Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
И служанка, вместе с миссис Стерк стоявшая в дверном проеме, побледнела и принялась восторженно благодарить Небеса.
Стали ясно слышны голоса врачей; они успокаивали больного, и он постепенно затих. Миссис Стерк слышала (или ей казалось), как он, словно спасшийся при кораблекрушении, повторяет обрывки молитвы; потом он, тоном уже более естественным для больного, ослабевшего человека, сказал:
– Я покойник… он это сделал… Где он?.. Он меня убил.
– Кто? – раздался хорошо знакомый голос Тула.
– Арчер… негодяй… Чарльз Арчер.
– Дайте мне чашку с кларетом и водой и ложку… ага, – сказал Диллон как обычно грубовато.
Миссис Стерк услышала шаги служанки, пересекавшей комнату, потом стон Стерка.
– Вот, примите еще ложку и пока помолчите. Все очень хорошо. Так, смотрите, чтобы он не соскользнул… довольно.
Тут доктор Тул приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы высунуть голову, и, осторожно удерживая миссис Стерк, произнес громким шепотом:
– Мы надеемся, мэм, все будет хорошо, если его не волновать; вам нельзя входить, мэм, и говорить с ним тоже… позже вас впустят, но сейчас его нельзя беспокоить; пульс очень ровный, но – понимаете, мэм? – осторожность прежде всего.
Пока Тул вел беседу у дверей, миссис Стерк было слышно, как доктор Диллон мыл руки, а родной голос Стерка, после долгого молчания звучавший так странно, сказал очень вяло и медленно:
– Возьмите перо, сэр… кто-нибудь… возьмите и пишите… записывайте, что я скажу.
– А теперь, мэм, он хочет говорить, – сказал Тул, уловив чутким ухом, что дело идет к разоблачению. – Мне пора, мой пост у постели. Сейчас нам уже можно и каламбур подпустить, мэм, раз к пациенту вернулась речь. И, вы ведь понимаете, вам туда нельзя… пока мы не скажем, что все в порядке… ну вот… положитесь на меня… слово чести, дела обстоят хорошо, на лучшее мы и не рассчитывали.
Тул очень сердечно пожал ее дрожащую ручку, а в его глазах мерцал добродушный огонек.
Тул закрыл дверь, и женщины еще некоторое время прислушивались к бормочущему голосу Стерка. Потом Тул выпустил из комнаты служанку, которая находилась внутри. Дверь снова закрыли и заперли на засов, воркующие звуки возобновились.
Через некоторое время Тул, бледный как мел и очень суровый, открыл дверь и произнес спокойно:
– Мэм, нельзя ли послать Кэтти в Королевский Дом, с запиской к мистеру… с запиской, мэм… благодарю вас… и запомни, Кэтти, голубушка, непременно передай ее джентльмену лично и сама выслушай ответ.
Он оторвал кусок почтовой бумаги и написал карандашом:
Дорогой сэр, доктору Стерку сделана успешная операция – мною и еще одним джентльменом; вновь обретя речь и память, но будучи очень слаб, больной желает непременно видеть Вас, дабы в Вашем (как мирового судьи) присутствии сделать чрезвычайно важное заявление.
Ваш, сэр, покорнейший слуга
Томас Тул.
Доктор шлепнул сверху большую печать со своим гербом и сунул готовую записку в руки Кэтти, в голове которой, под дорожным капюшоном, роилось множество самых нелепых предположений и ужасных образов. Изнывающая от любопытства служанка помчалась вдоль темной улицы, то попадая в полосу света, который пробивался из-за ставня, то ловя бодрящее треньканье клавикордов или слабо слышные отрывки разговора и смех внутри, за окнами. Наконец по Дублинской дороге она достигла ворот Королевского Дома. Парадная дверь этого гостеприимного жилища стояла открытой, и красноватый поток света падал на серую лошадь, седло и волынку; все это принадлежало мистеру Лоу, который, собираясь спуститься с крыльца, обменивался на пороге прощальным рукопожатием с радушным полковником.
Кэтти поспела как раз вовремя, и магистрат Лоу, в сапогах, сюртуке и накидке с капюшоном, шагнул обратно к двери, вскрыл печать и ясными холодными глазами пробежал карандашные строки, написанные Тулом; потом он сунул записку в карман кафтана; под благословения пьяного дворецкого, которому дал полкроны, взобрался на своего серого скакуна и припустил резвым галопом; через две с небольшим минуты магистрат (вместе со своим слугой, который следовал за ним) уже стоял у дверей Стерка.
Мур, цирюльник, functus officio[70], сидел в холле, сложив в карман свои бритвы, и ожидал вознаграждения, а тем временем с удовольствием принюхивался к стакану, из которого только что пил виски за здоровье и долголетие хозяина – да благословит его Господь – и всего семейства.
В коридоре мистера Лоу встретил доктор Тул, в ожидаемом акте страшного признания взявший на себя роль распорядителя; он с поклоном повел судью наверх, шепотом знакомя его с обстановкой; Диллона Тул упомянул с извинениями как личность непрезентабельную. Тул решил по возможности оттеснить его на второй план.
Доктора Диллона, веселого после удачно выполненной работы, мистер Лоу встретил в верхнем коридоре. Надо сказать, что у этого джентльмена начисто отсутствовала деликатность по отношению к коллегам и он не стеснялся поносить на чем свет стоит своих отсутствующих собратьев по скальпелю и пинцету, когда обнаруживал их ошибки и промахи.
– Ваш слуга, сэр, – сказал он, потирая свои большие красные руки и улыбаясь влажными губами. – Вы видите, что я сделал. Доктор Пелл – не хирург, не лучше этого… – он собрался сказать «Тула», но вовремя сменил предмет сравнения, – этого подсвечника! Подумать только, что Пеллу ни разу не пришло в голову взглянуть на затылок больного, а ведь его нашли лежащим на спине… хорошо, что мистер Дейнджерфилд наткнулся на меня… хотя скажу… почему бы мне этого не сказать… сдавливание мозга, участок размером в шиллинг на затылке…
