Коммунисты - Луи Арагон
Дверь канцелярии распахнулась, ветром погнало по столу бумаги, капрал Серполе еле успел прижать локтем начатое письмо и поднял голову. — Кого там чорт несет? Дверь закрывай, разиня! Не лето!
В комнату вошел высокий и костлявый, жилистый малый; лоснящаяся кожа туго обтягивала скулы; сквозь реденькие, коротко остриженные волосы просвечивал череп — настоящий скелет. Маленькие глазки глядели заискивающе и в то же время нагло.
— С вашего позволеньица…
Он ткнул пальцем в сторону часов-ходиков.
— С вашего позволеньица… Ровно без пяти… явился как штык.
— Ах, это ты, Лафюит. Ладно, бери одеяло и ступай. Где тюрьма, сам знаешь…
Лафюит показал, что вот, мол, одеяло — подмышкой. И громко втянул носом воздух.
— Чего еще надо?
— Насчет курева бы… Обратите внимание, еще не получали…
— Ну и нахал! Ступай, без разговоров! — Серполе встал, захватив в охапку целую груду розовых и зеленых папок. Вдруг ему стало не по себе. Лафюит вон какой здоровенный, выше его, Серполе, на две головы; руки длинные, как грабли, кулаки, как кувалды, взгляд какой-то странный, прилипчивый. И Серполе смягчился: — Ладно, ладно, там видно будет… а теперь ступай! Мне надо закрывать… к майору иду.
— Разрешите покараулить… Здесь поуютней будет…
Серполе дипломатически промолчал. Еще чего выдумал! Так я и оставлю этого ворюгу одного в канцелярии! Ящики-то не запираются… Он вышел на улицу, Лафюит увязался за ним: — Насчет табачку не извольте забыть.
— Иди, иди, дежурный выдаст!
— А есть там кто из ребят? Какой там народ сидит, желательно знать?
Серполе с удовольствием двинул бы своего собеседника по шее. Но он только взглянул еще раз на Лафюита и снова ощутил всем нутром страх перед этим высоченным детиной: ну и похабная рожа, настоящий бандит! — Немного там народу, — ответил нехотя Серполе, — один только парень, знаешь, бывший денщик из третьей роты… Книги из замка таскал…
Лафюит неодобрительно свистнул, как будто хотел сказать: до чего это люди доходят, ну и времена настали, и так далее. Вдруг Серполе резко отстранился от своего спутника: он заметил Дюрана, корректного, вежливого Дюрана, который отдавал ему честь. Серполе подошел и пожал Дюрану руку. Но не упускал из виду Лафюита. Тот не спеша шагал к тюрьме, зажав подмышкой одеяло. Шел пружинистым, кошачьим шагом: того и гляди, прыгнет.
Дюран был прикомандирован к канцелярии первой роты. Канцелярию и один взвод этой роты недавно перевели в деревню, чтобы были на глазах у полковника. В том числе и нежелательные элементы: русские и все прочие… Ротный командир капитан Блезен столовался у полковника. Остальные попрежнему стояли в Ферте-Гомбо, где находился и лейтенант Барбентан. Итак, уже несколько дней Дюран был прикомандирован к канцелярии первой роты. Он попал туда довольно странным образом. В полк его не зачисляли. Дюран прибыл с каким-то сопроводительным письмом. Капитан Местр рассказывал об этом в присутствии Сикера, а Сикер сообщил Серполе: — В первую роту охранка прислала своего человека. Должно быть, из-за этого сотрудника «Юманите». — По правде говоря, ни Сикер, ни Серполе не были так уж уверены, что Дюран прибыл именно из-за Барбентана. Дюран! Выдумают тоже. Он такой же Дюран, как мы с вами! В полку и без Барбентана было немало публики, которая могла интересовать охранку. Конечно, Дюрана неспроста назначили в первую роту… Известно, что это за рота. А все-таки ниоткуда не следовало, что он наблюдает только за первой. — Вы так думаете? — спросил Серполе, и даже не без некоторой досады. Кого имел в виду Сикер? — Ну, скажем, лейтенанта Гайяра или даже, если хотите, Готие или Лурмеля. — Как это — Готие? Как это — Лурмеля? — Сикер хихикнул: — А вы сообразите, почему они сюда попали. Неужто, вы в самом деле думаете, что за капитаном, например, так-таки ничего и не числится? И не кажется ли вам странным, что канцелярию первой роты перевели сюда? И капитана Блезена тоже… и всех этих иностранцев, а Барбентана оставили почти в полном одиночестве в Ферте-Гомбо?
Дюран — человек без особых примет, с самым обыкновенным именем, с обыкновенным подбородком, усы щеткой, нос шишкой — Дюран почувствовал, что его раскусили. Слишком уж любезен этот Серполе. Вот почему Дюран, встретившись с ним, поморгал заплывшими глазками, сказал несколько слов и отправился дальше своей дорогой. Ну и полк, ну и работка! Он горько тосковал по прежней своей специальности. То ли дело девочки или держатели автоматов-рулеток в кабаках. Конечно, аховая публика, зато там можно поживиться. А вот как коснется политических… Не далее, как вчера вечером, когда Дюран вошел в кафе, все хором запели «Маделон». Да, нельзя сказать, что его обязанности сохранялись в тайне. Повидимому, все уже в курсе… Попробуй-ка что-нибудь сделать в таких условиях. Прав был Агостини: во время войны весь сброд суют в армию!.. Собственно говоря, Дюран зашел в кафе вовсе не для того, чтобы шпионить. Но его поселили на частной квартире — мерзость, такая мерзость, что просто хуже нет. Боялись, что если его устроить на постой наравне с офицерами, это будет бросаться в глаза. А все равно кругом шептались: «Смотрите, — Дюран — знаете, тот самый, из первой роты»… Он даже не мог как следует расположиться у себя в комнате, вернее, в чулане, со своими донесениями… Отсюда, издалека, ему казалось, что в выборе между Сильвианой и Жерменой колебаться не приходится. Жермена — это значит рано или поздно надеть на себя хомут, жениться, ну а Сильвиана… Когда он сел за столик в кафе, то не мог отделаться от чувства, что все присутствующие заглядывают ему через плечо и читают донесение. Все шиворот-навыворот пошло… Дюран старался прикрыть рукой бумагу, но видел, как окружающие без всякого стеснения смеются ему прямо в лицо. Да, это тебе не Монпарнас.
Дюран
