Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
– Где же этот хлыст теперь?
– Возле входной двери, вместе с накидкой, сэр, – пробормотала озадаченная домоправительница.
– Будьте добры, мадам, сопроводите меня туда.
Они направились в холл, где на вешалке обнаружились сюртук и кафтан для верховой езды, принадлежащие мистеру Дейнджерфилду. Здесь же нашелся хлыст с ручкой, соответствующей описанию капитана Клаффа, но – увы – к холодному оружию отнести его было трудно: простая игрушка – и только – не имела почти никакого веса.
Лоу повертел хлыст в руках, подбросил на ладони, не скрывая своего недовольства и разочарования, потом раздраженно осведомился:
– А куда подевался капитан Клафф?
Капитана и след простыл.
– Ну хорошо, мне все понятно. – С этими словами Лоу возвратил хлыст на прежнее место. – Довольно… Нет, каков негодяй!
В малой гостиной по-прежнему толпился разношерстный люд; при свете канделябров и оплывших свечей в сальных медных подсвечниках (их прихватили из кухни) собравшиеся хлопотали вокруг недужного владельца замка и раненых констеблей.
– Итак, сэр? – Мистер Дейнджерфилд выпрямился, поправив руку на перевязи, скованную лубком. Рукав его кафтана был разрезан, а на рукаве рубашки расплылось кровавое пятно. Немощный вид хозяина дома контрастировал с кривившей его губы свирепой ухмылкой, таившей в себе нешуточную угрозу. – Итак, сэр? Если вы покончили с ревизией моего белья и моя экономка может быть свободна, я готов – против воли – составить вам компанию и отправиться туда, куда вам заблагорассудится препроводить мою увечную персону. Я возлагаю ответственность на вас, сэр, за сохранность моих бумаг и прочего имущества, которое вы понуждаете меня оставить без присмотра, и полагаю, вы будете горько оплакивать содеянное нынешней ночью до конца ваших дней.
– Я следовал и впредь буду следовать моему долгу, сэр, – сухо, но с твердостью заявил Лоу.
– Вы совершили грубейшее насилие – какой тут, к черту, долг… ха-ха-ха!
– Эй, карета у входа? – крикнул Лоу.
– Постойте, сэр, – продолжал Дейнджерфилд, злобно осклабившись; он с явным усилием сдерживал себя, чтобы не перейти на крик. – Я заставлю вас выслушать мой протест и внять моему предостережению, даже если это попусту отнимет у вас целых две минуты вашего драгоценного времени. Вы едва не лишили меня жизни, а потом взяли под арест за преступление, совершенное другим человеком, который присвоил себе имя того, кто покоится в земле полных двадцать лет. У меня есть доказательства; они подкреплены авторитетом солидной лондонской конторы «Братья Элрингтон»; наконец, имеется официальный документ, скрепленный подписями покойного сэра Филипа Дрейтона, баронета, из Дрейтон-Холла, а также двумя другими почтенными свидетелями; все в один голос говорят: умер, сгнил, рассыпался в прах – вот оно как, сэр! А вы, ирландский растяпа, в своей взбалмошной заносчивости, смеете возводить на меня клевету – на меня, в любом отношении стоящего выше вас на сто ступеней, – прилеплять ко мне его грязное имя, сваливать на меня его грехи, вторгаться ко мне в дом далеко за полночь, брать меня на мушку под моим собственным кровом, силой тащить меня в тюрьму, к ворам и разбойникам. Я убил доктора Стерка – надо же такое измыслить! В своем ли вы уме, сэр? А не я ли выразил готовность заплатить гонорар врачу суммой в пятьсот гиней, дабы вернуть доктору Стерку дар речи? Не я ли заручился ради него консультацией лучшего лондонского специалиста? Не я ли по дружбе выгораживал его перед лордом Каслмэллардом? Не я ли, дабы умиротворить его кредиторов и предоставить возможность родственникам обеспечить ему самый лучший медицинский уход – короче говоря, дать ему больше шансов на то, чтобы он мог выздороветь и вернуться к жизни, – разбрасывал деньги столь же щедро, сколь вы, сэр, не ссудив и не пожертвовав на благое дело ни шиллинга, пролили мою кровь, каждая капля которой, сэр, обойдется вам в изрядный ломоть вашего состояния. Но даже если Стерк и не вымолвит ни слова, у меня есть улики, ускользнувшие от вашего глаза, – вы, самодовольный болван; хотя свидетель и мало уступит вам в полоумии, его показаний будет достаточно для того, чтобы указать, кого должна покарать длань правосудия. Есть еще и другой Чарльз, сэр, на котором лежат всеобщие подозрения, его ожидают суд и смертный приговор, – это гнусный Чарльз Наттер из Мельниц, сэр! Мотив совершенного им преступления очевиден, а подробности, я думаю, прояснятся из показаний Зикиела Айронза, чего бы они ни стоили.
– Мне незачем уточнять, сэр, что вы арестованы во многом как раз благодаря показаниям упомянутого вами Зикиела Айронза, – проговорил судья Лоу.
– Я арестован, я – благодаря показаниям Зикиела Айронза? Что, Зикиел Айронз обвиняет меня в преступлении, вину за которое он здесь не более как два часа назад возлагал, подкрепляя свои слова клятвой, на Чарльза Наттера? Да ведомо ли вам, сэр, что он просил меня отвести его утром к вам, дабы под присягой подтвердить рассказ, запись которого лежит у меня в столе? Клянусь жизнью, сэр, в хорошеньком же обществе я оказался, точно буйнопомешанные вырвались из-за решетки на свободу. Безумец направляет безумца – и оба набрасываются на того, у кого рассудок цел. Одно-единственное слово доктора Стерка разнесет вас в пух и прах – дай только Бог ему заговорить!
– Он уже заговорил, сэр, – бросил в ответ Лоу. В приливе гнева, вызванного оскорбительными выпадами Дейнджерфилда, он забыл о своей обычной осторожности.
– Ха! – вскричал пораженный Дейнджерфилд, растянув рот до ушей в радостной улыбке, которая плохо совмещалась со свирепым, мечущим искры взглядом, дико устремленным на окружающих. – Ага, так вот как! Браво, сэр, брависсимо! – Улыбаясь еще шире, он принялся колотить неповрежденной рукой по столешнице, словно зритель, аплодирующий счастливой развязке пьесы. – И что же, сэр? Несмотря на его заявление, вы хватаете меня по чудовищному поклепу полоумного клерка – вы, законченный кретин!
– Пустой номер, сэр, оскорблениями вы меня не проймете, хвастовством не запугаете. Пыжьтесь сколько хотите, а от своего я не отступлюсь.
