Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель

И многие бессонные ночи провел этот чело­век, многие часы пожертвовал он своему таинственному чтению, но за то приобрел до­вольно богатый запас знаний, которые в беспорядке мешались в голове его. Без под­готовления, без руководителя, без системы и без свободного выбора книг, которые он с трудом добывал в городе, молодой че­ловек приобретал кое какие сведения то в истории, то в философии, даже отчасти в ма­тематике; и все это он делал с такою та­инственностью, с такою боязливостью, как будто строит разрушительные планы и замы­шляет государственные преступления. Если б кто-нибудь подошел к нему, и указывая на открытую книгу, спросил: «знаешь ли ты, что это такое?» — Реб-Гершель отступил бы в ужасе, как пред доказательством своего преступления, потому что народ требует от настоящего талмудиста, чтобы он не знал ничего кроме талмуда, чтобы ему одному по­священы были все его мысли, все его время и все его способности, и чтобы он ни на од­ну минуту не оставил этих катакомб, где его ученые предки собрали всю свою мудрость которую потомки одели, точно мумию, в тысячи комментариев.

Против кабака и классной комнаты нахо­дятся еще две комнаты, в которых живет семейство арендатора, и останавливаются на ночлег проезжающие. Здесь видны некоторые предметы роскоши, по которым можно заклю­чить, что это семейство находилось когда то в лучших обстоятельствах. У стены висит на железном крючке маленький шкапик с стеклянными дверцами, сквозь которые можно видеть фарфоровые чашки с серебренными чайными ложками, несколько шлифованных графинов и стаканов, подносы из полиро­ванной жести и желтой, тщательно вычищенной меди и маленькие серебряные подсвечни­ки. На этажерке стоят несколько еврей­ских, преимущественно талмудических книг в позолоченных переплетах. Зеркало с полинявшими рамами и несколько гравюр из библейской истории, ярко раскрашенных, до­полняют украшение комнатных стен, — а кро­вати, столы, шкафы из желтого ясеневого де­рева составляют мебель, за чистотой которой, как видно, наблюдают прилежные женские руки.

Эти прилежные женские руки принадлежат Фрейделе, дочери хозяина, которая сидит в настоящую минуту у окна и занимается ка­ким то грубым шитьем. По воскресеньям, когда в кабак собирается почти все мужское население деревни, и там начинается попойка и веселье, родители Фрейделе освобождают ее от занятий по хозяйству, и она удаляется в свою комнату, где, не опасаясь нахальства и навязчивости гостей, принимается за какую-нибудь домашнюю работу. Но вот она вне­запно вскочила в ужасе, потому что почув­ствовала на своей шее петлю и услышала за окном смех. Она подняла глаза и увидела молодого помещика, деспотического властелина деревни; он тихонько подкрался к окну и обвил хлыстом шею молодой девушки. Этот невежественный и нахальный дворянчик уже давно преследовал красавицу своими обеща­ниями и угрозами, часто к ней подкрадывал­ся, часто внезапно являлся пред нею, когда родители были в отсутствии, и всевозможны­ми, кроткими и насильственными, средствами старался победит её сопротивления. Но все было безуспешно. У Реб-Гершеля нередко кипела кровь, когда он случайно бывал свидетелем сцены, в которой происходила уни­зительная борьба между добродетелью и гру­бостью; кулаки его сжимались в широких рукавах его черной одежды; но одного грозного взгляда деспота деревни, однако звука его шпор было достаточно для того, чтобы бед­ный, робкий, непривыкший к шумной жизни, молодой человек удалялся, как побитая со­бака, в свою комнату, где он с особенною раздражительностью принимался по прежнему за фолианты с своими учениками.

Фрейделе часто приходилось выдерживать трудную борьбу. Бедный арендатор, связан­ный контрактом, находясь в полной зависи­мости от помещика, обязанный вносить ему деньги в известные сроки, часто не был в состоянии исполнять обязательства, и так как помещик выгонял его, когда он сам от­правлялся просить отсрочку, то старик вы­нужден был посылать во «двор»[16] свою дочь как заступницу, Фрейделе никогда не от­казывалась от этого порученья, хотя напе­ред знала какие унижения предстояли ей, и родители её никогда не знали, каких жертв это заступничество стоило их несчастной лю­безной дочери. В барском доме молодой ба­рин встречал красивую Фрейделе с особен­ною любезностью, угощал ее своими против­ными ласками и приставал к ней с пред­ложениями, которые заставляли кровь несчаст­ной девушки приливать к её красивому лицу. Как просительница пред всесильным бари­ном, как заступница за своих несчастных родителей, она на все напасти бесчувственного негодяя могла отвечать только кроткими отказа­ми. Сопротивление молодой девушки, её красота и её зависимое положение еще более подстрекали молодого помещика, и он делался все смелее и предприимчивее. Какую пользу приносили слезы несчастной девушке? Теплые молитвы её на минуту укрепляли её душу, но не были в состоянии избавить ее от новых страданий.

Наступила ночь; в крытых соломой из­бах все объято глубоким сном, нигде не видно огонька, который свидетельствовал бы о еще не заснувшей жизни, только жилые комнаты арендатора еще освещены несмотря на то, что в комнате, где собирались пирую­щие, все стихло и никто уже не сидит за наполненной кружкой.

Хозяин сосчитал все медные деньги, ко­торые остались от сегодняшней выручки в ящике буфетного стола, и перенес их в спальню, затем набожно совершил вечернюю молитву, поцеловал «мезузу»[17], прибитую к косяку двери, надел белый ночной кол­пак, набил трубку, и, закурив ее, лег в постель. Жена его пошла во двор и в хлев посмотреть за птицами и другими домашними животными. Но вот и она быстро входит в комнату, торопливо гасит маленький дере­вянный фонарь и, подойдя к постели мужа, говорит: Дохенен, он на дворе, — молодой «пуриц»[18] на дворе».

Хозяин приподнимается с постели.

— Быть не может! — говорит он.

— Ей Богу, он на дворе, он ходит во­круг дома, и часто заглядывает в окна. Я сама его видела и работник тоже. Его соба­ка заворчала, когда мы стояли у задних во­рот, и он погнал ее домой.

Реб-Иохенен быстро вскакивает с постели и кладет трубку на стол.

— Где Фрейделе? — спрашивает он.

— Она пошла спать.

— Пусть она спит здесь.

Девушку извещают о грозящей ей опас­ности, страх охватывает ее, и она вздраги­вает всем телом. Боязливая озабоченность родителей, страх, внушаемый ей всесильным молодым человеком, одиночество, в кото­ром она чувствует себя среди спящих крестьян, сознание, что вокруг дома ходит человек, для которого нет ничего невоз­можного, в уме которого созрели гнусные планы, все это сильно подействовало на мо­лодую девушку и наполнило глаза её слезами.

— Мы должны отправить нашу Фрейделе в город, — сказал жене старик, который всю ночь провел без сна, сидя на кровати и покуривая трубку.