на просьбу коммодора с большой готовностью и вежливо благодарила его за тот интерес, какой он всегда проявлял к благополучию ребенка.

Глава XIII

Получив это разрешение, Траньон в тот же день отправил лейтенанта в почтовой карете к Кипстику, откуда тот через два дня вернулся с нашим юным героем, который теперь, на одиннадцатом году жизни, превзошел ожидания всей своей семьи и отличался красотой и грацией. Крестный отец был в восторге отего приезда, словно он был плодом его собственного чрева. Он сердечно пожал ему руку, стал вертеть его во все стороны, осмотрел с головы до ног, предложил Хэтчуею обратить внимание, как он превосходно сложен, снова стиснул ему руку и сказал:

— Черт бы тебя побрал, щенок! Думаю, что такой старый сукин сын, как я, не стоит для тебя и швартова. Ты забыл, как я, бывало, качал тебя на своем колене, когда ты был маленьким пострелом не больше боканца и проделывал сотни штук со мной, сжигал мои кисеты и подсыпал яду мне в ром. Ах, будь ты проклят, вижу, что ты умеешь хорошо скалить зубы; ручаюсь, что ты научился еще кое-чему, кроме письма и латинской тарабарщины!

Даже Том Пайпс выразил необычайное удовольствие по случаю этого радостного события и, подойдя к Пери, протянул свою переднюю лапу и обратился к нему с таким приветствием:

— Здорово, молодой хозяин! Я всем сердцем рад тебя видеть!

По окончании этих любезностей его дядя заковылял к двери жениной комнаты, перед которой остановился, восклицая:

— Здесь ваш родственник Пери; быть может, вы пожелаете выйти и сказать ему «добро пожаловать»?