Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом

   -- Неужели? Ну и что же потом? -- спросил у него Светлов, на этот раз, очевидно, заинтересованный рассказом дяди.

   -- Потом-то? -- медленно переспросил старик, как бы наслаждаясь воспоминанием.-- Потом-то, племяша, лучше и не вспоминать на старости, что было: огонь-баба стала, веревками рук от шеи не оторвать...

   Соснин залпом допил стакан, низко опустил свою седую всклокоченную голову и, сурово сдвинув брови, крепко о чем-то задумался.

   Александр Васильич воспользовался этой минутой и стал прощаться, ссылаясь на множество визитов впереди.

   -- Эк тебя роденька-то подмывает! Да ты хоть вино-то сперва допей... егоза! -- сказал Соснин, быстро очнувшись.

   Светлов допил стакан.

   -- Ну, нет, племяша, этим ты от меня не отделаешься; да и я тебя не всегда буду шампанским потчевать...-- торопливо проговорил Алексей Петрович, наливая племяннику новый стакан.

   -- Вы непременно хотите, чтоб я раскис, дядя? -- спросил у него Светлов, улыбаясь.

   -- Хороша же ты опара, коли дрожжей боишься! Или полагаешь, что дядю на старости потешишь, так достоинство свое потеряешь? -- начал сердиться старик.

   -- Если это действительно может доставить вам удовольствие, дядя, тогда, разумеется, и толковать об этом нечего,-- сказал Светлов и сразу осушил стакан.

   -- Вот это так! Это по-нашему, племяша. Спасибо!

   Соснин встал и обнял племянника.

   -- Постой! Ты ведь, кажется, сочинитель? -- спохватился он вдруг.

   -- Да, я пишу.

   -- Ты этак и меня где-нибудь опишешь?

   -- При случае -- может быть...-- улыбнулся Светлов.

   -- Ах ты... материн сын! -- дружелюбно засмеялся Соснин.-- Я тоже одного сочинителя знал, только не русского, а из поляков,-- прибавил он задумчиво,-- огонь-душа был!

   -- Вы не помните фамилии, дядя?

   -- Как не помнить,-- помню. Первый у них сочинитель был; я и стихи-то его читал. Мицкевич ему фамилия.

   -- Неужели, дядя, вы его знали?

   -- Что же ты на меня глаза-то вытаращил? -- удивился Соснин.

   -- Да как же, это очень интересно. Где же вы его видали?

   -- А когда в Питере был: мы с ним в одной польской кухмистерской обедали. Забыл я теперь, как эту пани звали, которая стол держала. И пивали вместе.

   -- Вы, значит, и по-польски знаете?

   -- Jak Boga, kocham! {Ей-богу! (польск.).} -- засмеялся Соснин.

   -- Я надеюсь, дядя, вы мне расскажете об этом поподробнее, как только у меня будет время? -- сказал Светлов, очень заинтересованный тем, что сейчас услышал от Алексея Петровича.

   -- А вот забегай, снюхаемся как-нибудь...-- несколько лукаво ответил старик.

   Александр Васильич крепко пожал ему руку. Они расстались совершенно дружелюбно и, кажется, понравились друг другу. По крайней мере Соснин проводил племянника до самых ворот и на прощанье несколько раз повторил ему и даже крикнул вдогонку:

   -- Заглядывай же, смотри, племяша!

   От Соснина Светлов поехал к "тетке Орлихе", как называла Ирина Васильевна свою старшую сестру -- Агнию Васильевну Орлову. Орлова овдовела полгода тому назад. Муж не оставил ей ничего, кроме семерых детей да ничтожной пенсии, недостаточной для прокормления даже и одной головы. Из числа этих детей один мальчик принят был на казенный счет в какую-то военную школу, другой пристроился на побегушки в чью-то лавку, четверо были еще малы и обретались дома, на руках вдовы, а седьмая -- дочь -- за год перед тем вышла из института, с полнейшей непривычкой к встретившей ее жизни. Анюту,-- так звали дочь Орловой,-- Светлов помнил особенно потому, что она, будучи в этом заведении, отвечала обыкновенно на все вопросы родным застенчивым: "Не снаю". Такого же ответа удостоивался и сам Александр Васильич, когда с матерью навещал ее там по воскресеньям. В то время Анюта была в высшей степени робкое, несообщительное существо.

   Едва Светлов подъехал к ветхому, покривившемуся домику, где обитала эта многочисленная семья, на него так и повеяло со всех сторон нуждой да бесприютностью. Забор покосился, готовый обрушиться на неосторожного пешехода; ставни у окон уродливо висели в разные стороны, точно искалеченные члены у обезображенного трупа; калитка отворилась с таким пронзительным скрипом, как будто ее отпирали раз в год; ступеньки крыльца, когда вступил на него Александр Васильич, так затряслись под ним, что он в первую минуту даже отступил назад. Ему невольно вспомнились и широкий двор отцовского дома с большим, массивным крыльцом, и пролетка, на которой он только что подъехал,-- и стало как-то жутко Светлову. "Не в бархатной визитке надо было ехать сюда!" -- язвительно мелькнуло у него в голове. Он вошел, однако.

   Переступив порог этого дома, Александр Васильич почувствовал, как кровь мгновенно прилила у него к лицу при одном взгляде на окружающую обстановку. Во второй комнате от той, где он теперь стоял, два оборванных мальчика возились на голом, с большими щелями, полу, с жадностью отнимая друг у друга корку пирога. Их напрасно старалась унять сидевшая в уголку, поодаль, сестра, штопавшая чьи-то старенькие, со множеством заплат, брючки. Светлов не сразу узнал бы в ней прежнюю Анюту. Девушка выросла и похорошела,-- похорошела как бы назло своей семейной бедности. Стройная и миловидная, с маленькой русой головкой, с прекрасными задумчивыми темными глазами, она не только ничего не теряла от убогой обстановки, но, напротив, придавала ей какую-то своеобразную, горькую прелесть. Чрезвычайная худоба ее лица, рук и стана бросалась в глаза с первого взгляда.

   Увидев в передней раздевающееся, незнакомое, нарядное лицо, девушка заметно смутилась, не зная, что делать, вся покраснела и торопливо сунула на окно свою работу.

   -- Здравствуйте, Анюта! Ничего так не люблю, как заставать девушек за работой... Не узнали? -- скороговоркой молвил Александр Васильич, входя в комнату и приветствуя сестру самым искренним образом.

   Она широко раскрыла глаза, потом потупилась и нерешительно встала.

   -- Так-таки и не узнаете? -- сказал весело Светлов и назвал себя.

   -- Ах, боже мой! Неужели?..-- воскликнула девушка, едва доверяя своим ушам, бойко сделала шаг навстречу и опять нерешительно остановилась.

   -- Нет, уж извините, этак братьев не встречают! -- заметил еще веселее Светлов, обнял ее и поцеловал.-- Вот так будет породственнее,-- прибавил он, невольно залюбовавшись на сестру, как та заалелась вся от его поцелуя.

   -- Боже мой, как вы переменились-то! Я бы вас ни за что не узнала! -- говорила радостно, впопыхах, девушка, пока молодой человек звонко целовал все еще возившихся на полу ее братишек.

   -- А вы-то разве не переменились, Анюта? И я бы вас не узнал,-- сказал Александр Васильич, садясь с ней рядом.

   Он взял ее за обе руки.

   -- Ну, как вы поживали без меня? Ведь я вас сто лет не видал! Помните, как я ваше зеленое институтское платье соусом облил, а когда вас спросили, откуда это пятно, вы отвечали: "Не снаю"?

   Они оба весело засмеялись,

   -- Как не помнить,-- проговорила Анюта.

   -- И досталось же мне потом за это платье: мама так мне больно надрала уши, что они у меня целый час после того горели. А где же... Агния Васильевна? -- спохватился Светлов.

   -- Мамаша на рынок ушла; она сейчас придет. Вот она не ожидает-то встретить! Вы когда приехали?

   Александр Васильич назвал день.

   -- Папа-то ведь у нас... умер! -- сказала вдруг девушка, и голос ее оборвался.

   -- Да, я знаю, мне писали...

   Светлов чувствовал, что промолчать в эту минуту будет удобнее.

   -- Нам теперь очень трудно жить,-- заметила Анюта, помолчав.

   Она поняла деликатность брата, не желавшего показать, что он замечает их крайнюю бедность.

   -- Что ж делать, Анюта! Не всем живется хорошо,-- сказал Светлов с горечью.-- Я еще удивляюсь, как вы переносите ваше семейное горе...

   Александр Васильич невольно вспомнил при этом дядю Соснина, у которого деньги по углам валялись.

   -- Скажите мне, пожалуйста, Анюта, чем же вы теперь живете? Пенсия ведь у вашей мамы крошечная? -- спросил он, помолчав.

   -- Мамаше некогда работать на сторону, надо братьев обшивать, так я работаю кое-что, беру заказы, белье шью...

   -- И много вы таким образом зарабатываете -- в месяц, например?

   -- Когда рублей десять, а когда и меньше; работы мало, а я-то готова и день и ночь работать...

   Светлов мельком взглянул на сестру и заметил у нее легкую красноту вокруг глаз.

   -- Неблагодарная работа, Анюта,-- сказал он сосредоточенно.

   -- Паша еще немного помогает: он в лавке шесть рублей жалованья берет: когда рубль, когда два уделит мамаше,-- заметила тихо Анюта.

   -- Да, но ведь это, по вашей семье, как капля в море.

   -- И еще у нас помощник есть,-- сказала девушка, грустно улыбнувшись,-- Алеша. Он пока дома живет, в школу у меня приготовляется, так вот по утрам и ходит синиц ловить западней. Он их продает, а деньги мамаше приносит. У него страсть ловить птичек.