Коммунисты - Луи Арагон
— Значит, вот, господин майор, — как ни в чем не бывало, проговорил Готие. — Утром я ездил в Мелен. Надо вам сказать, что горючего у нас в обрез… А полковник не дает; просто немыслимо получить у него талоны на бензин! Не знаю только, куда он их девает, — в карты что ли проигрывает?.. До сих пор я еще кое-как выпрашивал бидончик-другой у саперов, знаете, в саперной части, которая стоит в десяти километрах отсюда, в деревне с таким странным названием… Саперы привыкли чувствовать себя бедными родственниками, поэтому они не против, им даже лестно, что есть люди победнее их… И вдруг, трах-тарарах!
В эту минуту появился денщик Дебов с салатником. Готие замолчал.
— То есть как это трах-тарарах? — спросил Сиври. Сиври есть Сиври, тут уж ничего не поделаешь. Готие сделал скорбное лицо. Пейроне глазами указал юному Сиври на денщика. A-а! Понял, понял!.. Все молча занялись салатом. Местр, всем сердцем ненавидевший лейтенанта Готие, пробормотал что-то насчет людей, которые корчат из себя бог знает кого; но майор, не скрывая любопытства, спросил, как только за денщиком захлопнулась дверь; — То есть как это трах-тарарах? — И Сиври подумал, что, в сущности, ничего глупого в его, Сиври, вопросе не было.
— Вы знаете, что произошло между Авуаном и саперами? — осведомился Готие. — Не знаете?.. Так вот, на этой неделе…
Короче говоря, саперы считали, что руководить работами во всем районе должны они, а Авуан никого не хочет признавать… Тогда саперы, ясное дело, разругались с полковником насмерть, и когда Готие приехал к ним за бензином, то получил кукиш с маслом.
— Тогда я решил: заеду в Мелен… В Мелене, там, знаете, легче… Я об этом случайно узнал… там у меня оказалась рука, то есть знакомый… Проще сказать, начальником автомобильного парка там один офицер, с которым я учился в лицее Жансон де Сальи… Не то чтобы мы очень дружили… мы лет десять не виделись, а как увидимся, обязательно разругаемся… Мы с ним в политике антиподы.
— Хотел бы я знать, кто ваш антипод в политике, — сказал капитан Местр.
— Подождите, Местр. Пусть Готие расскажет! О политике в другой раз поспорите.
Готие улыбнулся. Когда он улыбался, вокруг рта резче обозначались две глубокие складки, и от этого лицо принимало еще более скорбное выражение. — Я вовсе не говорю, что он коммунист… Скорее уж масон… — словом, мы оба прекрасно понимаем, что находимся в разных лагерях… но когда мальчишками вместе гоняешь мяч, это не забывается! Помню его двенадцатилетним подростком, он тогда стихи писал. Так вот, встретил он меня очень мило, вошел в положение. С его помощью я получил все, что нужно. Когда я заговорил с ним об Авуане, — пришлось все-таки упомянуть полковника, хотя не очень это было приятно… Но надо же объяснить, почему мы побираемся, как нищие, — тут он сказал: «Постой, постой… Авуан? Значит ты из того самого полка, из того самого?..» Я спрашиваю: «Из какого того самого полка?» Он расхохотался и не хотел больше ничего говорить. Я на него насел… Конечно, он ведь теперь в почете. Имеет связи в министерстве… В конце концов он сообщил мне: «Так вот, дружище, твой полк — это, знаешь, такой полк, где все офицеры занесены в список „Б“. Понятно?..»
С минуту слышен был только стук ножей и вилок. Никто не произнес ни слова, не поднял головы от тарелки, никто не решался глядеть на майора. Ватрен думал: меня-то ради чего заносить в список «Б»?.. Впрочем, никакого списка «Б» не существует. Местр думал: чорт побери, неужели дознались? А Пейроне: ну, я еще куда ни шло… но сам майор? Наконец Сиври решил, что пора проявить мужество: — Что это еще за глупости! Бросьте, господа! Возьмите меня, к примеру, — ведь я состоял в «Лиге патриотической молодежи», у Тетенже… — В столовой поднялся шум. Офицеры заговорили все разом, у каждого отлегло от сердца. Местр захохотал во все горло и вместе с другими изощрялся в шуточках по адресу лейтенанта Готие. Что это за чепуха! И почему в списке «Б» все офицеры?.. Ну, я понимаю — Барбентан… Но Блезен или Бальпетре! О присутствующих я уж не говорю!
— Тс! — сказал майор Наплуз… — Сыр!..
Сыру был оказан торжественный прием.
— Вот это да! — воскликнул капитан Бозир. — Молодец доктор!
* * *
Главврач дважды заходил к раненому в сопровождении доктора Марьежуля: — Если он выкарабкается, — счастлив его бог… Везти его нельзя… А здесь оперировать, — не знаю уж как! — Доктор Марьежуль пожал плечами. Надоела эта поножовщина! Хороша армия! Хуже Иностранного легиона[287]… Главврачу нужно было съездить в Париж… — Не беспокойтесь, я сам понаблюдаю, — заверил его Марьежуль.
Лазарет помещался в здании школы. В классе, выходящем окнами во двор, десяток кроватей. Правую половину дома занимала учительница. Во дворе под деревьями стояли грузовики, предназначавшиеся для перевозки материальной части на случай выступления полка. Электричество выключили, потому что никто не соглашался платить по счету, и вечерами сидели при керосиновых лампах. Керосин доставал все тот же Готие.
В лазарете имелось двое санитаров — один до войны был дирижером в театре Гэтэ-Лирик[288], другой держал аптекарский магазин. Марьежуля это очень забавляло. Аптекаря взяли в санитары, должно быть, потому, что он торговал средством для истребления мух. Сверх того, оба они время от времени все же моют руки… чего же вам еще? Чем не санитары? А вот аббата из второй роты сунули сюда просто из жалости… Неудобно все-таки — стоит в сутане на часах у тюрьмы. В лазарете ему поручают мести пол и выносить за больными. А больше он ни на что не годен. Ну, в крайнем случае, настой сварит. Потому что наш аббат и гигиена — совершенно несовместимы!
Кроме больного, который давно уже лежал здесь с поносом, было еще трое: один с воспалением легких — он уже шел на поправку, — раненый русский и чахоточный Гавриленко. Кремеру разрешалось по вечерам, часов в шесть, приходить сюда, сыграть с Гавриленко партию в шашки. Они ведут между собой тихую беседу, а чуть подальше негромко стонет раненый.
— Смотри, что ты делаешь! — возмущается Гавриленко. — Если ты
