Кнут Гамсун - Бенони
А куда же направляется наш законник, какие у нею планы? Этот ленивый молодой Арентсен, этот праздный гуляка, чего ради он так себя утруждает? Бог весть. Впрочем, сам Арентсен говорит себе, что вышел исключительно для пользы дела. Не посетил ли он церковь в родном приходе, чтобы люди его заметили и признали, и не с той ли самой целью идёт он теперь в соседнюю церковь?
Молодой Арентсен вынашивает замыслы приобщить народ во множестве приходов к закону и к праву. Так-то оно так, но до весны его замыслам всё равно не суждено осуществиться, ибо все мужчины ушли к Лофотенам, посёлок сидит без гроша, так зачем же хлопотать сегодня?
Молодой Арентсен сбивает снег с пня и устраивает для себя сиденье. Он съедает прихваченную из дома провизию и изрядно отпивает из бутылки, а потом делает ещё два особенно глубоких глотка и швыряет пустую бутылку в снег. Легче будет идти без тяжёлой бутылки, думает молодой Арентсен. Он нимало не огорчён тем, что допил бутылку, благо у него есть при себе другая.
Мирными и красивыми кажутся поле и лес в зимний день. Не унылыми, как ни странно, а даже интересными — в порядке исключения. Арентсен вскидывает голову и вглядывается: ему послышался какой-то звук. Кто-то идёт лесом. Надо же, какая встреча! Это Роза!
Они здороваются, они удивлены — оба.
— Ты к нам? — спрашивает он.
— Да. А ты к нам?
— Да, я иду ради деловых интересов. Мне надо посетить столько церквей, сколько удастся. Чтоб меня узнали.
Роза тоже считает своим долгом объясниться:
— А мне надо в Сирилунн. Я ещё не бывала там с начала года.
Но едва улеглось первое изумление по поводу неожиданной встречи, оба начинают испытывать досаду, что именно сегодня, как на грех, пустились странствовать. Что не могли хоть немного задержаться дома. Для Розы это ещё полбеды, она со времён Эдварды, с тех дней, когда сама она носила короткую юбочку, привыкла через небольшие промежутки времени наведываться в Сирилунн. Но вот Арентсен злится на самого себя и думает: что бы мне погодить ещё день... Впрочем, он не из тех, кто не сумеет найти выход.
— Я так и знал, что ты сегодня не будешь дома, — говорит он.
— Правда?
— Да, вот почему я и пошёл. Я хотел подгадать так, чтобы побывать в вашей церкви, когда тебя там нет.
Раскусила ли она эту выдумку? Она засмеялась и сказала: спасибо, большое, большое спасибо.
— Я думал, тебе это безразлично... Я хотел хоть раз угодить тебе...
— До чего ж ты стал серьёзный, — задумчиво говорит она. — По-твоему, это красиво приходить к нам, когда меня нет?
Но старый холостяк не вынес такого обилия серьёзности.
— Если ты так это воспринимаешь, тогда уж лучше я поверну и пойду с тобой, — заявил он.
Они прошли рядом несколько шагов.
— Нет, — вдруг сказала Роза, — тогда уж лучше я поверну. Я ведь не по делам иду.
И они снова повернули и пошли к дому, где жила Роза.
Шли они и шли, болтали о всякой всячине и неизменно сходились во мнениях. Арентсен малость притомился после того доброго глотка из бутылки.
— Иди-ка вперёд, у меня в сапог что-то попало, — сказал он и пропустил её вперёд.
Роза шла-шла, потом оглянулась и подождала его. Он приближался словно молодой парнишка, словно танцор, он даже отпустил какую-то шутку по поводу своих стёртых ног. А потом вдруг без всякого перехода спросил, по-прежнему ли она помолвлена с Бенони-Почтарём.
— Да, по-прежнему. И довольно. Не будем об этом говорить.
— Ты ведь прекрасно понимаешь, что это нелепо, — сказал он.
Поначалу она хотела огрызнуться, но тотчас спохватилась и благовоспитанно промолчала. А может, она просто была с ним согласна в глубине души.
И они бодро зашагали дальше. Стало два часа, потом три, с гор потянуло ветром, а на небе там и сям высыпали первые звёзды. Молодой Арентсен снова завёл приятные речи, сказать по правде, он приустал, недаром он с утра пораньше начал прикладываться к бутылочке и теперь ничего не хотел, кроме как продолжить в том же духе. Он не был заправским пьяницей, он был просто испытанный собутыльник и потому считал, что в таком дальнем пути бутылочка очень даже кстати... А тут уже стало четыре, после перевала дорога пошла под гору, в лесу было теплей, но вокруг быстро темнело.
— Может, это и в самом деле нелепо, — неожиданно говорит Роза.
Ему пришлось напрячься, чтобы вспомнить, с чем она согласна, потому что времени прошло много.
— Да, да, нелепо, — отвечал он. — Какой он тебе муж? Только нелепый.
— Но ты не смеешь так говорить, — пылко возразила она. — Как гадко, что именно ты это говоришь.
— Ну, не буду, не буду. Чёрт знает что, тащиться в такую даль, если человек к этому не привык. Вот и опять что-то не в порядке с подтяжками. Пройди вперёд и подожди меня.
Она продолжала шагать. Когда он догнал её, на небо уже выплыл месяц и встал как раз у них над головой. Очень был красивый вечер.
— А вот и месяц, — сказал он в новом приступе оживления, после чего побрёл дальше, простёр руку вперёд, остановился и сказал:
— Вслушайся в бурю тишины!
Ещё немного спустя он с необычайной лёгкостью в мыслях двинулся дальше, не переставая болтать:
— Ты только подумай: полный месяц! Как пристально он глядит на всё! Тебе, наверно, стыдно, когда этот тип заглядывает прямо в лицо?
— Стыдно? Это почему же?
— Тебе, которая была помолвлена с Бенони-Почтарём.
Она промолчала. Непонятно почему её хорошее воспитание простиралось столь далеко, что она даже не могла сказать в ответ какую-нибудь колкость. Вот молодой Арентсен произнёс: «была помолвлена», и значит, всё это уже позади.
— Borre ækked, — доносится с дороги.
— Jbmel adde! — откликается Роза с отсутствующим видом.
То был лопарь Гилберт, и шёл он в Сирилунн.
— Передай там привет от нас, — попросил молодой Арентсен.
И лопарь Гилберт уж такой от них передал привет, он зашёл в первый дом, а из первого во второй, а из второго в третий и всюду говорил одно и то же:
— Ничего у Бенони не выйдет с пасторской дочкой!
Да, Гилберт мастерски разнёс новости об этом лунном вечере.
— Удивительно, что именно в этот вечер я встретила Гилберта, — задумчиво сказала Роза.
И вот, наконец, они вошли в пасторский дом. Молодого Арентсена встретили там как важного гостя, подали хорошее угощение, сварили крепкий грог, и пастор Барфуд весь вечер просидел за столом. А когда грог возымел своё действие, мать Розы не раз и не два улыбнулась забавным речам Арентсена.
— Ваша матушка, наверно, не помнит себя от радости? — спросила пасторша.
— Смею вас заверить, госпожа пасторша, что от её забот мне прямо покою нет.
И пасторша улыбнулась и, желая найти оправдание для матери Арентсена, сказала:
— Бедняжка, я её понимаю, она мать.
— Она заставляет меня напяливать по две пары рукавиц зараз.
— Бедняжка!
— Бедняжка? Но только моя выносливость помогает мне это стерпеть.
И тут пасторша улыбнулась во весь рот: ну до чего же он забавный, этот правовед!
После того как пасторская чета отошла ко сну, молодой Арентсен и Роза ещё долго сидели вдвоём. За разговором они хорошо поладили, молодой Арентсен теперь держал себя куда более разумно, Роза ещё никогда не слышала, чтобы он рассуждал так связно и толково. Оба они пришли к выводу, что именно им следует быть вместе и что помолвка с Бенони была нелепостью. Старая, четырнадцатилетней давности привычка опять свела их вместе, что, в общем-то, было вполне логично. Молодой Арентсен чётко рассказал о том, какие у них виды на будущее: виды, надо полагать, отменные, с голубятней и с большим сараем, хе-хе-хе! Команда со шхуны, та, что приезжала на пасхальную побывку, рассказала на Лофотенах о его возвращении, он уже получил несколько писем от кой-кого из местных жителей, которые нуждаются в его помощи. Подумать только, они даже не стали дожидаться, когда вернутся домой, опасаясь, что его перехватит противная сторона, хе-хе.
Роза сказала:
— А как мне быть с Бенони?
— Как тебе с ним быть? — вскричал молодой Арентсен, вкладывая в свои слова другое значение. — Ты же его бросаешь!
Роза покачала головой.
— Так не годится. Разумеется, через всё это надо пройти, так ли, иначе ли, но... Я ему напишу.
— Вовсе нет. Это ни к чему.
— Не далее как несколько дней назад я снова получила от него письмо, — сказала Роза. — Подожди минутку, я его принесу. Я на него не ответила, мне трудно было.
Роза ушла за письмом. И всё время она думала про кольцо и про крестик, и про то, что спаленка и большая комната, которую Бенони пристроил к своему дому, — это всё ради неё. Ещё она вспомнила про некую дату в середине лета.
— Оно, конечно, не очень складно написано, — сказала Роза извиняющимся тоном молодому Арентсену и развернула письмо. Она держалась очень серьёзно, и на душе у неё было грустно. — Но в конце концов, главное — это ведь не слова и не буквы, — добавила она.
