Оскар Лутс - Будни
– Подумать только, разве мы смогли бы так приятно проводить время вместе, – замечает жених Аадниель, – если бы продолжали злобствовать и раздувать взаимную вражду! Нельзя поносить своих ближних, ибо мы даже и понятия не имеем, где скрывается наше счастье. Может быть, именно предполагаемый враг станет самым лучшим нашим другом.
– Это правда, Йорх, то что ты говоришь, – одобрительно кивает головой Юули, – если бы мы в тот вечер не стали…
– Ах, ну зачем ты заводишь речь о том вечере?! – восклицает Маали, перебивая сестру. – Лучше поговорим о сегодняшнем. Поговорим… Ах да, правда ли, что хозяин Юлесоо в разводе со своей женой?
– А как же, – удивляется Кийр вопросу, – какие тут могут быть сомнения? В разводе, в разводе! Он живет в Юлесоо, она – в Рая… общения нет никакого – чего же вам еще надо? Даже и вещи Тээле уже увезены из Юлесоо. Конец, конец.
– А может, еще помирятся? Позлятся немного да и помирятся?
– Нет, где там! С чего это им мириться? Одна хороша, а другой – и того лучше! Какой из Тоотса муж и какая из Тээле жена?! Я же вам говорил, что это за люди, разве вам мало этого. До чего ж я рад, что я…
– Святый Боже! – вздыхает Помощник Начальника Станции. – Как все же быстро! Едва сыграли свадьбу – и уже в разводе.
– Да, но, – пожимает Кийр плечами, – этого следовало ожидать. Я же сразу сказал, что…
– Даже страшно становится, как подумаешь, – продолжает портниха. – Скажем, к примеру, если мы поженимся и тоже так же…
– Как тебе, Юули, не стыдно так думать! – восклицает молодой портной с неудовольствием. – Если они разошлись, это вовсе не значит, будто мы должны сделать то же самое. – И постучав себя в грудь, добавляет: – Вот мужчина, который… Положись на него! Он не вчера родился, это тебе не Тоотс, у которого ветер в голове. Да и ты тоже не какая-нибудь избалованная неженка с целым мешком всяческих капризов за спиной. Помни об этом, прими к сведению и не порти нашего радостного настроения.
– Браво, господин Кийр! – восклицает в свою очередь Маали. – Прекрасно сказано! Выбейте из нее, как пыль, все ее страхи и опасения, не то она опять упадет духом, и мне придется возиться с нею. Немедленно выдайте ей добротный поцелуйчик и… И если это не поможет, тогда…
– Что – тогда? – спрашивает жених с любопытством.
– …тогда еще один. До тех пор целуйте, пока не подействует. Если мешаю, так могу уйти в другую комнату.
В один из таких вечеров к сестрам вновь притаскивается уже знакомый нам обладатель странной обувки Ух-Петух-Который-Моложе, этот массивный характер. Внедряется в рабочую комнату, прямиком оттуда вваливается в заднюю, распространяя вокруг себя вонь трубочного нагара.
– Бог в помощь хозяйкам дома! – скрипит он. – Я нынче опять пришел глянуть, что вы тут поделываете. – И, заметив присутствие Георга Аадниеля, удивляется:
– Гляди-ка, никак этот крендель сидит туточки с того самого вечера, как я сюда заглядывал?! – И прежде, чем кто-либо успевает ему ответить, продолжает: – Вот я прихватил с собой пару конфеток.
С этими словами он кидает на стол три конфетки в замызганных обертках, сморкается на пол, проводит разок ладонью по своим тюленьим усам и опускается на стул, шумный, словно плохая погода.
– Ну так вот, – повторяет гость, – шел мимо да и подумал – пойду-ка я впрямь, гляну, чего они поделывают, спрошу, сошшут все ж таки мне костюм или не сошшут.
– Силы небесные, – отвечает Маали, – вам же еще в прошлый раз, когда вы приходили, сказано, что не сошшут.
– Куда ж мне податься? Не могу ж я и впрямь идти к этому кренделю! Этот изведет сукно почище всякой моли.
– Поступайте, как знаете, мы испортим ваш костюм еще больше – мы не сумеем его сшить.
Жених Кийр осторожно встает из-за стола, неспешно, бочком продвигается к дверям, выходит в рабочую комнату сестер, некоторое время ищет там что-то ощупью в темноте и возвращается с найденным предметом на свое прежнее место. И трудно сказать, кто из них в этот момент сопит громче – сам ли он или другой гость; одно во всяком случае несомненно: Ух-Петух сильнее воняет.
Воцаряется довольно долгая пауза, Клодвиг открывает форточку и набрасывает на себя шаль. Помощник Начальника Станции кладет руки на колени и передергивает плечами.
– Вот что, барышни, – произносит, наконец, Ух-Петух, – задумал я торговать льном.
– Почему бы и нет, – считает Маали, – дело это, говорят, прибыльное.
– Говорят-то говорят, да небось я и сам знаю, что к чему. Только, глядите-ко, одному-то все ж таки тяжело вести дело. Я пойду по деревням лен закупать, а кто его у меня дома принимать будет? Тут вторую половину вроде бы надоть.
– А разве вторых половин на свете мало?
– Да где ж они есть-то? Какую ни попадя все ж таки не возьмешь.
– Ну так выберите какую-нибудь из многих.
– Это уже другой разговор. И знаете, мамзель или барышня – я уже выбрал.
– Прекрасно, за чем же дело стало?
Клодвиг подает сестре и Кийру знак глазами: разговор становится очень интересным – чего вам еще надо! И вновь обращается к Ух-Петуху, словно бы подбадривая: – Так за чем же дело стало?
– Да, за чем дело стало, – гость сопит, выбивая свою чудовищных размеров трубку об ножку стула, – за тем и стало. Откель мне знать, пойдет ли, нет за меня, кого я выбрал.
– Небось, пойдет.
– Откель мне знать.
– Ну, так спросите же у нее в конце концов, тогда будете знать.
Ух-Петух набивает трубку новой порцией табака, раскуривает, выпускает два-три клуба едкого дыма, кидает взгляд исподлобья в сторону Кийра и произносит:
– Глядите-ка… я приходил сюда как бы из-за костюма или вроде того. Ну а чего ж я стал бы с этим костюмом делать – костюмов у меня хватает. Я приходил вовсе не из-за костюма. Я…
Ух-Петух внезапно умолкает, слышится лишь попискивание его трубки. Затем бросает через плечо Хейнриху Георгу Аадниелю:
– Слышь-ка ты, крендель, ступай-ка ты прочь, на улицу, ступай домой – я хочу тут пару слов сказать.
– Так, стало быть, домой! – молодой портной выпрямляется словно бобовый стебель. – Кто пришел сюда первым – я или вы? Домой! Скажете тоже – домой! Отправляйтесь домой сами!
– Не к чему тебе этот разговор слушать, – отвечает Ух-Петух неожиданно примирительным тоном, – ты – человек молодой.
– Какой есть, такой и есть, но отсюда я никуда не уйду.
– Ну тогда слушай. – И возвращаясь к прерванному разговору: – Ну да, костюм – это так, пустая болтовня. Я хотел спросить, не согласитесь ли вы стать другой половиной? Вы тут – две молодые расторопные девицы…
На некоторое время в комнате воцаряется могильная тишина, затем Маали прыскает со смеху.
– Д-две… д-две расторопные девицы! – Выдавливает она наконец из себя. – Д-две, д-две, но ведь не можете же вы в самом деле заиметь сразу две вторых половины, должны же вы знать, которую хотите.
– Мне все одно, – Ух-Петух смачно сплевывает на пол.
Новый приступ смеха. Даже робкая Юули решается улыбнуться. Но тут раздается голос Хейнриха Георга Аадниеля, исполненный такого мужества, на какое только последний способен:
– Послушайте, Ух-Петух или как вас там, теперь я скажу вам то же самое, что вы сказали мне: уходите домой и не беспокойте нас больше!
– Та-ак, – Ух-Петух смотрит через плечо в сторону портного, – кто это сказал?
– Я.
– Гляди-ка, а ежели я тебя разок вдарю?
– Прежде чем ты мне разок вдаришь, – Кийр вынимает из-за спины утюг, принесенный из рабочей комнаты, – я вдарю тебе дважды. И, грохнув утюгом об стол, добавляет:
– С этим инструментом я умею обращаться, имей это в виду! Жаль, что он не горячий, но не беда – это блюдо годится для тебя и в холодном виде.
– Ты что, сам подбиваешь клинья?
– Да, да, сам. Давай, уматывай! И как только ты произнесешь еще хоть одно ругательство, я тебе сразу врежу.
– Гляди-ка, какой…
– Ну-ну? Как только…
Ух-Петух-Который-Моложе пыхтит, словно разъяренный бык, оказывается, он вовсе не такой-то крепкий мужчина, каким почти без сомненья выглядел вначале. Боится утюга. Но чтобы все-таки хоть что-нибудь предпринять, Ух-Петух пускает через стол прямо в глаза «кренделю» струю едкого дыма: «Пых, пых!»
Аадниель моргает глазами, трясет головой и чихает. И как раз в тот момент, когда он чихает и его глаза наполняются слезами, будущий льноторговец протягивает к нему свои страшные лапы, чтобы схватить. Юули вскрикивает и закрывает глаза руками, ее робкие нервы не в состоянии вынести такую ужасную картину. Клодвиг стоит, словно соляной столб, бледная, рот ее чуточку приоткрыт.
Но смотрите-ка – в самый критический момент рыжеголовый приходит в себя и мгновенно осознает серьезность положения. Как раз, когда волосатые, похожие на пугающие сучья киуснаской березы руки приближаются к вороту его пиджака, Аадниель успевает отшатнуться на шаг назад, поднимает утюг и «врезает» по запястью нападающего.