Коммунисты - Луи Арагон
— Франсуа, послушай, ну разве можно… Диего…
Диего кисло усмехнулся. Ну, как не уйти после этого? Он угостил папиросой Жан-Блэза, извинился перед господином Лебеком, что нехватило на его долю. В то же время он смотрел на скульптора и думал, что неспроста Луиза так настойчиво добивается знакомства с ним… такой атлет… а что если Луизе вздумалось… тут надо держать ухо востро!
Само собой, когда Диего ушел, Жан-Блэз намылил Лебеку голову. Ты в своем уме? Кто тебе позволил выставлять за дверь моих гостей? И все в том же роде. А потом он дал себе волю: посмотрел бы ты, что пишет этот Диего, срамота, настоящая срамота! И туда же, рассуждает о скульптуре! Смазливый мальчишка и только! Он, Жан-Блэз, питает к нему слабость, а тот пользуется. Видишь ли, мальчик он не вредный, даже услужливый. В прошлом году в Антибах…
— Я пришел к тебе за делом…
— Да, верно. Ну, выкладывай!
Франсуа начал издалека. Политическая ситуация. Исторические предпосылки войны, Мюнхен…
— Ну, чего ты канитель разводишь? — прервал его Жан-Блэз. — Скажи прямо, тебе деньги нужны?
Франсуа покраснел и сразу же объяснил, зачем пришел. Согласен Жан-Блэз оказать услугу партии или нет? Да, ротатор. А он, Лебек, будет иногда приходить и печатать листовку.
Скульптор сел на широкий низкий стул и стиснул колено своими сильными пальцами. Он смотрел на друга, как смотрел на него бывало в лицее: вытянул свои очень красные губы, как будто собирался засвистеть, прищурил золотистыe глаза, чуть поблескивавшие сквозь черные ресницы. Потом выпятил могучую грудь, расправил широченные плечи, втянул живот… С его босой ноги свалилась туфля. Он покосился на свои голые пальцы, поджал их.
— Ты спрашиваешь, голубчик, хочу ли я оказать услугу твоей партии? Видишь ли, я не коммунист… я и в том, что хорошо знаю, с трудом разбираюсь… Молчи. Дай мне договорить… Я не имею ни малейшего представления, права твоя партия или нет, понимаешь? Ни малейшего! Однако…
Он нагнулся, поднял свалившуюся туфлю, но вместо того чтобы надеть ее на ногу, поднес к глазам и стал внимательно разглядывать. Франсуа молчал из-за этого «однако». Он знал, что с Жан-Блэзом лучше не спорить, результат получался всегда обратный. А потом это «од-на-ко» с расстановкой в конце фразы столько ему всего напомнило… Когда Жан-Блэз бросил лицей из-за Гогена… и когда он сам, Франсуа Лебек, отказался от мечты об институте, потому что там надо было учиться три года, а ему не на что было жить эти три года…
— Вот именно потому, что я в этом ни черта не понимаю, голубчик, именно потому я и не могу тебе отказать… какое я имею право умывать руки? У меня для этого нет никаких оснований. Если есть хоть малейшая вероятность, малейшая, что вы правы, так ведь я же буду последним негодяем, если умою руки! Последним негодяем!
Лебек был растроган до слез. Вот он — старый друг, Жан-Блэз! Поразительный человек! Уж, конечно, он прав в своих рассуждениях о складках… такой молодец! Он сказал ему: — Ты молодец! Я всегда говорил, что ты молодец!
— Интересно, — заметил Жан-Блэз, — кого это тебе вздумалось убеждать, что я молодец? Мартину?
Франсуа пролепетал, вспомнив обещание, данное Мартине: — Знаешь, эта мысль пришла в голову Мартине… Ах, ты чорт! Она меня, верно, заждалась. Небось думает, что я уже в тюрьме.
Жан-Блэз рассмеялся: — Вот так утешил! Хорош способ вербовать сочувствующих… Что это, стучат?
Действительно, кто-то стучался в дверь. Жан-Блэз успел только накинуть на плечи халат — в мастерскую уже входила женщина, довольно толстая, с мелкозавитыми разноцветными прядями волос, курносая, преждевременно состарившаяся, в пестрой вязаной кофте с оранжевой каймой.
— Я вам помешала, господин Меркадье?
— И да и нет, мадам Виолетта. Может быть, вы придете прибрать через полчасика, если вам все равно?
Женщина ушла, метнув быстрый взгляд на гостя. Франсуа спросил: — К тебе уже не мадам Брокильяр ходит?
— А ты разве не знал? Она вышла замуж. Да, дорогой, за старикашку и переехала к нему на окраину. По-моему, он ее укокошит, чтобы поживиться ее сбережениями. Я ей так и сказал, а она говорит: что поделаешь, мужья на дороге не валяются… Новая хуже: она выпивает…
— Откуда ты ее выудил?
— Соседка. Да ты знаешь ее мужа, он тоже ваш. Лемерль…
Вот так-так! Вот это называется пристроил Роретту! Надо все сначала начинать. Даже и объяснять не стоит. Слишком долго. А Мартина, наверное, с ума сходит…
— Послушай, да что же это такое! — завопил Жан-Блэз. — Куда это ты убегаешь? Пришел с корыстной целью, а сам даже позавтракать со мной не хочешь… Идем, здесь рядышком бистро «Коррезские земляки». Дай только рубашку надену…
Лебек шагал из угла в угол. Он сунул два пальца в жилетный карман. Вытащил оттуда ключик, резинку, еще что-то и вдруг громко вскрикнул.
— Что такое? — спросил Жан-Блэз.
— Монакская марка! — воскликнул Франсуа и стремглав бросился к двери.
— Ну, и чудак! — пробормотал Жан-Блэз, остановившись на пороге, а Лебек тем временем несся по Западной улице мимо ребят, игравших в шарики. Жан-Блэз стоял на пороге и вспоминал то время, когда Лебека еще мальчишкой били «Королевские молодчики» на бульваре Сен-Мишель и ему, Жан-Блэзу, приходилось его защищать. Ничто не ново под луной… Вдруг он поймал на себе взгляд проходившей мимо девушки. Он вспомнил, что раздет, или, во всяком случае, не одет, и мигом исчез за дверью, словно в люк провалился.
Вслед за тем приподнялась серая занавеска. Из-за занавески выглянул круглый золотистый глаз Жан-Блэза. Прижавшись носом к стеклу, скульптор рассматривал девушку, которая заинтересовалась его телосложением.
Ничего особенного: посредственная статуя Бартольди в миниатюре.
XVI
Жоржетта Лертилуа приехала неожиданно. Она остановилась у Луизы Геккер и сразу же позвонила Сесиль. — Как? Ты здесь? Ты говоришь из Парижа?… А дети? Одна? Какое легкомыслие! — Она оставила детей в Антибах. Мари-Виктуар опекает девочек как старшая сестра, за них можно не беспокоиться. Сама Жоржетта здесь проездом, всего на двое суток. Она едет в Лилль… Сейчас! Сесиль помчалась к Луизе.
Геккеровский особняк в Шайо прекрасно подходит для больших приемов, но в нем не чувствуешь себя как дома, и обе подруги
