Джон Голсуорси - В ожидании
— Не помешаю, лорд Саксенден? Я не буду шуметь.
Пэр поправил фуражку, с обеих сторон которой были приделаны специальные козырьки.
— Н-нет! — буркнул он. — Гм!
— Похоже, что помешаю. Не уйти ли мне?
— Нет, нет, всё в порядке. Сегодня не взял ни одной. Может быть, при вас посчастливится.
Динни уселась на свою раскладную трость, расставив её рядом с собакой, и стала трепать пса за уши.
— Этот американец три раза утёр мне нос.
— Какая бестактность!
— Он стреляет по любой цели и, черт его подери, никогда не мажет. Попадает с предельной дистанции в каждую птицу, по которой я промахнулся. У него повадки браконьера: пропускает дичь, а потом бьёт вдогонку с семидесяти ярдов. Говорит, что иначе ничего не видит, хоть они ему чуть ли не на мушку садятся.
— Однако! — сказала Динни: ей захотелось быть чуточку справедливой.
— Верите ли, он сегодня ни разу не промахнулся, — прибавил лорд Саксенден с обидой в голосе. — Я спросил его, где он так навострился, а он ответил: «В таких местах, где промахнуться нельзя, не то умрёшь с голоду».
— Начинается, милорд, — раздался голос молодого егеря.
Собака повела ушами. Лорд Саксенден схватил ружьё, егерь взял на изготовку второе.
— Выводок слева, милорд!
Динни услышала резкое хлопанье крыльев: восемь птиц ниточкой летели к тропинке.
Бах-бах!.. Бах-бах!..
— Боже правый! — вскрикнул лорд Саксенден. — Чёрт меня побери!..
Динни увидела, как все восемь птиц перелетают через изгородь в другом конце поля.
Собака издала сдавленное ворчание и задрожала.
— Вам, наверно, ужасно мешает свет, — сказала девушка.
— При чём тут свет? Это печень, — ответил лорд Саксенден.
— Три птицы прямо на вас, милорд!
Бах… Ба-бах!.. Одна из птиц дёрнулась, сжалась, перевернулась и упала ярдах в четырёх позади девушки. У Динни перехватило дыхание. Жил комочек плоти и вдруг умер! Она часто видела, как охотятся на куропаток, но никогда ещё не испытывала такого щемящего чувства. Две другие птицы скрылись вдали за изгородью. Когда они исчезли, у Динни вырвался вздох облегчения. Собака с мёртвой куропаткой в зубах подошла к егерю, который отобрал у неё добычу. Пёс опустился на задние лапы и, не сводя с птицы глаз, высунул язык. Динни увидела, как с языка закапала слюна, и закрыла глаза.
Лорд Саксенден что-то невнятно буркнул. Потом невнятно буркнул ещё раз. Динни открыла глаза: пэр поднимал ружье.
— Фазанья курочка, милорд! — предупредил молодой егерь.
Фазанья курочка протянула на самой умеренной высоте, словно понимая, что её время ещё не наступило.
— Гм! — проворчал лорд Саксенден, опуская приклад на полусогнутое колено.
— Выводок справа! Нет, слишком далеко, милорд.
Прогремело несколько выстрелов, и Динни увидела, как над изгородью взлетели две птицы. Одна из них теряла перья.
— Эта готова, — сказал егерь, и Динни увидела, как он прикрыл глаза рукой, наблюдая за полётом птицы.
— Падает! — крикнул он. Собака задрожала и посмотрела на егеря.
Выстрелы загремели слева.
— Проклятье! — выругался Саксенден. — В мою сторону ни одна не тянет.
— Заяц, милорд! — отрывисто бросил егерь. — Вдоль изгороди!
Лорд Саксенден повернулся и поднял ружьё.
— Ой, не надо! — вскрикнула Динни, но голос её потонул в грохоте выстрела. Зайцу перебило заднюю лапу. Он споткнулся, остановился, затем, жалобно крича, заковылял вперёд.
— Пиль! — разрешил егерь.
Динни заткнула уши руками и закрыла глаза.
— Попал, чёрт побери! — пробормотал лорд Саксенден.
Даже сомкнув веки, Динни ощущала на себе его ледяной взгляд. Когда она открыла глаза, рядом с птицей лежал мёртвый заяц. Он был весь какой-то неправдоподобно мягкий. Девушка вскочила, порываясь уйти, но тут же снова села. Пока охота не кончилась, уходить нельзя: угодишь под выстрелы. Динни снова закрыла глаза, Стрельба не прекращалась.
— Порядочно настреляли, милорд.
Лорд Саксенден передавал егерю ружье. Возле зайца лежали ещё три птицы.
Слегка пристыженная всем только что пережитым, Динни сложила свою трость и направилась к перелазу. Не считаясь с устарелыми условностями, перебралась через него и подождала лорда Саксендена.
— Простите, что подшиб зайца, — извинился он. — У меня сегодня весь день в глазах точки мелькают. С вами такое бывает?
— Нет. Искры иногда сыплются. Ужасно, когда заяц кричит, правда?
— Согласен. Сам не люблю.
— Однажды у нас был пикник, и я заметила зайца. Он сидел позади нас, как собака, уши у него просвечивали на солнце и были совсем розовые. С тех пор люблю зайцев.
— Зайцы — это не настоящая охота, — снисходительно произнёс лорд Саксенден. — Я лично предпочитаю их жареными, а не тушёными.
Динни украдкой взглянула на пэра. Он был красен и, казалось, доволен собой.
«Пора рискнуть», — решила Динни.
— Лорд Саксенден, вы когда-нибудь говорите при американцах, что они выиграли войну?
Он отчуждённо взглянул на девушку:
— Почему я должен им это говорить?
— Но они же её выиграли. Разве не правда?
— Уж не ваш ли американец это утверждает?
— Нет, я от него этого не слышала, но уверена, что он думает именно так.
Динни снова заметила проницательное выражение на лице пэра.
— Что вам о нём известно?
— Мой брат ездил с ним в экспедицию.
— А, ваш брат!
Лорд Саксенден произнёс эти слова так, как если бы, рассуждая сам с собой, вслух сказал: «Этой девице от меня что-то нужно».
Динни внезапно почувствовала, что ходит по краю пропасти.
— Надеюсь, — заговорила она, — что, прочитав книгу профессора Халлорсена, вы прочтёте затем и дневник моего брата.
— Никогда ничего не читаю, — изрёк лорд Саксенден. — Нет времени. Впрочем, теперь припоминаю. Боливия… Он кого-то застрелил — не так ли? — и растерял транспорт.
— Он вынужден был застрелить человека, который покушался на его жизнь, а двоих ему пришлось наказать плетьми за жестокое обращение с мулами. Тогда все, кроме троих, сбежали и увели с собой мулов. Он был один белый на целую шайку индейцев-полукровок.
И, вспомнив совет сэра Лоренса: «Смотри на него боттичеллиевским взглядом, Динни», — она пристально посмотрела в холодные, проницательные глаза Саксендена.
— Не разрешите ли мне прочесть вам отрывки из дневника?
— Отчего же! Если найдётся время…
— Когда?
— Как насчёт вечера? Завтра после охоты я должен уехать.
— В любое время, какое вас устроит, — бесстрашно объявила Динни.
— До обеда случай не представится. Я должен написать несколько срочных писем.
— Я могу лечь и попозже.
Динни перехватила взгляд, которым Саксенден окинул её.
— Посмотрим, — отрывисто бросил он.
В этот момент к ним присоединились остальные охотники.
Динни уклонилась от участия в заключительной сцене охоты и отправилась домой одна. Ей было присуще чувство юмора, и она не могла не смеяться над своим положением, хотя прекрасно понимала, насколько оно затруднительно. Было совершенно ясно, что дневник не произведёт желаемого впечатления, пока лорд Саксенден не уверится, что за согласие послушать отрывки из тетради он кое-что получит. И ещё острее, чем раньше, Динни поняла, как трудно что-то дать и в то же время не дать.
Стая лесных голубей, вспугнутых девушкой, поднялась левее тропинки и полетела к роще, тянувшейся вдоль реки. Свет стал неярким и ровным, вечерний шум наполнил посвежевший простор. Лучи заходящего солнца золотили жнивье; листья, чуть тронутые желтизной, потемнели; где-то внизу, за каймой деревьев, сверкала синяя лента реки. В воздухе стоял влажный, немного терпкий аромат ранней осени, к которому примешивался запах дыма, уже заклубившегося над трубами коттеджей. Мирный час, мирный вечер!
Какие места из дневника следует прочитать? Динни колебалась. Перед ней стояло лицо Саксендена. Как он процедил: «А, ваш брат!» Это жестокий, расчётливый, чуждый всякой сентиментальности характер. Динни вспомнились слова сэра Лоренса: «Ещё бы, дорогая!.. Ценнейшие ребята!» На днях она прочла мемуары человека, который всю войну мыслил только комбинациями и цифрами и после недолгих усилий приучил себя не думать о страданиях, стоящих за этими комбинациями и цифрами. Одушевлённый одним желанием — выиграть войну, он, казалось, никогда не вспоминал о чисто человеческой её стороне и, — Динни была в этом уверена, — не смог бы её себе представить, даже если бы захотел. Ценнейший парень! Она не забыла, как дрожат губы Хьюберта, когда он рассказывает о «кабинетных стратегах» — о тех, кто наслаждался войной, как увлекательной игрою комбинаций и цифр, кто упивался сознанием своей осведомлённости, придававшей этим людям небывалую значительность. Ценнейшие ребята! Ей вспомнилось одно место из другой недавно прочитанной ею книги. Там говорилось о тех, кто руководит так называемым прогрессом; кто сидит в банках, муниципалитетах, министерствах, играя комбинациями и цифрами и не обращая внимания на плоть и кровь людскую — за исключением своей собственной, разумеется; кто, набросав несколько строк на клочке бумаги, вызывает к жизни огромные предприятия и приказывает окружающим: «Сделайте то-то и то-то, да смотрите, чёрт побери, сделайте хорошо!» О людях в цилиндрах на шёлковой подкладке и брюках-гольф, о людях, которые распоряжаются факториями в тропиках, копями, универсальными магазинами, строительством железных дорог, концессиями — и тут, и там, и повсюду. Ценнейшие ребята! Жизнерадостные, здоровые, упитанные, неумолимые люди с ледяными глазами. Они присутствуют на всех обедах, они всегда все знают, их никогда не заботит цена человеческих чувств и человеческой жизни. «И всё же, — успокаивала себя Динни, — они, должно быть, действительно ценные люди: без них у нас не было бы ни каучука, ни угля, ни жемчуга, ни железных дорог, ни биржи, ни войн, ни побед!» Она подумала о Халлорсене. Этот по крайней мере трудится и терпит лишения ради своих идей, чего-то добивается сам, а не сидит дома, всегда все зная, поедая ветчину, стреляя зайцев и распоряжаясь другими.
