Жюль Ромэн - Шестое октября
Между тем, как горничная приготовляет ванну, Жермэна садится за туалетный стол. На нем стоят флакон с бесцветной жидкостью и фарфоровая баночка с желтоватым кремом, то и другое — без этикеток. Оба средства она покупает у одной особы на улице Дофин, якобы приготовляющей их по секретным рецептам. (Жермэне приятно думать, что существуют такие секреты, переходящие от одного к другому по таинственной традиции. Зато она не доверяет объявлениям и ни разу не пожелала испробовать один из тех оптом фабрикуемых кремов, которые начинают распространять некоторые крупные парфюмерные и косметические магазины.) Жидкость, которой пропитывают ватку, должна очищать и укреплять кожу на лице. Жермэна пользуется ею в первый раз вечером, вернувшись из театра. Затем она спит с чистой и хорошо пахнущей кожей. Проснувшись, она повторяет эту чистку, чтобы удалить пот, который мог выступить во время сна. Затем она накладывает слой крема и осторожно массирует в течение десяти минут особо подверженные морщинам части лица. Этот слой крема останется на ней, пока она не выйдет из ванны. Тогда она снимет его тонким батистовым платком, не слишком нажимая на кожу. След крема сохранится до вечера, и на нем будет держаться пудра, хотя днем Жермэна пудрится как можно реже.
Этим приемам ее научила продавщица косметических средств. Светская женщина поступала бы иначе, например — накладывала бы слой крема вечером на всю ночь. Но для актрисы, у которой кожа по возвращении домой утомлена и размягчена гримом, лучше всего, обмыв лицо укрепляющей жидкостью, дать ему несколько часов полного отдыха.
Уход за красотой, занимая внимание, все же не мешает другим мыслям возникать и идти своим ходом.
— Маргарита, вы мне газету не дали. Принесите ее поскорее.
Жермэна разворачивает газету, смотрит сразу же на последние столбцы пятой страницы. «Коммерческий обзор»… Мука… хлеб… спиртные напитки… сахар… вот оно! «Настроение вялое, цены понизились на двенадцать сантимов. Очень мало сделок. Вялое настроение объясняется внешними причинами и благоприятной погодой. Рафинад подешевел на 50 сантимов. Его котируют от 59.50 до 60 франков».
Сердце у нее немного стучит. Виски слегка сжимаются. Она откладывает в сторону газету, принимается снова за массаж. У нее есть двадцать тонн пиленого сахара, купленного ею по курсу 62,42. Считая средний курс на вчерашний день равным 59,75, она теряет уже окало шестисот франков, — то, что зарабатывает, как актриса, за сорок дней. И если падение цен объясняется хорошей погодой, то его неспособно остановить это дивное солнце.
Она решилась на эту сделку, не переговорив с Гюро. Совратила ее мало-помалу на путь спекуляции сахаром одна из приятельниц. Впрочем, половина парижан, по-видимому, спекулирует как на песке, так и на рафинаде. Но рафинад пользуется предпочтением, может быть оттого, что в случае надобности для него как будто легче можно было бы найти употребление.
Эта приятельница, имеющая давние сбережения и щедрого любовника, владеет сотней тонн, приобретя ее по разным ценам, в пределах от 58 до 63. Напрасно она ее вовремя не продала.
Контора, работающая за их счет, помещается на улице Булуа в двух комнатах самого скромного вида, где сахару не хватило бы и на угощение дрессированной собаки. Глава дела Риккобони прежде, чем принять нового клиента, наводит — или притворяется, будто наводит — справки об его кредитоспособности. Но главным образом страхует он себя тем, что требует крупного залога. Жермэне для закупки сахара на сумму около двенадцати тысяч франков пришлось внести пять тысяч, а за остальную сумму, которую Риккобони якобы авансировал, она платит шесть процентов, ибо считается, что эти сделки производятся за наличный расчет. Очевидно, изобретатели этого спекулятивного увлечения боялись, что сделки на срок будут мало понятны широкой и несведущей публике, которую они имели в виду. Покупатель пусть думает, что его сахар где-то лежит, в углу очень чистого склада, защищенный от дождя. (Достаточно представить себе кровельный жёлоб как раз над этими двадцатью тоннами. Ужас какой! Впрочем, погода стоит ясная.) Риккобони даже намекнул, что сверх шести процентов за авансированную сумму он имел бы основания требовать возмещения расходов по складу, да уж бог с ними. Все доверчиво ждут курса 90, который Риккобони предсказывает на конец декабря месяца.
На беду ходят слухи и легко распространяются среди слабонервных новичков-спекулянтов, будто правительство переполошилось и во избежание головокружительного подъема цен, от которого пострадали бы скромные потребители, потребует, чтобы владельцы держали свой сахар на собственных складах. Жермэна рисует себе, как она будет перевозить, нагромождать в своей квартире двадцать тысяч коробок пиленого сахару, по килограмму в коробке. Вся гостиная будет ими заставлена. Под кроватью, в ванне — повсюду будет сахар. И как затем освободиться от него? Взвесим худший случай. Предложить сахар бакалейной торговле, что на углу? Перепродать его друзьям? Но друзья убегают, как только они вам нужны. Съесть эти двадцать тысяч кило? От одной этой мысли тошнит. Даже питаясь одними только пирожными, трудно, должно быть, одной женщине съесть больше ста кило в год. Сахару хватит на двести лет… Непременно надо будет Жермэне, рано или поздно, признаться в этом Гюро.
Она решает больше об этом не думать. Жермэна ничуть не беспечна по природе. К повседневным неприятностям она не относится легко. И к материальным заботам она особенно чувствительна. Но у нее хорошее мыслеобращение. Идеи у нее не склонны застаиваться.
Она пробегает глазами и по другим страницам газеты. События в Болгарии. Жермэна в курсе событий. Гюро, не колеблясь, беседует с нею о политике. И она легко говорит на серьезные темы. Она не только прошла полный курс среднего образования для девиц в лицее Фенелона, но и выдержала при помощи частных уроков экзамен на степень бакалавра по обеим специальностям — литературе и философии.
Ее удивляет иногда то обстоятельство, — она за собой наблюдает, — что к вопросам, которые она понимает как будто не хуже Гюро и по которым может высказать разумное мнение, она никогда не чувствовала того горячего интереса, с каким он относится к ним. То же и сегодня. Она считает положение серьезным и понимает последствия, которыми грозят Европе эти восточные споры. Не только потому, что это ей сказал Гюро. Она и сама прекрасно в этом разбирается. Но ей не удается прийти от этого в волнение. Падение курса рафинада на 12 сантимов беспокоит ее в сущности гораздо больше. И если бы кто-нибудь из имеющих на это право заявил ей, что покрой ее кимоно смешон, она была бы совершенно подавлена. А между тем, она не так глупа, чтобы не понимать, что европейская катастрофа отразилась бы совсем иначе на жизни каждого, на ее собственной жизни. Но покуда истина остается столь общей, Жермэна способна дарить ее только вежливым вниманием.
Чтобы почувствовать сколько-нибудь живой интерес к этим восточным осложнениям, ей приходится сказать себе, что из-за них может измениться политическая карьера Гюро. Вот это последствие ей легко изолировать, и тогда эти отдаленные события становятся для нее ощутимы, как если бы их связывал с нею особый нерв.
Если положение станет тревожнее, Гюро так или иначе выступит, либо в комиссии по иностранным делам, членом которой он состоит, либо на парламентской трибуне. Сессия должна возобновиться на днях. Но правительство может срочно созвать палаты. При таких обстоятельствах часто падают правительства. Гюро несколько молод для министерского портфеля. Но его имя уже выдвигалось в газетных заметках. Быть любовницей министра очень лестно и очень выгодно. Гюро не бросил бы ее; прежде всего потому, что он по природе своей настолько верен, насколько может быть верен мужчина, а затем оттого, что он кокетничает известным нравственным изяществом. Деньгами он помогал бы ей больше. Ей бы в голову не пришло спекулировать на сахаре, будь менее стеснен ее бюджет. Разумеется, война была бы чем-то чудовищным. Но ни из чего не видно, что мы будем в нее вовлечены. Впрочем, в разгаре войны любовница министра может сохранить большинство приятностей существования. Она даже может быть полезной, например, в Красном Кресте: поднимать настроение раненых. Наверное, женщину, рисковавшую жизнью под снарядами, не затруднились бы наградить орденом Почетного легиона. Какие овации по возвращении, при первом выступлении на сцене! Маленькие листки уже не посмели бы ее вышучивать. И во всяком случае министр Гюро устроил бы так, что у нее не вышло бы никаких неприятностей с ее двадцатью тоннами сахара. Он мог бы даже взять их для надобностей армии.
Эти размышления сопутствовали ей до ванны, которую она находит ужасной, как, впрочем, и всю ванную комнату, переделанную из кладовой. Даже трубы имеют нелепый вид. Паркет, вероятно, гниет под коробящимся линолеумом. Ванну пришлось выбрать высокую и короткую за недостатком места, снаружи она окрашена в мерзкий цвет зеленого шпината и напоминает банные заведения с платой 75 сантимов за вход.
