Филантропы в рваных штанах - Роберт Трессел
У Раштона было так мало работы, что почти все его рабочие ожидали увольнения в следующую же субботу после традиционного обеда, а одному человеку − его звали Джим Смит − не дали даже дождаться субботы − он был уволен в понедельник, наутро после традиционного обеда.
Ему было сорок пять лет, но роста он был совсем маленького − чуть больше пяти футов. О нем говорили, что Малыш Джим сложен не совсем правильно − туловище у него большое, как у человека ростом футов в шесть, а ноги совсем короткие. К тому же он был толстоват и поэтому выглядел совсем неказисто.
В понедельник, наутро после традиционного обеда, он красил окно на втором этаже − там работало еще несколько человек. Обычно десятник, когда надо было устроить перерыв, чтобы перекусить, кричал: «Эй!» − чтобы все рабочие знали: пора кончать. Без десяти минут восемь Джим кончил красить окно и решил после завтрака заняться дверью. Пока он ждал, когда десятник прокричит: «Эй!»-ему вспомнился праздничный обед, и он начал мурлыкать про себя песни, которые там пели. К нему привязался мотив «Ведь он хороший парень», и он уже не мог от него избавиться, мотив так и вертелся в голове. Он стал гадать, который же теперь час; судя но тому, сколько он успел сделать с утра, скоро должно быть восемь. Он отчистил и зашпаклевал всю раму и выкрасил все окно. Добрых два часа работы. Он получал только шесть с половиной пенсов в час, и если он не заработал шиллинг, то он ничего не заработал. Так или иначе, хватит им этого или нет − он не собирается ничего больше делать до завтрака.
Мотив «Ведь он хороший парень» все еще крутился у него в голове, он засунул руки в карманы и принялся
Я и пальцем не двину до завтрака!
Я и пальцем не двину до завтрака!
Я и пальцем не двину до завтрака!
Поесть пора!
Гип-гип-ура! Гип-гип-ура!
Я и пальцем не двину до завтрака!
− И после завтрака тоже, − заорал Хантер, неожиданно появившись в дверях. − Я уже полчаса стою за дверью и слушаю, что ты тут творишь. Ты за это время палец о палец не ударил. Заполняй наряд и отправляйся к девяти в контору получать расчет. Мы не можем платить тебе за то, что ты тут валяешь дурака.
Не ожидая ответа, Скряга отправился вниз, устроил десятнику грандиозный скандал за то, что развалил дисциплину, и приказал не допускать Смита к работе после завтрака. После этого он уехал. Он появился так тихо, что никто и не догадался, что он здесь, пока не услышали, как он орет на Смита.
А Смит не стал уж завтракать и тут же отправился восвояси. После его ухода остальные рабочие высказывались в том смысле, что так ему и надо, − вечно он поет, вместо того чтобы работать. Теперь не те времена, чтобы валять дурака. Надо же иметь голову на плечах!
Истон, работавший в другом доме под началом Красса, понимал, что, если не будет новой работы, его уволят одним из первых. Насколько он мог судить, работы оставалось от силы на неделю или две. Несмотря на перспективу оказаться без работы, он находился в лучшем настроении, чем несколько месяцев назад, потому что ему казалось: он понял, что происходит с Рут.
Мысль эта осенила его ночью после традиционного обеда. Когда он явился домой, Рут уже была в постели. Объяснения миссис Линден по поводу болезни Рут навели Истона на некоторые догадки. Теперь, когда он, как ему казалось, понял, в чем дело, он винил себя за то, что был так невнимателен к ней. В то же время он не мог понять, почему она сама ему всего не сказала. Единственное толковое объяснение предложила миссис Линден − женщины в такие периоды вообще ведут себя странно. Как бы там ни было, он радовался, что знает, в чем дело, и решил, что она теперь заслуживает большей нежности и снисхождения.
Объект, на котором он работал, практически уже заканчивался. Это был большой дом, именовавшийся «Убежищем», похожий на «Пещеру». За последнюю неделю или две он превратился, как они это называли, в «лазарет». Это означало, что, поскольку все другие работы были закончены, большинство рабочих перебросили сюда, так что здесь их собралась целая куча. Все внутренние работы были завершены, осталась только кухня, где они обедали, и помещение для мойки посуды, превращенное в кладовку для красок.
Все были заняты своим делом. Бедняге Джо Филпоту, у которого за последнее время сильно обострился ревматизм, досталась очень трудная работа − стоя на высокой лестнице, он красил фасад.
И хотя хватало людей и помоложе его, Филпоту и в голову не пришло отказываться. Он боялся, что Красс или Скряга решат, что он не годится для работы. В обеденный перерыв все старые рабочие собрались в кухне. Здесь были Красс, Истон, Банди и Дик Уонтли, который восседал на ведре.
Не было только Филпота и Харлоу, и все гадали, куда они запропастились.
Утром многие замечали, как они шептались, сличая какие-то клочки бумаги, в результате чего возникло несколько теорий, объясняющих их исчезновение. Большинство полагало, что они прознали, кто будет победителем на бегах, и пошли делать ставки. Другие думали, что скорее всего они что-нибудь услышали о новой работе в другой фирме и пошли разведать об этом подробней.
− Как бы они не потонули, − заметил Истон, намекая на погоду. Все утро собирался дождь, а потом стало так темно, что Красс зажег газ, чтобы, как он выразился, не пронести ложку мимо рта. Ветер за окнами крепчал с каждой минутой, небо потемнело, и наконец проливной дождь застучал в рамы и хлынул потоками по стеклам. Все мрачно посмотрели друг на друга. Теперь снаружи не поработаешь, а внутри уже все готово. А так как им платили по часам, то это означало, что деньги за полдня они потеряли.
− Если так пойдет
