Филантропы в рваных штанах - Роберт Трессел
Хантер начал, крадучись, спускаться по лестнице.
Джеку Линдену было шестьдесят семь лет, но, как и Филпот, он выглядел старше, так как всю свою жизнь работал много, тяжко, а ел зачастую недосыта и одевался скверно. Жизнь его протекала в цивилизованном обществе, но ему так никогда и не довелось вкусить благ цивилизации. Он, однако, об этом не знал. Он никогда не пользовался никакими привилегиями и не добивался их, считая, что они не для таких, как он. Он называл себя консерватором и был большим патриотом.
Когда началась англо-бурская война, Линден встретил ее криками «ура». Его энтузиазм, однако, несколько поубавился после того, как его младший сын, резервист, ушел на фронт, где заболел лихорадкой и умер. Сын ушел воевать, оставив на попечении родителей жену и двух малышей, четырех и пяти лет. После его смерти вдова не ушла от родителей мужа и осталась со стариками. Молодая женщина иногда подрабатывала шитьем, но, по существу, находилась на иждивении свекра. Несмотря на бедность, тот был рад, что они живут все вместе, так как в последние годы его жена очень ослабела и после перенесенной трагедии ее опасно было оставлять одну.
Линден все еще возился со входной дверью, когда Скряга спустился вниз. Несколько минут он наблюдал за Линденом, не говоря ни слова. Потом он громко спросил:
− Долго ты еще будешь канителиться с этой дверью? Почему не начинаешь красить? Ты думаешь, тебе платят за то, что ты часами трешь дверь куском пемзы? Работу надо делать быстро! А не хочешь работать, я в два счета подыщу человека, который захочет. Я уже давно за тобой наблюдаю, и ты меня не проведешь. Многие люди, получше тебя, сидят без работы. Если ты не умеешь работать как следует, убирайся вон! Обойдемся без тебя, даже если будем задыхаться от заказов.
Старый Джек задрожал. Хотел что-то ответить, но не мог произнести ни слова. Если бы он был рабом и рассердил хозяина, тот связал бы его и высек. Хантер сделать этого не мог, зато он мог лишить его пропитания. Старый Джек испугался: ведь на голод обрекали не только его, но и его близких. С большим усилием, потому что слова застревали у него в горле, он сказал:
− Я должен обработать поверхность, сэр, прежде чем начать красить.
− Я говорю не о том, что ты делаешь, а о том, сколько времени уходит у тебя на работу! − заорал Хантер. − А пререканий я не потерплю. Или побыстрее поворачивайся, или выматывайся, и все тут.
Линден молча работал. Руки у него так сильно тряслись, что он с трудом удерживал пемзу.
Хантер орал во всю глотку, и его голос разносился по дому. Все слышали, что он говорит, и трепетали от страха: кто станет следующей жертвой?
Видя, что Линден ничего не отвечает, Скряга снова принялся шарить по дому.
Когда он останавливал свой взгляд на ком-то из рабочих, движения рабочего становились неловкими и торопливыми. У него буквально все валилось из рук. Десятник плотников Пейн настилал в гостиной новые полы. Он так растерялся, что, забивая гвоздь, хватил себя молотком по большому пальцу левой руки. Банди тоже работал в гостиной. Он облицовывал камин белой плиткой. Раскалывая плитку пополам, Банди глубоко порезал палец. Он побоялся прервать работу, чтобы перевязать рану, и кровь капала на белые плитки, оставляя на них алые пятна. Истон, стоявший вместе с Харлоу на козлах, смывал в зале с потолка старую клеевую краску. Напряжение так подействовало на него, что он пошатнулся и, пытаясь сохранить равновесие, выронил щетку, которая со стуком упала на пол.
Все боялись. Все знали, что получить работу в другой фирме почти невозможно. Все знали также, что этот человек наделен властью лишить их средств к существованию, властью вырвать из рук их детей последний кусок хлеба.
Оуэн, слушая Хантера с лестничной площадки, испытывал непреодолимое желание одной рукой схватить его за горло, а другой − заехать по физиономии.
Но что будет потом?
А потом его отправят в тюрьму или в лучшем случае он лишится работы и будет голодать вместе со всей своей семьей. Поэтому он только стиснул зубы, выругался и стукнул по стене кулаком. Раз! Еще раз! И еще раз!
Эх, если бы не семья!
Он размечтался.
Вначале левой рукой схватить Хантера за ворот, стиснуть пальцами горло, прижать к стене, а правым кулаком − по морде! по морде! по морде! − пока вся она не превратится в кровавое месиво.
Но что будет тогда с его семьей? Нет, надо взять себя в руки, призвать на помощь всю свою выдержку и терпеть. Обессиленный и бледный, тяжело дыша, Оуэн прислонился к стене.
А Скряга все ходил взад и вперед, вверх и вниз по дому. Вот он остановился возле Сокинза, который красил черную лестницу. Старая краска была грязная и облезлая, но Скряга приказал ее не счищать.
− Протрешь немного и закрасишь, − сказал он.
Когда Красс готовил краску, он добавил в нее большое количество сиккатива. В результате краска плохо ложилась и лестницу нужно было покрывать дважды. Обнаружив это, Хантер пришел в ярость. Он считал, что одного слоя достаточно за глаза, и решил, что Сокинз делает это нарочно. Совести нет у этих оглоедов. Дважды красить! А ведь в смете он указал, при всем том, трехслойное покрытие.
− Красс!
− Да, сэр.
− Иди сюда!
− Да, сэр.
Красс не заставил себя ждать.
− Что все это значит? Я ведь ясно сказал: красить один раз! Посмотри сюда!
− Так ведь, сэр, − начал Красс, − если бы тут сперва зачистить...
− К чертям! − заорал Хантер. − Просто краска слишком жидкая. Сделай-ка ее погуще, и тогда глянем, можно ею красить или нет. Ты не сумеешь, так я это сделаю.
Красс повиновался и под бдительным оком Хантера сделал ее погуще. Затем
