Ханс Фаллада - Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды...

— Да, — соглашается Куфальт. — Все верно.

— Вы достаточно долго пробыли в этих стенах, Куфальт. Видели, сколько народу вернулось?

— Много, очень много.

— Вы должны быть сильнее, чем они все. И часто вам будет казаться, что игра не стоит свеч. Ради чего? Все равно, мол, в люди мне не выбиться. Но ведь кое-кто все-таки выбивается. Для этого, Куфальт, нужно одно: взять себя в руки и держаться, изо всех сил держаться.

— Да, господин директор, — послушно кивает Куфальт.

Стены комнаты окрашены в мягкий коричневатый цвет. Окна здесь — не просто отверстия в наружной стене, они завешаны гардинами, белыми кисейными гардинами в нежно-зеленую полоску. На полу — настоящий ковер.

— Вы сейчас — словно больной, долго пролежавший в постели, вам придется заново учиться ходить, шаг за шагом. А тому, кто долго пролежал в постели, на первых порах необходима опора — либо палка, либо поводырь. Хотите еще сигарету? Хорошо.

Выждав несколько секунд, директор продолжает:

— Вы сейчас, наверное, думаете: пускай себе говорит, что хочет, уж как-нибудь и сам справлюсь. Но это — на самом деле — очень трудно. Пока пристроитесь… Вы ведь раньше никогда не жили без твердого жалованья? Вот видите! Пока вы пристроитесь, деньги у вас кончатся. Что тогда делать?

— Выходит, мне в самый раз просить, чтобы меня тут оставили, — говорит Куфальт, улыбаясь через силу. — Выходит, у меня сейчас руки вроде обрублены.

— Не обрублены, — поправляет его директор, — а парализованы или, вернее, не двигаются. Хочу вам кое-что предложить. Есть в Гамбурге такой дом, куда вы можете пойти, там принимают на жительство безработных торговых служащих, в том числе и отбывших тюремный срок. При этом доме есть машинописное бюро. Вы сможете там работать, как и во всяком другом бюро, и за это получите комнату и стол. Если заработаете больше, чем положено платить за полный пансион в этом доме, деньги положат на ваше имя в банк. Вам не придется расходовать заработанные здесь у нас деньги, и если будете добросовестно трудиться, ваш счет даже возрастет. А как только вернете себе уверенность в своих силах и найдете какую-то другую работу, съедете из этого дома. Причем в любой день, когда захотите, Куфальт.

— Понял, — говорит Куфальт, проворачивая в голове эти сведения. — А там живут сплошь такие, как я, отсидевшие свое?

— Да нет, — отвечает директор. — Насколько я знаю, и просто безработные тоже.

— И я запросто могу туда явиться?

— Совершенно верно. Вы будете там как бы заново учиться ходить, только и всего. Само собой, в этом доме имеется своего рода устав, да и роскоши там особой ожидать, очевидно, не приходится, но ведь вы не избалованы.

— Да, — облегченно вздыхает Куфальт. — Чего нет, того нет. Что ж, очень хорошо. Так я и поступлю.

Он сидит, уставясь в пространство перед собой. Сотенная в носке жжет, нога горит и чешется, как от сыпи. Он борется с собой. Его так и подмывает отдать ассигнацию директору и сказать: «Вот, возьмите это, я хочу начинать жизнь с чистыми руками». Тот поймет и не станет его ни о чем расспрашивать. Но Куфальт так и не решается это сделать, получится чересчур демонстративно, как будто он таким жестом хочет отплатить директору за его доброту. Но зато уж у себя в камере он сразу разорвет сотнягу в клочки. Это уж как пить дать.

— Хорошо, — подводит итог разговору директор. — Тогда все ясно. И если что-то не заладится, напишите мне.

— Непременно. Я вам очень благодарен, господин директор. Спасибо вам за все.

— Ну хорошо, — еще раз говорит директор и встает. — А теперь я отведу вас к пастору. В его обязанности входит извещать приют о новых постояльцах.

— К пастору? — переспрашивает Куфальт. — Так этот ваш «дом» — церковный приют? — Куфальт говорит это сидя, он не в силах встать.

— Отнюдь, с чего вы взяли? Хотя руководит им пастор. В этом доме полная свобода вероисповеданий. Там и иудеи, и христиане, и вообще неверующие. — Директор добродушно смеется, чтобы его успокоить.

— Но я бы не хотел идти к пастору.

— Не делайте глупостей, — энергично возражает тот. — Пастор сообщит о вашем приезде, это простая формальность, которую мог бы выполнить инспектор полиции или надзиратель, ведающий почтой. Случайно этим занимается пастор.

— Я не люблю ходить к пастору.

— Ну ладно. Что вы предпочитаете: вынести пять неприятных минут у пастора или пойти ко дну? Вот видите! Так что пойдемте!

Директор уже вышел в коридор и торопливо зашагал впереди Куфальта.

Вдруг Куфальт окликает директора, который уже почти достиг пасторской двери:

— Господин директор, еще одна просьба!

Директор оборачивается:

— Да?

— Господин директор, ведь Брун тоже послезавтра выходит на волю. Не могли бы вы с ним побеседовать?

— А в чем дело?

— У него какие-то нелады. Кажется, ему что-то наобещали, а теперь начисто отказываются.

Директор на минутку задумывается — видно, что думает он очень напряженно, — а потом спрашивает:

— И в ком закавыка? В мастере?

Куфальт глядит директору прямо в глаза, но молчит, как рыба.

— Вы не хотите сказать больше того, что сказали?

И Куфальт сквозь зубы выдавливает:

— После того, что случилось с Зете, предпочитаю помалкивать.

Они стоят друг против друга в коридоре тюремной конторы, заключенный и директор тюрьмы, и оба думают о том разговоре, когда директор пообещал своему подопечному помощь и покровительство. Лоб директора багровеет, и он говорит примирительно:

— Все не так-то легко и просто, Куфальт. Приходится ловчить, то и дело ловчить…

И вдруг, решившись, резко меняет тон:

— Хорошо, я поговорю с Бруном, чтобы он не наделал глупостей.

И директор быстрыми шагами первым входит в комнату пастора.

— Вот, господин пастор, я привел к вам Куфальта. У него к вам просьба. — И, обернувшись к Куфальту, добавляет: — Итак, до свидания, желаю вам всего хорошего. Но чтобы ушки всегда были на макушке. Всего вам доброго!

Он пожимает Куфальту руку, тот бормочет что-то неразборчивое, и директор исчезает.

Тут разговором завладевает пастор:

— Итак, дорогой мой юный друг, у вас есть ко мне некая просьба. Выскажитесь же, откройте мне свою душу, расскажите, что у вас на сердце.

«Ишь чего захотел», — думает про себя Куфальт и с едва скрываемым отвращением глядит тому прямо в гладкое, упитанное лицо.

У пастора Цумпе волосы белые, как снег, кожа на лице тоже белая, матовая, зато глаза у него темные и брови густые, кустистые и черные, как вороново крыло. По тюрьме ходит слух, будто брови эти не настоящие, будто пастор каждое воскресенье перед проповедью заново их наклеивает. А в доказательство того, что это не брехня, рассказывающие добавляют, что иногда одна бровь бывает выше другой.

Пастор взирает на заключенного дружелюбно, даже ласково, но ласковость эта — кошачья. Куфальт всем своим существом чувствует, что он глубоко безразличен этому человеку.

Помолчав, пастор опять спрашивает:

— Итак, Куфальт, что вас заботит? Вам что-нибудь нужно? Например, хороший костюм в честь такого торжественного события, как выход на волю? Костюм стоит много денег, но на вас, может быть, не грех и потратиться. Вы не безнадежны.

— Спасибо, — обрывает его Куфальт. — Не нужен мне костюм. Директор сказал, что мне надо обратиться к вам по поводу устройства в приют для безработных торговых служащих. Вот почему я здесь.

— Значит, вы хотите попасть в приют «Мирная обитель»? Это отрадно. Весьма отрадно. Для вас будет большой удачей попасть туда, дорогой мой. Вам там очень понравится, смею вас уверить. Отличный стол. Уютные спаленки. И великолепная гостиная с отличной библиотекой. Я сам там был, своими глазами все видел. Образцовое заведение.

— А как там с работой? — недоверчиво уточняет Куфальт. — Что там за работа?

— Ах да, — спохватывается пастор, — разумеется, там все работают. Труд превосходно организован. В большой комнате стоит множество пишущих машинок, все сидят за столами и печатают. Очень мило.

— И сколько там можно заработать?

— Но, дорогой мой юный друг, как бы поточнее выразиться? Ведь все это вместе — благотворительность, оказываемое вам вспомоществование. Но труд ваш, само собой, будет соответственно оплачен. Точную сумму я не могу назвать, но зарабатывать вы будете вполне прилично.

— Ну ладно, — сдается Куфальт. — Тогда пишите направление.

— Хорошо. Вот у нас тут имеются чистые бланки, которые надо заполнить. Как вас зовут? Я знаю, но Куфальт — это фамилия. А имя? Вилли? Значит, Вильгельм.

— Нет, не Вильгельм, а Вилли. Такое имя дали мне при крещении.

— В самом деле? Но ведь Вилли — это искаженное «Вильгельм». Ну да ладно, пускай будет Вилли. Гм, Вилли. Когда родились? Ого, так вам скоро тридцать стукнет! Пора взяться за ум, дорогой друг, пора! За что получили срок? Растрата и подделка документов? Злостная? Значит, растрата и злостная подделка документов. Какой именно срок?