Джейн Остин - Гордость и предубеждение

— Я еще пока недостаточно опытный партнер, — сказал он, — но мне необходимо усовершенствоваться. Ибо при моем положении в жизни…

Миссис Филипс была ему очень признательна за принятое приглашение, но не смогла дослушать его до конца.

Мистер Уикхем не играл в вист{44} и был с восторгом принят за другим столом, где он сел между Лидией и Элизабет. Вначале существовала опасность, что способная безумолку болтать Лидия завладеет им полностью. Однако игра интересовала ее ничуть не меньше. И вскоре она настолько ей увлеклась и с таким жаром начала выкрикивать ставки и выигрыши, что перестала обращать внимание на кого бы то ни было. Благодаря этому мистер Уикхем получил возможность, насколько позволяла игра, разговаривать с Элизабет, которая слушала его с большой охотой, хотя и не надеялась, что разговор коснется предмета, интересовавшего ее больше всего — его знакомства с мистером Дарси. Она даже не смела назвать имени этого человека. Совершенно неожиданно, однако, ее любопытство было удовлетворено. Мистер Уикхем сам коснулся этой темы. Осведомившись о расстоянии между Незерфилдом и Меритоном и получив ответ на этот вопрос, он с некоторой неуверенностью спросил, давно ли здесь находится мистер Дарси.

— Около месяца, — сказала Элизабет. И, не желая упустить волновавшую ее тему, добавила: — У него, я слышала, большое имение в Дербишире?

— О, да, — ответил Уикхем, — отличное поместье — чистых десять тысяч годовых! Вряд ли вы могли встретить кого-нибудь, кроме меня, кто дал бы вам на этот счет более точные сведения. С его семейством я связан известным образом с раннего детства.

Элизабет не могла не выразить своего удивления.

— Еще бы вам не удивляться, мисс Беннет! Должны же вы были вчера заметить, как холодно мы с ним встретились. Вы с ним близко знакомы?

— Ровно настолько, чтобы не желать знакомства более близкого! — с чувством ответила Элизабет. — Мне довелось провести с ним под одной кровлей четыре дня и он показался мне человеком весьма неприятным.

— Не смею судить — приятный или неприятный он человек, — сказал Уикхем. — Мне даже не подобает иметь такого мнения. Слишком долго и хорошо я его знаю, чтобы быть беспристрастным судьей. И все же мне кажется, что ваше мнение о Дарси удивило бы многих. Быть может, где-нибудь в другом месте вы бы его даже не высказали. Здесь, конечно, другое дело. Вы находитесь среди своих…

— Честное слово, я не сказала ничего, что не смогла бы повторить в любом доме нашей округи, за исключением Незерфилда. Он никому в Хартфордшире не нравится. Гордость этого человека оттолкнула от него решительно всех. И едва ли вы найдете кого-нибудь, кто отозвался бы о мистере Дарси лучше, чем я.

— Не стану прикидываться огорченным, что мистера Дарси или кого бы то ни было оценивают по заслугам, — сказал после небольшой паузы мистер Уикхем. — Однако с мистером Дарси это случается довольно редко. Мир обычно бывает ослеплен его богатством и властью или подавлен его высокомерными и внушительными манерами. И его видят таким, каким он желает выглядеть сам.

— Даже поверхностное знакомство позволило мне почувствовать, насколько у него тяжелый характер.

Уикхем только покачал головой.

Когда ему удалось снова заговорить с Элизабет, он спросил:

— И долго мистер Дарси собирается пробыть в этих местах?

— Вот уж не знаю. Когда я была в Незерфилде, об его отъезде ничего не говорили. Надеюсь, что его пребывание по соседству не отразится на вашем намерении поступить в ***ширский полк?

— О нет! Мне незачем уступать ему дорогу. Пусть сам убирается, если не хочет со мной встречаться. Мы не состоим в дружеских отношениях, и мне всегда тяжело его видеть. Но других причин избегать его, кроме тех, которые я могу открыть всему свету, не существует. Прежде всего это сознание причиненной мне жестокой обиды. А еще — мне мучительно больно оттого, что он сделался таким человеком. Его отца, покойного мистера Дарси, я считал лучшим из людей. Он был моим самым близким другом. И меня мучают тысячи трогательнейших воспоминаний, когда судьба сталкивает нас с молодым мистером Дарси. Он причинил мне немало зла. Но я все бы ему простил, если бы он не опозорил память отца и не обманул так сильно его надежд.

Элизабет слушала его, затаив дыхание, чувствуя, что разговор захватывает ее все больше и больше. Однако деликатность темы помешала ее расспросам.

Мистер Уикхем перешел к предметам более общим: городу Меритону, его окрестностям и, наконец, к его жителям. Одобрив все, что ему удалось повидать, он особенно тонко, но вполне ощутимо похвалил местное общество.

— При поступлении в ***ширский полк я прежде всего имел в виду завести здесь постоянные и притом приятные дружеские связи. Я знал, что это — прославленная и достойная войсковая часть. Но мой друг Денни особенно соблазнял меня своими рассказами о городе, в котором полк в настоящее время расквартирован. Сколько внимания проявляют здесь к офицерам! И как много приобрели они здесь приятных знакомств! Да, общество, признаюсь, мне необходимо. Я — человек, разочарованный в жизни, и душа моя не терпит одиночества. У меня непременно должны быть занятия и общество. Меня не готовили к военной карьере. Но, волею обстоятельств, теперь это — лучшее, на что я могу рассчитывать. Увы, моей сферой должна была стать церковь. Меня воспитывали для духовной стези. И я бы уже располагал отличным приходом, будь это угодно джентльмену, которого мы упомянули в нашей беседе.

— Неужели это возможно?

— О да, покойный мистер Дарси предназначал для меня лучший приход в своих владениях — сразу же после того, как в нем должна была открыться вакансия. Он был моим крестным отцом и просто души во мне не чаял. Заботы его обо мне не поддаются описанию. Он так хотел меня обеспечить и был спокоен, что ему это удалось! Но вот приход освободился и… достался другому.

— Боже правый! — воскликнула Элизабет. — Но это неслыханно! Как мог мистер Дарси пренебречь волей родного отца?! И вы для защиты своих прав не обратились к закону?

— Формальные недоговоренности в завещании не позволили мне опереться на закон. Человек чести не усомнился бы в воле покойного, но мистер Дарси предпочел подвергнуть ее сомнению. Эту часть завещания он объявил только условной рекомендацией, и осмелился утверждать, что я утратил свои права из-за моего легкомыслия, моей расточительности, короче говоря, — решительно всех пороков или же попросту никаких. Верно лишь то, что два года тому назад приход оказался свободным, — как раз тогда, когда я по возрасту мог этим воспользоваться, — но я его не получил. И столь же верно, что я не могу обвинить себя в каком-нибудь проступке, из-за которого я должен был бы его лишиться. У меня горячий, несдержанный нрав. И, быть может, я слишком вольно высказывал свое мнение о молодом Дарси, признаюсь, иногда даже прямо ему в лицо. Ничего худшего я не припомню. Но все дело заключается в том, что мы с ним — слишком разные люди и что он меня ненавидит.

— Но это чудовищно! Он заслуживает публичного осуждения!

— Рано или поздно это случится. Но это не будет делом моих рук. Пока я помню Дарси-отца, я не смогу очернить или разоблачить Дарси-сына.

Элизабет вполне оценила его благородные чувства, заметив, как хорош он был в тот момент, когда о них говорил. После некоторой паузы она спросила:

— Но какие же у него для этого могли оказаться причины? Что толкнуло его на столь жестокий поступок?

— Решительная и глубокая неприязнь ко мне. Неприязнь, которую я не могу в какой-то мере не приписывать чувству ревности. Если бы покойный мистер Дарси любил меня не так сильно, его сын, быть может, относился бы ко мне лучше. Но необычайная привязанность ко мне отца стала, по-видимому, раздражать сына с самого раннего возраста. Ему не нравилось возникшее между нами своеобразное соревнование, и он не мог смириться с тем, что мне нередко оказывалось предпочтение.

— Мне и в голову не приходило, что мистер Дарси — такой недостойный человек. Правда, он мне и раньше не нравился. И все же так плохо я о нем не судила. Конечно, я замечала, с каким презрением он относится к окружающим. Но я никогда не предполагала, что он способен на такую низкую месть, такую несправедливость, такую бесчеловечность.

Подумав, она добавила:

— Я, правда, припоминаю, как он однажды хвалился в Незерфилде, что бывает в гневе безжалостен и не умеет прощать. Какой ужасный характер!..

— Не стану высказывать своего мнения по этому поводу, — ответил Уикхем. — Мне трудно быть к нему справедливым.

Элизабет снова погрузилась в раздумье и после некоторой паузы воскликнула:

— Так обойтись с крестником, другом, любимцем родного отца! — Она могла бы добавить: «С юношей, самая внешность которого располагает к нему людей с первого взгляда», но ограничилась словами: «С человеком, который к тому же с самого детства был его ближайшим товарищем! И который, как я вас поняла, связан с ним теснейшими узами!».