Джон Голсуорси - В ожидании
Динни вошла в пределы поместья и остановилась у площадки для крокета. Как раз в эту минуту тётя Уилмет и леди Хенриет опять разошлись во мнениях. Они апеллировали к ней:
— Правильно ведь, Динни?
— Нет. Если шары коснулись друг друга, надо просто продолжать игру, и вы, милая тётя, не должны трогать шар леди Хенриет, когда бьёте по своему.
— Я же ей говорила, — вставила леди Хенриет.
— Как же, как же, вы это говорили, Хен. В хорошенькое положение я попала! Но я всё-таки не согласна.
С этими словами тётя Уилмет вогнала шар в ворота, сдвинув на несколько дюймов шар партнёрши.
— Ну, не бессовестная ли женщина! — простонала леди Хенриет, и Динни немедленно оценила огромные практические преимущества, скрытые в формуле: «Но я всё-таки не согласна».
— Вы прямо Железный герцог, тётя, — сказала девушка. — Разве что чертыхаетесь реже.
— Вовсе не реже, — возразила леди Хенриет. — У неё ужасный жаргон.
— Играйте, Хен! — отозвалась польщённая тётя Уилмет.
Динни рассталась с ними и пошла к дому.
Переодевшись, она постучала в комнату Флёр.
Горничная её тётки машинкой подстригала Флёр шею, а Майкл стоял на пороге туалетной, держа на вытянутых руках свой белый галстук.
Флёр обернулась:
— Хэлло, Динни! Входите и садитесь. Достаточно, благодарю вас, Пауэре. Иди сюда, Майкл.
Горничная исчезла. Майкл приблизился к жене, чтобы та завязала ему галстук.
— Готово, — бросила Флёр и, взглянув на Динни, прибавила: — Вы насчёт Саксендена?
— Да. Вечером буду читать ему отрывки из дневника Хьюберта. Вопрос в одном: где найти место, подобающее моей юности и…
— Невинности? Ну, нет, Динни: невинной вы никогда не будете. Верно, Майкл?
Майкл ухмыльнулся:
— Невинной — никогда, добродетельной — неизменно. Ты ещё в детстве, Динни, была многоопытным ангелочком. Ты выглядела так, словно удивлена, почему у тебя нет крылышек. Вид у тебя был вдумчивый, — вот точное слово.
— Вероятно, я удивлялась, зачем ты мне их оторвал.
— Тебе следовало бы носить панталончики и гоняться за бабочками, как две девчурки Гейнсборо в Национальной галерее.
— Довольно любезничать, — перебила мужа Флёр. — Гонг уже ударил. Можете воспользоваться моей маленькой гостиной. Если стукнете в стену, Майкл выйдет к вам с ботинком в руках, как будто пугает крыс.
— Отлично, — согласилась Динни, — но я уверена, что он окажется сущим ягнёнком.
— Это ещё вопрос, — возразил Майкл. — В нём есть что-то от козла.
— Вот эта дверь, — сказала Флёр, когда они вышли из спальни. Cabinet particulier[7]. Желаю успеха!
X
Динни сидела между Халлорсеном и молодым Тесбери. Наискось от неё, во главе стола — её тётка и лорд Саксенден с Джин Тесбери по правую руку. «Тигрица, конечно, но до чего ж хороша!» Смуглая кожа, удлинённое лицо и чудесные глаза девушки совершенно очаровали Динни. Они, видимо, очаровали и лорда Саксендена. Лицо его стало ещё краснее и благожелательнее, чем доводилось до сих пор видеть Динни. Он был так внимателен к Джин, что леди Монт пришлось целиком посвятить себя выслушиванию резкостей Бентуорта. «Последний из помещиков» в качестве личности ещё более выдающейся, чем Саксенден, настолько выдающейся, чтобы отказаться от пэрства, по праву старшинства восседал слева от хозяйки. Рядом с ним Флёр занимала Халлорсена, так что Динни сразу же попала под обстрел со стороны молодого Тесбери. Он говорил непринуждённо, прямо, искренне, как человек, ещё не пресытившийся обществом женщин, и открыто выказывал девушке то, что Динни про себя назвала «непритворным восхищением». Это не помешало ей несколько раз устремлять взгляд на его сестру и впадать в состояние, которое он квалифицировал как мечтательность.
— Ну, что вы о ней скажете? — спросил моряк.
— Обворожительная.
— Я, разумеется, передам ей это, но она и бровью не поведёт. Сестра самая трезвая женщина на свете. Она, кажется, не без успеха обольщает своего соседа. Кто он?
— Лорд Саксенден.
— Ого! А кто этот Джон Буль на углу стола, поближе к нам?
— Уилфрид Бентуорт, по прозвищу Помещик.
— А рядом с вами — тот, что разговаривает с миссис Майкл?
— Профессор Халлорсен из Америки.
— Интересный парень!
— Да, все говорят, — сухо отрезала Динни.
— А вы не находите?
— Мужчина не должен быть таким интересным.
— Счастлив слышать это от вас.
— Почему?
— Потому что тогда у неинтересных тоже появляются шансы.
— О! Часто вам удаётся выпускать такие торпеды?
— Поверьте, я страшно рад, что наконец встретил вас.
— Наконец? Ещё вчера вы обо мне даже не слыхали.
— Это верно. Тем не менее вы — мой идеал.
— Боже правый! У вас во флоте все такие?
— Да. Первое, чему нас обучают, — это мгновенно принимать решение.
— Мистер Тесбери…
— Ален.
— Я начинаю понимать, почему у моряков жены в каждом порту.
— У меня не было ни одной, — серьёзно возразил молодой Тесбери. — Вы первая, на которой я хотел бы жениться.
— О! Или вернее сказать — ого!
— Что поделаешь! Моряку приходится быть напористым. Если увидел то, что тебе нужно, бери сразу. Ведь у нас так мало времени.
Динни рассмеялась.
— Сколько вам лет?
— Двадцать восемь.
— Значит, под Зеебрюгге не были?
— Был.
— Вижу. Вы привыкли швартоваться с хода.
— И взлетать за это на воздух.
Взгляд девушки потеплел.
— Сейчас я сцеплюсь со своим врагом.
— С врагом? Могу я чем-нибудь вам помочь?
— Нет. Смерть его мне не нужна — пусть сначала выполнит то, чего я хочу.
— Очень жаль. Он кажется мне опасным.
— Займитесь миссис Чарлз Масхем, — шепнула Динни и повернулась к Халлорсену, который почтительно, словно она спустилась к нему с небес, воскликнул:
— Мисс Черрел!
— Я слышала, что вы потрясающе стреляете, профессор.
— Что вы! Я не привык к таким птицам, как ваши, — они сами подвёртываются под выстрел. Со временем, даст бог, освоюсь. Как бы то ни было, это полезный для меня опыт.
— Парк вам понравился?
— Ещё бы! Находиться там же, где и вы, большая удача, мисс Черрел, и я её глубоко ценю.
«Обстрел с двух сторон!» — подумала Динни и в упор спросила:
— Вы уже решили, как исправить зло, причинённое вами моему брату?
Халлорсен понизил голос:
— Я восхищён вами, мисс Черрел, и сделаю всё, что вы прикажете. Если хотите, напишу в ваши газеты и возьму назад обвинения, которые выдвинул в книге.
— А что вы потребуете взамен, профессор Халлорсен?
— Ничего — кроме вашего расположения, разумеется.
— Брат дал мне свой дневник. Он согласен опубликовать его.
— Если так вам будет легче, публикуйте.
— Интересно, поймёте ли вы когда-нибудь друг друга?
— Полагаю, что нет.
— Странно. Ведь вас, белых, там было всего четверо. Могу я узнать, что именно так раздражало вас в моём брате?
— Если я отвечу, вы используете это против меня же.
— О нет, я умею быть справедливой.
— Ну что ж, извольте. Во-первых, я нашёл, что у вашего брата предвзятое мнение о слишком многих вещах и что менять его он не собирается. Мы находились в стране, которой никто из нас не знал, среди дикарей-индейцев и людей, едва тронутых цивилизацией. Но капитан хотел, чтобы всё шло так, как у вас в Англии. Он придерживался определённых правил и от других требовал того же. Честное слово, дай мы ему волю, он стал бы переодеваться к обеду.
— Я полагаю, вам не следует забывать, — возразила чуточку растерявшаяся Динни, — что мы, англичане, давно доказали, насколько важна внешняя форма. Мы преуспевали в любой дикой и дальней стране именно потому, что и там оставались англичанами. Читая дневник, я поняла, в чём причина неудачи брата. Он недостаточно твердолоб.
— Конечно, он не из породы ваших Джонов Булей вроде лорда Саксендена или мистера Бентуорта, — Халлорсен кивком указал на конец стола. — Будь он таким, мы скорее бы нашли общий язык. Нет, он предельно сдержан и умеет скрывать свои эмоции. Они снедают его изнутри. Он похож на кровного скакуна, которого запрягли в телегу. Если не ошибаюсь, мисс Черрел, вы принадлежите к очень старому роду?
— К старому, но ещё не впавшему в детство.
Динни увидела, как взгляд Халлорсена оторвался от неё, остановился на Эдриене, сидевшем напротив, перешёл на тётю Уилмет, затем на леди Монт.
— О старинных родах я с удовольствием побеседовал бы с вашим дядей, хранителем музея, — сказал американец.
— Что ещё не понравилось вам в моём брате?
— Он дал мне почувствовать, что я здоровенный, неотёсанный чурбан.
Брови Динни приподнялись.
— Мы попали, — продолжал Халлорсен, — в дьявольскую, — прошу прощенья! — в первобытную страну. Так вот, я и сам стал первобытным, чтобы устоять в борьбе с нею и победить. А он не захотел.
