Пэлем Вудхауз - Том 13. Салли и другие
Не будет преувеличением сказать, что я ужаснулся. И более того, даже изумился. Вот уж никак не думал, что толстощекому остолопу Сыру по зубам такая тонкая детективная работа. Конечно, я всегда уважал в нем физическую силу, но считал, что способность одним ударом повалить быка — в этом он весь. Мне и в голову не приходило заподозрить в нем аналитический ум, достойный самого Эркюля Пуаро. Это показывает, как заблуждаются те, кто недооценивает человека только за то, что он не знает в жизни другой заботы, как только совать в воду и выдергивать из воды весло, хотя и кажется, что глупее занятия и придумать невозможно.
И правильно заметила Флоренс, что это неожиданное змеиное коварство у Сыра — результат того, что он, пусть недолго, но служил в полиции. Так и представляешь себе, как, выдавая новичку на руки полицейский мундир и форменные башмаки, начальствующие лица каждого отводят в сторону и учат его некоторым приемам, необходимым в избранной профессии. Сыр Чеддер, похоже, все хорошо усвоил и, возможно, даже научился обмерять пятна крови и собирать сигарный пепел.
Впрочем, все эти соображения лишь мельком пронеслись у меня в голове. А в основном меня занимали мысли поважнее, замыслы с размахом, как, по словам Дживса, выражался Гамлет. Я имею в виду, в какое положение попал теперь Б. Вустер, раз Сыру все известно. Флоренс, напитавшись крыжовником, пошла было прочь, но я ее задержал.
— А что в телеграмме? — спросил я.
— Не желаю об этом говорить.
— Зато я желаю. Обо мне там что-нибудь есть?
— А как же. Много.
Я сглотнул раз-другой и провел пальцем за воротником вокруг шеи. Я так и думал.
— Он упоминает о своих намерениях относительно меня?
— Да. Он пишет, что разломает вам хребет на пять частей.
— На пять?
— По-моему, на пять. Не позволяйте ему! — горячо сказала Флоренс, и было приятно убедиться, что она — против. — Что еще за глупости, спины ломать? В жизни не слышала ничего подобного. Постыдился бы.
И зашагала к дому походкой оскорбленной королевы, которая встала утром не с той ноги.
Между тем пейзаж тускнел на глазах, как говорит Дживс. Близился час предобеденного гонга. Я прекрасно сознавал, чем чревато опоздание к обеду, сотворенному Анатолем, но у меня не хватало решимости пойти и облачиться в смокинг. Я был так поглощен мыслями, что на меня нашел как бы столбняк. Крылатые насельники ночи подлетали ко мне, вились, приглядывались и улетали прочь, а я стоял неподвижно и размышлял, как быть. Когда тебя преследует такой бандит, как д'Арси Чеддер, необходимо употребить все мысли, какие имеются у тебя в наличии.
Внезапно, среди обступившего меня непроглядного мрака, блеснул светлый луч и растекся, пламенея, по всему горизонту. Я понял, что в общем и целом позиция моя вовсе
не плоха.
Понимаете, я только теперь сообразил: ведь Сыр не знает, что я в Бринкли. Он думает, что я обретаюсь в столице, и именно там раскинет свой невод. Примется звонить по телефону мне домой, поднимет звон, подождет-подождет и, не получив ответа, отступится в недоумении. Устроит засаду в «Трутнях», рассчитав, что уж туда-то я загляну, но убедившись, что не заглядываю, оттуда тоже уберется в недоумении. «Его все нет», — скажет он себе, конечно, скрежеща зубами, но так ничего и не добьется.
А в Бринкли ему теперь, после разрыва, ход заказан. Кто же это ездит гостем в дом, где находится барышня, с которой расторг помолвку? Так не делают, верно? Поэтому сюда он не явится. Если есть на земле место, где на сегодняшний день уж точно нет опасности столкнуться с какими-либо Чеддерами, то это — Бринкли-Корт.
Я облегченно вздохнул, взял ноги в руки и с песней на устах поспешил в свою комнату. Дживс был на посту, не то чтобы уж прямо с хронометром в руке, но неодобрительно покачивая головой в ожидании задержавшегося молодого хозяина. У него даже дрогнула левая бровь, когда я, наконец, появился.
— Знаю, знаю, что я опаздываю, — сказал я, начиная разоблачаться. — Я гулял.
Мое объяснение Дживс принял снисходительно.
— Вполне понимаю, сэр. Вечер такой погожий, я предположил, что вы, вернее всего, прогуливаетесь в парке. Я так и сказал мистеру Чеддеру, что в этом состоит причина вашего отсутствия.
11Уже наполовину просунувшись в рубашку, я окаменел, как те парни в старых сказках, которые неуважительно разговаривали с волшебниками, и в наказание их заколдовывали. Уши у меня навострились, точно у жесткошерстного терьера, но я все равно не мог поверить тому, что они услышали.
— Мистеру Че…Че… Как вы сказали, Дживс?
— Сэр?
— Я не понял. Вы хотите сказать, что… вы сообщаете мне, что Сыр Чеддер находится в этом доме?
— Да, сэр. Он недавно приехал на автомобиле и ждал вас здесь. Он выразил желание увидеться с вами и досадовал на ваше затянувшееся отсутствие. Удалился он, только когда наступило время ужина. Из его слов я понял, что он надеется встретиться с вами по окончании ужина.
Я тупо пролез в рубашку и перешел к завязыванию галстука. У меня дрожали руки-ноги — отчасти от страха, но еще больше от справедливого негодования. Без. преувеличения скажу, что это, на мой взгляд, было уж совсем безобразие. Я знаю д'Арси Чеддера как человека грубой душевной организации, который, как говорил Перси Горриндж, смотрит на закат и видит в нем сходство с кровавым бифштексом, что верно, то верно; но даже и от человека с грубой душевной организацией мы вправе ожидать какой-то деликатности, чуткости и тому подобного. А если ты одной рукой расторгаешь помолвку с Флоренс, а другой рукой нахально навязываешь ей свое общество, это представляется мне, как и всякому порядочному человеку на моем бы месте, ну просто, можно сказать, уж совсем за гранью.
— Это чудовищно, Дживс! — воскликнул я. — Неужели в его тыквенной голове нет никакого понятия о пристойности? Неужели ему не свойственны ни такт, ни чуткость? Вы знаете, что сегодня под вечер он телеграфной депешей, наверняка в самом недопустимом тоне, сообщил, что прерывает отношения с леди Флоренс?
— Об этом я не был уведомлен, сэр. Мистер Чеддер со мной не поделился.
— Наверное, заехал на почту по пути сюда, накатал телеграмму и отправил, она пришла незадолго до того, как прибыл он сам. Подумать только, отправить такое сообщение телеграфом! То-то служащие на почте, должно быть, посмеялись. И после этого еще набраться нахальства и явиться сюда. Это, Дживс, уже не лезет ни в какие ворота. Я не хочу быть резким, но единственное слово, каким можно определить д'Арси Чеддера, это — «мужлан»! Что вы на меня так уставились? — поинтересовался я, заметив, что Дживс разглядывает меня довольно многозначительно.
Он ответил тихо и неумолимо:
— Ваш галстук, сэр. Боюсь, он не выдерживает критики.
— Разве сейчас подходящий момент обсуждать галстуки?
— Да, сэр. Галстук должен иметь правильную форму бабочки, но вы этого не достигли. С вашего позволения, я поправлю.
И поправил. Получилось, надо признать, безукоризненно, однако я не успокоился.
— Вы понимаете, что моя жизнь под угрозой?
— Вот как, сэр?
— Уверяю вас. Этот огрызок колбасы… я имею в виду Дж. д'Арси Чеддера… недвусмысленно высказал намерение разломать мне хребет на пять частей.
— Неужели, сэр? Почему же?
Я изложил ему факты, и он выразил мнение, что положение дел внушает беспокойство. Я заглянул ему в глаза.
— Даже так, по-вашему?
— Да, сэр. Серьезную тревогу.
— Хо! — произнес я, позаимствовав любимое восклицание Сыра, и собрался уже заметить Дживсу, что раз он не нашел более подходящих слов для описания жуткой опасности, з которой я очутился, я готов приобрести ему в подарок «Тезаурус» Роджета, но тут прозвучал гонг, и я вынужден был со всех ног мчаться к кормушке.
Я бы не причислил мой первый ужин в Бринкли-Корте к самым приятным из мероприятий, в которых мне довелось принимать участие. Хотя, по иронии судьбы, именно в тот день Анатоль, этот гений кастрюль и сковородок, почти превзошел самого себя. Вот что он предложил собравшимся:
Le caviar frais
Le consomme aux pommes d'amour
Les sylphides a la creme d'ecrevisses[29]
Les корюшка в сухарях
Le какая-то дичь с жареным картофелем
Le мороженое,
ну, и конечно, les фрукты и 1е кофе. Однако воздействовало все это роскошество на душу Вустера не больше, чем если бы на столе стояла просто-напросто какая-нибудь тушенка. Я не хочу сказать, что отодвигал тарелку, не отведав кушанья, как, по словам тети Далии, поступал с пищей насущной Перси, но сменявшие друг друга блюда положительно обращались золой у меня во рту. Вид Сыра по ту сторону стола притуплял аппетит.
Возможно, это была всего лишь игра воображения, но, как мне представлялось, со времени нашей последней встречи он заметно разросся, как вверх, так и поперек, а смена выражений на его ярко-розовой физиономии ясно отражала ход его мыслей, если уместно назвать это мыслями. Он бросил на меня, пока мы ели, от восьми до десяти грозных взглядов, но на словах ничего не сказал, только, когда еще рассаживались, сообщил, что надеется переговорить со мной по окончании трапезы.
