Тощий Мемед - Яшар Кемаль
— Ты видел у него на лбу родинку? Как раз посредине?
— Не видел.
— Посреди лба у него большая зеленая родинка…
— Не видел.
— Глаза его горели, как факелы.
— Не заметил.
— Глаза его блестели, как стекло.
— Ничего подобного.
— Мне кажется, что никто другой, кроме этого человека, не может быть Ахмедом Великаном.
— Ерунда! Если бы такой человек мог быть Ахмедом Великаном, на свете не было бы прохода от них. Этот человек такой же, как ты и я…
— Глаза его горели, как факелы. Лицо так и притягивало. Он казался своим, близким… Если бы твой отец увидел его…
Перебирая подробности этой встречи, они спустились по склону. Неожиданно перед ними открылась равнина. Вдалеке виднелась большая роща тополей. Долину разрезала сверкающая на солнце извилистая лента реки. Они впервые видели такую длинную, блестящую реку.
— Вот и пришли, — сказал Мемед.
— Откуда ты узнал?
— Реки на Чукурове с излучинами. По-моему, это река Саврун. А роща тополей должна быть около деревни Кадирли. Так рассказывал дядюшка Дурмуш Али, помнишь?
Мустафа подумал, что Мемед рассердился, так резко он отвечал ему. Обычно рассердить его было нелегко. Но уж если рассердится — несдобровать. Мустафа решил как-нибудь успокоить его.
— Верно, — сказал он. — Вот она — Чукурова. Ты хорошо запомнил слова дяди Дурмуша Али.
Они вошли в деревню Шабаплы. Вода прорвала арык и затопила дорогу, которая проходила немного ниже. Мемед и Мустафа вынуждены были разуться.
Еще ниже, там, где теперь стоит дом Болата Мустафы, красные земли чередуются с белыми. Здесь заросли колючек.
За колючками показались первые дома касабы. Часть этих домов была сделана из камыша. Над ними возвышалась какая-то большая постройка с черепичной крышей. А дальше поблескивало оцинкованное железо и красная черепица выбеленных домиков. Касаба расстилалась, как игрушечный городок. Мемед и Мустафа широко раскрытыми глазами смотрели на касабу. Как бело все кругом! Как много домов! Они не могли оторвать взгляда от возникшей перед ними картины.
Перейдя речушку, они вошли в касабу. Окна домов сверкали под солнечными лучами. Блеск тысяч стекол… Стеклянные дворцы… Вот и Дурсун так говорил… Город… дворцы сказочных падишахов.
При входе в касабу — кладбище. Могильные камни покосились. Северная сторона почерневших плит обросла мхом. Посреди кладбища стояло большое полузасохшее тутовое дерево. Такое большое кладбище они видели впервые.
До рынка шли под впечатлением кладбища, вселившего в их души ужас. Но у первой же лавки они забыли о нем. Это была маленькая лавка под цинковой крышей. На длинном столе были выставлены стеклянные банки, полные разноцветных конфет. Тут же стояли банки с керосином, ящики с сахаром, солью, инжиром и изюмом.
Некоторое время они стояли, разглядывая товары. Здесь все было так непохоже на лавку Абди-аги.
К тому времени, когда они обошли полрынка, заглядывая в каждую лавку, солнце уже начало опускаться за горы. Они остановились перед мануфактурной лавкой. Разноцветные ситцы, ткани с пестрыми рисунками, материал для брюк, нанизанные на веревку фуражки… Глаз не оторвешь! Шелка были развешаны рядом от одного конца лавки до другого. За прилавком дремал маленький человечек с огромным животом.
Они стояли на улице, вымощенной большими камнями. Местами мостовая была разворочена. «Даже землю камнями покрыли», — подумал Мемед.
По правую сторону рынка — ряды старых тутовых деревьев с кривыми стволами. Ветви их густо переплелись. Под ними сидели кузнецы. Здесь стоял непривычный запах. Горький запах мыла… Запах соли, новых тканей, плесени, съестного…
Мемед взял Мустафу за руку и повел под тутовое дерево. Дерево было усеяно воробьями. Они так громко чирикали, что заглушали шум рынка.
— Наступает вечер, Мустафа. Что будем делать? — спросил Мемед.
Мустафа вдруг очнулся.
— Что делать? — повторил он и пустым взглядом посмотрел на Мемеда.
Мустафу клонило ко сну.
— Когда крестьяне приходят в касабу, они ночуют в хане[15]. Так говорил Дурмуш Али. Пойдем в хан.
— Пойдем. Лучше всего в хан.
— Но где он? Хоть бы найти.
— Да-a, найти бы, — повторил Мустафа.
С грохотом опускались жалюзи в лавках. Шум ошеломил ребят. Испугавшись, они взялись за руки. Мимо прошли два толстяка с массивными цепочками на груди. Но ребята не осмелились спросить у них, где находится хан. Друзья остановились у какой-то лавки. Солнце зашло. Наступили сумерки. Они все еще держались за руки, как дети. Лавочник принял их за покупателей.
— Заходите, господа. Чего желаете? — любезно пригласил он.
Им стало стыдно, что их назвали господами. Они отошли от лавки. Но о хане все-таки нужно было спросить…
Почти все лавки уже закрылись. Они все ходили взад и вперед. За целый час им не попался ни один человек, у которого они осмелились бы спросить о хане. Грустные стояли они, и вдруг Мемед оживился. Мимо быстро прошел человек в пиджаке из саржи. Мемед, забыв обо всем, побежал за ним.
— Братец! Братец! — закричал он. — Постой!
Человек остановился, удивленно глядя на взволнованное лицо Мемеда. Прохожий с первого взгляда понравился мальчику. Это было неожиданно для самого Мемеда.
— Ну! — резко начал человек.
— Мы из деревни… — пробормотал Мемед.
— Ну… Что вы хотите? — переспросил прохожий.
— Я хотел спросить, где тут хан? — упавшим голосом сказал Мемед.
— Идите за мной, — ответил прохожий и свернул на соседнюю улицу.
Человек шел быстро. Мемед обратил внимание на его походку. Это была походка горца. При ходьбе горцы высоко поднимают ноги, ступают осторожно. Такова привычка. Жители равнин ходят совсем не так. Они как-то волочат ноги по земле.
Хан оказался неуклюжей постройкой с большими деревянными воротами, которые источили черви.
— Вот здесь хан, — указал человек и пошел своей дорогой все той же быстрой походкой горца.
— Нужно найти хозяина хана, — сказал Мемед.
— Нужно найти, — повторил Мустафа.
Они вошли во двор. Там стояло много лошадей, ослов, мулов и телег. Кругом — кучи навоза. Вонь ударяла в нос, вызывая тошноту. На столбе посредине двора висел больщой фонарь. Стекла его почернели от копоти.
— Посмотри на фонарь! — толкнул Мемед Мустафу.
— Какой большой!
По двору беспокойно сновал маленький человек с скощенным подбородком. В углу двора столпилось человек пятнадцать. Судя по их одежде, они были из окрестностей города Мараша. Они громко спорили. Один из них яростно бранился. Он поносил агу, пашу, мир, судьбу, свою мать и жену. Помолчав немного, он снова начинал браниться. «А если мы не сможем продать эту материю, — начинал кто-нибудь и кончал: — Мать и жену его!..» О чем бы они ни говорили, все заканчивалось одним: «Мать и жену
