Анатолий Санжаровский - Сибирская роза
Она медленно положила приказ на стол.
Пристукнула по приказу ладонкой.
– Никакого и самого маленького крючочка я вам не оставлю. Мне девятого, как намечалось, на конгресс по раку.
– А вот теперь уже и не ехать! – простодушно воскликнул Грицианов. – Отдыхайте!
– А кто поедет?
– А это уж не ваша печаль… Охотников на Москву не со стороны вербовать. А вы, – он весело щёлкнул пальцами, поймал идею! – а вы лично от себя можете поехать. Я возражать не стану. У вас теперь пустого времени чёрт на печку не встащит. Езжайте!
17
Спотыкаясь о свои слёзы, пришла Таисия Викторовна домой. Едва ноги за порожек завела, начала про приказ, а там и план свой яви:
– Хватит басни расправлять… Надо мелькать… Надо показываться!.. Надо показывать зубки!! Неча, ёлкин дед, слюни в ступке толочь. Девятого с утра в облздрав! В профсоюз!! В суд!!!
– Заче-ем? – детски удивлённо, с ростягом спросил Николай Александрович, помогая ей снять пальто. – Заче-ем? Девушка ты хорошая, но нахваливать я тебя погожу… Забудь… Проплакала и спрячь… – Лепестком платочка он вымакнул светящиеся, лучистые стёжки слёз на её щеках. – Успокойся и запомни простую истину. Медики не спорят. Медики не ходят по судам. Тем более младшие.
– Как младшие, так и молчи в кулачок, пока по маковку не вобьют в грязь? Да они ж готовы одним зубом меня загрызть!
Николай Александрович повесил пальто в ветхий, потемнелый шкаф. Взял зябкие с улицы пальцы жены, наклонился, подышал на них теплом.
– Тая, не преувеличивай. Это непросто… одним зубом… Стандартная неувязка, стандартное недоразумение… Они обидели, они и позовут.
– Через год? Через пять? А я, мякинная головушка, жди?
– Почему жди? Где упала, там и подымайся… Делай, что держала на плане. Собирайся на конгресс.
Таисия Викторовна устало, укоризненно всплеснула руками.
– Один уже посылал, отсмеялся… Грицианов… И ты? Какой ещё конгресс? Бабу с треском турнули с работы по негодной статье! Ни командировки, ни денег… Какой конгресс? Ну не смешно?!
Николай Александрович прижал выстывшие её ладошки себе к щекам.
– Дело! – сказал ободряюще, наливаясь восторгом от пришедшей мысли. – Дело! Давай смеяться, пропадать со смеху. По штату положено! Начальство посмеялось, образцовый подчиненный разве не должен его поддержать? Грицианов, вострокопытный змей, со смешком разливался про конгресс, а ты в сам деле катани. В пику! За нами смех будет последний! Вот!
Он схватил со стола билет. Торопливо сунул ей.
– На самолет… Девятого… В Борске в девять по-местному сядешь и в девять ноль-ноль по Москве будешь в белокаменной. На дорогу ни минуты не теряешь!
– Кроме четырехчасовой разницы между Борском и Москвой. Ну да… Ты брал заранее, не знал про приказ…
– А хоть бы и знал, всё равношко взял. Э-э, крошунька, лезет из тебя, как бы сказал Кребс, о натюрель! Как же крепенько мы возлюбили за государственный счёт свой интеллект растить… Нет командировки – наплевать и растереть! Лети на свои кровные! Послушать столпов, из первых уст узнать последние веяния… Разве это, сердечушко, нужно лично Грицианову? Разве это нужно лично Кребсу? Это прежь всего нужно те-бе самой. Те-бе са-мой!
Мало-помалу Таисия Викторовна притёрлась, притерпелась к мысли, что ехать ей надо и в таком горьком коленкоре, и даже ехать сейчас необходимей, чем когда было всё на работе нормально.
Тугих деньжат на поездку подхватили у соседей, а домашние хлопоты оставшаяся троица раскидала так.
Гоша готовит еду. На Гоше ещё вода, полы, дрова, магазины, мелкая стирка.
Николай Александрович ответственный за Росинку. Росинка – корова.
Он любил с нею возиться, не даст ветру дунуть. Кормить, особенно доить – золотых ему гор не надобно.
Николай Александрович не мог косить. Как махнёт – на палец обязательно воткнёт носок косы в землю, и летними вечерами бегала по городу с литовкой вёрткая Таисия Викторовна. Окашивала все канавки, все бугорки, все ямки. А Николай Александрович лишь сушил да сносил к дому сено.
А уход за котом Мурчиком смело взяла на себя Мила. Бесстрашная девушка, очень занятая свиданиями.
На конгрессе, в первый перерыв, народушко шумно выкатил в сувенирно-нарядное фойе, празднично блестевшее зеркальными стенами, ослепительным глянцем лакированных полов, сражающее монументальностью и торжественностью колонн.
В этом неземном великолепии, так изумившем всех непривычностью, значительностью, люди, похоже, словно враз особенно почувствовали, словно вдруг наглядно осознали свою малость, свою ничтожность рядом с этими великанистыми волшебными колоннами и невольно, как весело подумалось Таисии Викторовне, всяк стал неосознанно, сам собой тянуться если не вровень с колоннами, то всё же кверху, в живые солидные столпики, потому что, думалось ей, что-то властное, магическое в фойе ломало, переделывало людей на свой лад: попав в фойе, люди преображались, разводили, как орлиные крылья, плечи; если сперва, выйдя из зала, смотрели вокруг восторженно-робко, то две-три минуты в фойе совершенно их перекраивали, и люди уже прохаживались, совершали моцион раскрепощённо, величественно, державно вскинув головы, будто и впрямь ладясь сравняться в росте уже с самими сказочными колоннами.
С завистью глядя из-за колонны («А вдруг нарвусь на кого из своих?») на этих важно гуляющих людей, Таисия Викторовна уловила в себе какой-то дух простора, раскованности, лихой удали и, бросив прятаться, тоже стала гулять как все, гордо, величаво, изредка удостаивая дефилирующих мимо отдельных особ – не наши ли? – лениво-отсутствующего, покровительственного взгляда и ясно чувствуя, что растёт, растёт, растёт…
Наконец она вполне освоилась с мыслью, что здесь она равноправная участница, как и все кругом, а не какая там тайная сибирская беглянка-колодница, которую всяк по меньшей мерке может спокойно выставить за дверь как не нужный к случаю веник, перестала совсем бояться, что и впрямь нарвётся на своих, и, уверовав, что своих-то, из борского диспансера, никого не прикомандировали, угомонилась окончательно.
Несколько мгновений спустя Таисия Викторовна грациозно выкруживала из-за колонны, как вдруг с лёту въехала острым лицом в ватный многоведёрный живот какой-то коряговатой и толстой, как автобус, бабёхи в хрустящем шёлке.
Мелкорослая, тонкая, как травинушка, Таисия Викторовна отпрянула, словно мячик, стукнувшийся в чугунный столб, и едва не взвизгнула от изумления. Перед нею, хлопая утонувшими в жиру осоловелыми глазками, стояла сама Желтоглазова!
Сведи судьба их на Луне или на Марсе, они б меньше удивились друг дружке. Но встретиться в Москве, на конгрессе, куда вход Закавырцевой заказан – уму недостижимо!
– Вы-ы?!.. – невинно-садистским голоском прошептала Желтоглазова.
– Я! – ответила Таисия Викторовна, чувствуя себя прокудливым зайцем, изрядно насолившим под хвост волку и наконец-то попавши тому в лапки. – С весёлым днём![49]
Вместо ответа на приветствие Желтоглазова хмыкнула и у неё, будто включённые, закрутились, как у куклы, чёрные глаза, наливающиеся злобствомй.
– Закавырцева! Да что вы здесь делаете?
– А вы? – машинально спросила Таисия Викторовна, медленно пятясь с неосознанного ещё страха за колонну. Подумала: «Во всем диспансере не найти поумней послать?… Ведь когда раздавали ум, в её мешок, по словам Маши-татарочки, и на дух ничего не попало…»
– Лично я учавствую в конгрессе академии медицинских наук по проблемам рака. А вы?
– Я тоже участвую… – с коротким кокетливым поклоном смято ответила Таисия Викторовна, пробуя столкнуть разговор в пустую, приятельскую болтовню.
– Но как вы сюда проникли? – деревянея лицом, бормотнула меж зубов Желтоглазова. – Безо всяких дозволений?!
– Когда мышь лезет в амбар, она лезет без письменного на то дозволения в лапке… – поникло заоправдывалась Таисия Викторовна. – Какие у голода права?
– Кончайте гнать гамму! Здесь не амбар и вы не мышь!
– Мышка… – Таисия Викторовна примирительно виновато улыбнулась. – Я маленький человечек… Я как кроха мышка прошмыгну везде, особенно когда надо. Нашла малю-юхотную щёлочку, вот я и перед вами…
– Скажите, пожалуйста, осчастливила! Да за таковскую штукарию по шёрстке не погладят. Очередная авантюра! Впролом ломишь! Безо всякой документации в самой в Москве промахнуть на Международный конгресс! – Желтоглазова вскинула оплывший указательный палец, похожий на куцее полешко, плотоядно погрозила: – Уж тут-то я вас дожму-у… Ух ка-ак дожму-у!.. Всяка мышь грызи то, что по зубкам!
На рысях обежав колонну, Желтоглазова тяжело, увалисто заколыхалась к залу.
Таисия Викторовна онемела. Что делать? Что делать? Что сейчас и будет?… Сдвинуться с ума!..
Не отдавая себе отчёта, бросилась следом за колодой в два обхвата. Догнала, механически взяла её руку в обе свои.
