Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич

— Тут псарня и конюшни, — показал отец.

На манежной площадке гоняли на корде коней. Англичанин-жокей, длиннозубый и спокойный, как статуя, стоял на обочине, постукивая плеточкой по лакированному чеботу. Невозмутимо по­здоровался с отцом за руку.

— Что нового, пан Кребс?

— Этот народ... — Англичанин отвел в сторону сигару, зажатую между простыми, как карандаши, пальцами. — Ему бы ездить по-цыгански, без всякий закон... Сегодня засеклась Бьянка.

— Может, оно и лучше, — рассуждал отец, — я всегда говорил вам, что следует готовить на скачки Змея.

— О, но! — запротестовал англичанин. — Но, Змей! Стать Змея не есть соответствующая стать. Посмотрите на его бабки. Посмо­трите — Мэри его мать, — посмотрите на ее калмыцкую грудастость и почти вислозадость. Но, но!

С манежа собирались к ним конюхи. Старший конюх, Змитер, обожженный солнцем до того, что кожа лупилась на носу, как на молодой картошке, снял шапку.

— Накройся, — бросил отец. — Знаешь — не люблю.

Змитер неискренно вздохнул, накрылся.

— И не вздыхай, — продолжал отец, — не подлизывайся. Чует кошка... Было тебе приказано бинтовать Бьянку или нет?

— О Змитер, бестия Змитер, — не унимался англичанин, — хи­трый азиат Змитер. Все они в сговоре, они не хотели Бьянки, они хотели выпустить местного дрыганта... совсем как сам пан-князь Загорский.

Глаза отца неуловимо смеялись, очень синие и простодушно хитрые, как у молодого черта.

— Что ж поделаешь, мистер Кребс. Тут уж ничего не подела­ешь. Видимо, будем выпускать на скачки трехлеток Змея, Черкеса и Мамелюка.

И взревел на Змитра:

— Еще раз такое — не пошлю покупать коней. Кукуй себе в Загорщине.

Вздохнул.

— Подбери для паныча кобылку из более смирных и жеребца.

— Глорию разве? — спросил Змитер.

— Чтобы голову свернул?

— Что вы, господин, не знаете, как ездят мужицкие дети? Они с хвоста на коня взлетают, черти... чтобы лягнуть не успела.

— А мне не надо, — пояснил пан Юрий. — Мне надо, чтобы он за какой-то месяц научился ездить красиво, а не по-хлопски. Потом дадим и настоящего жеребца.

— Ладно, — согласился Змитер и пошел в конюшни.

Алесь взглянул на англичанина и неожиданно заметил, что глаза его смеются.

— Так это молодой князь? — понял англичанин. — Будущий хозяин?

— Да, — подтвердил отец.

— Новый метла будет мести по-новому, — откровенничал Кребс.— Кребс пойдет отсюда вместе со знанием лошадей и строптивостью. А?

— Можно мне сказать, отец? — спросил Алесь.

— Говори.

— Вам не надо будет идти отсюда, пан Кребс. Вы хороший. Вы останетесь тут, и я вам буду больше платить.

Отец улыбнулся. Холодные глаза Кребса потеплели.

— Гуд бой, — обрадовался он. — Тогда и я буду делать молодой пан хорошо. Я научу пан ездить, как молодой лорд из лучших фамилий. — И, глянув на пана Юрия, добавил: — И он никогда не будет заставлять состарившегося уже тогда Кребса поступать против совести... и обманывать его. А Кребс сделает, чтобы трехлетки пана были лучшими даже в Петербурге.

Посрамленный отец отвел глаза.

— Вам не придется ждать, пан Кребс. Я увеличиваю вам жалованье вдвое.

— Зачем мне это? — удивился Кребс. — Лучше бы не надо стоять на своем. Настоящий лорд не входит в сговор с конюхами и против своего же знатока, который хочет сделать конный завод лорда лучше всех.

— Ладно уж, Кребс, извини, — сказал отец. — Больше не буду. Делай себе что хочешь.

Конюхи повели перед людьми на обочине коней.

Среди них Алесь заметил одну, маленькую и статную, как игрушка, всю удивительно подобранную, чистенькую и как будто атласную. Масть кобылки была мышастая, ушки аккуратненькие, копытца как стопочки.

— Эту, — показал Алесь.

Англичанин оживился.

— У молодого есть глаз... Стоит учить... Красавица кобылка. Как молодая леди... Головка маленькая, но не злая; шея — чудо шея.

Обратился к отцу.

— Но ваши имена... Бог мой, что за имя... Для такой леди и вдруг: Ко-сюнь-ка.

— Косюнька! — визгнул обрадованный Алесь и бросился к ко­былке.

— Сахар возьми, — предупредил отец.

Алесь совал под храп Косюньки кусок сахара, и она бережно хлопала его по ладони теплым твердым храпом.

— Косюнька моя, Косюнька.

И Косюнька дунула в плечо мальчугану теплым и приятным.

— Ведите ее, — произнес отец. — Выбирай второго, Алесь.

Опять пошли кони, и каждый был красив, будто во сне, но какой-то не тот, без связи, ведущей к человеческому сердцу.

— Привередлив, как Анеля Мнишка, — заметил отец.

Но он напрасно говорил это, так как в тот же миг из ворот ко­нюшни появился Он, тот, без кого жизнь не могла иметь смысла. Его вел под уздечку худой и подобранный парень, и Он, дурачась, делал вид, что хочет схватить парня зубами за плечо.

Он был красивее всех на земле, красивее всех зверей и всех людей. Он шел, пританцовывая на каждом шагу, неизмеримо гор­деливый от здоровья, силы и невозможной своей красоты.

Белый как снег и белее его, с маленькой нервной головкой и длинной шеей, весь совершенство и без единого изъяна, он ко­сился золотым и слегка кровавым по белку глазом, а его хвост и грива, невероятно длинные и мягко-золотистые, шевелились неж­ными волнами.

«Вы, маленькие людишки, — кажется, говорил взор коня. — Что мне до вас? Я позволяю вам осквернять ногами мои бока лишь потому, что делаю вам одолжение. И так будет, пока я не найду того, кого полюблю. А над тем буду паном, ведь я бог, а он только человек...»

Отец взглянул на Алеся и вздохнул: все было понятно.

— Логвин, — обратился отец к конюху, — веди Ургу сюда.

Молодой и серьезный парень подвел араба к ним.

— Будешь конюшим молодого пана, Логвин, — пояснил пан Юрий. — Будешь знать лишь его. Ургу подготовь. Через месяц он понадобится. И ты, Змитер, знай: Логвину положены только Косюнька и Урга. Ничего больше.

Логвин улыбнулся скромной хорошей улыбкой.

— Паныча намуштровать, — продолжил Загорский. — Научить скрести, чистить, мыть, ухаживать за копытами. Научить лечеб­ным травам для лошадей.

— Сделаем, — согласился Логвин.

— То тогда прощайте... Прощайте, мистер Кребс.

Они прошли конские дворы и