Жорж Санд - Маленькая Фадетта

Ландри очень тронуло, что Фадетта так просто и спокойно говорила о своей некрасивой наружности; он припоминал её лицо, которое ему не было видно в темноте. Наконец, он сказал, вовсе не желая ей льстить:

— Ты вовсе не так дурна, как думаешь, Фадетта. Многие хуже тебя и никто им этого не говорит.

— Хуже-ли я или лучше их, все-таки нельзя назвать меня хорошенькой девушкой, Ландри. Не старайся меня утешить, ведь это меня нисколько не огорчает.

— Невозможно ничего сказать, пока ты так одета и причесана. Все согласны с тем, что будь у тебя нос длиннее, рот поменьше и кожа белее, ты была бы миленькой. Бесспорно, что здесь нет вторых таких глаз, как у тебя. Многие бы за тобой ухаживали, если бы ты не смотрела так смело и насмешливо.

Ландри сам не отдавал себе отчета в своих словах. Он с интересом перечислял все качества и недостатки маленькой Фадетты. Она отлично это заметила, но не придала его словам никакого значения и продолжала:

— Мои глаза хорошо отличают доброе от злого. Мне все равно, что я не нравлюсь людям, мне самой несимпатичным. Не могу, понять как могут кокетничать со всеми хорошенькие девушки, точно все им нравятся. Я бы хотела быть интересной только в глазах любимого человека, если бы я была красива.

Ландри невольно вспомнил о Маделон, но маленькая Фадетта не дала ему времени углубиться в свои мысли и сказала:

— Я не ищу сожаления и снисхождения к моей внешности, вот в чем вся моя вина, Ландри. Я не стараюсь украсить себя, это их сердит, и они забывают все мои услуги. А ведь, даже если бы я вздумала нарядиться, на какие средства я бы это сделала? Я никогда ничего не прошу, хотя ни полушки не имею. Бабушка ничего мне не дает, кроме еды и ночлега. Я сама ничего не могу смастерить с лохмотьями, оставленными мне еще моей бедной матерью. Меня ничему не учили и с десяти лет я была брошена без присмотра на произвол судьбы. Ты ничего мне не сказал из доброты, а все ставят мне в упрек, что в шестнадцать лет мне пора пойти в услужение, что тогда я буду получать жалованье, но что я остаюсь с бабушкой из лени и любви к бродячей жизни. А бабушка будто бы меня не любит, но не имеет средств нанять служанку.

— Но ведь это правда, Фадетта! Тебя укоряют, что ты не любишь работать, твоя бабушка всем повторяет, что ей выгоднее было бы взять служанку.

— Бабушка так говорит, потому что она любит жаловаться и браниться. А только я заикнусь о разлуке, она меня не пускает, ведь я очень полезна в доме, хотя она в этом не сознается. Ведь она не молода, ноги у неё старые, где же ей собирать травы для настоек и порошков, иногда за ними приходится идти далеко. А я отлично знаю свойства трав, гораздо лучше, чем бабушка. Она сама удивляется, как ловко я приготовляю полезные лекарства. А поглядите-ка на нашу скотину, какая она выхоленная, все ей удивляются, зная, что у нас общее пастбище. Бабушка хорошо понимает, отчего у её баранов — отличная шерсть, а у коз — здоровое молоко. Ей не выгодно будет, если я уйду; да и я сама к ней привязана, несмотря на её дурное обращение и скупость. Но это все второстепенные причины, а главная моя причина совсем другая, скажу тебе ее, Ландри, если тебе не скучно слушать.

— Говори, мне очень интересно, — живо ответил Ландри.

— Дело в том, — продолжала она, — что мне еще не было шести лет, когда мать мне оставила бедного ребенка на руках, такого же некрасивого, как и я, но еще более обездоленного, ведь он хромой, слабый, больной, сгорбленный, и всегда-то он злится и шалит, потому что всегда страдает, бедный мальчик! Все его бранят, отталкивают, презирают, моего несчастного скакуна! Бабушка его бранит и бьет, а я вступаюсь за него, представляюсь иногда, что сама его треплю. На самом деле, я его не трогаю и он это отлично знает. Часто, если он провинится, он спасается ко мне и говорит: «побей меня ты, а то бабушка меня накажет» и я бью его в шутку, а он кричит, плутишка! Я смотрю за ним; когда у меня есть старые тряпки, я ему мастерю одежду; потом я всегда лечу его, а то бабушка не умеет смотреть за детьми и давно бы его заморила. Словом, я берегу этого хилого ребенка и облегчаю ему его жизнь, на сколько могу; без меня он скоро лежал бы в земле, рядом с отцом, которого мне не удалось спасти. Может быть, ему хуже, что будет жить некрасивый и искривленный, но я не могу помириться с мыслью об его смерти. Сердце мое обливается кровью, Ландри, от жалости и упреков, точно я мать скакуна! Как пойду я в услужение, буду получать жалованье, а он-то на кого останется? Вот и вся моя вина, Ландри, Бог мне судья, а не люди; я прощаю им их ненависть ко мне.

Ландри слушал с возрастающим интересом маленькую Фадетту и не находил возражений ни на один из её доводов. Последние слова её о маленьком брате так тронули его, что он почувствовал сильную жалость и желание вступиться за нее.

— На этот раз, Фадетта, твои обвинители сами не правы, — сказал он, — ты говоришь только хорошее; никто не предполагает в тебе твоего доброго сердца и рассудительности. Отчего не знают, какая ты на самом деле? О тебе перестали бы дурно отзываться и признали бы тебя хорошей девушкой.

— Я тебе говорила, Ландри, как мне безразлично, нравлюсь ли я или нет тем, кого я сама не люблю.

— Но если ты мне все это рассказываешь, значит… — тут Ландри спохватился и продолжал, поправившись — значит, ты дорожишь больше моим мнением? А я думал, что ты меня ненавидишь за то, что я никогда не был добр к тебе.

— Может быть, я прежде и не очень тебя любила, но с сегодняшнего дня я переменилась, и сказку тебе отчего, — сказала маленькая Фадетта. — Я считала тебя гордецом, в этом я не ошибалась, но ты можешь побороть свою гордость, тем больше для тебя чести. Я считала тебя неблагодарным, зная, как тебя воспитывали, но ты верен своему слову и твердо исполняешь его. Я обвиняла тебя в трусости и презирала тебя, а сегодня я убедилась, что тебя не останавливает никакая опасность и что ты храбр, но только суеверен. Ты пришел за мной в церковь даже после вечерни, когда я уже мысленно простила тебя и не хотела больше мучить. Ты спас меня от злых детей и вызвал больших мальчишек, которые бы меня поколотили без твоего заступничества. Наконец, сегодня вечером ты постарался меня утешить и успокоить, когда увидел мои слезы. Я этого не забуду, Ландри, и всей жизнью докажу тебе мою благодарность. Можешь потребовать от меня, чего хочешь, когда хочешь, обещаю все исполнить. Сегодня я тебя очень огорчила. Я это отлично знаю, Ландри, я тебя разгадала, настолько-то я колдунья; сегодня утром я перестала уже сомневаться. Уверяю тебя, что я не зла, а только люблю пошутить, я бы тебя не поссорила с Маделон, заставляя все время танцевать со мной, если бы я знала, что ты ее любишь. Призналось, меня забавляло, что ты танцевал со мной, с такой дурнушкой, а не обращал внимания на красивую девушку. Я думала этим уколоть твое самолюбие. Но когда я поняла, что затронуто твое сердце, что ты все смотрел в сторону Маделон, помимо твоей воли, что тебя огорчал её гнев до слез, я сама чуть не расплакалась, право! Ты думал, что я плачу от обиды, когда ты захотел драться с кавалерами Маделон, а это было от раскаяния. Вот и теперь я от этого же рыдала и не утешусь до тех пор, пока не поправлю всего. Ты такой добрый и храбрый мальчик!

— Как же ты можешь помирить нас, бедная моя Фаншон? Предположим, что ты и поссорила меня с любимой девушкой, чем ты поможешь? — спросил Ландри, тронутый её слезами.

— Уж ты положись на меня, — ответила Фадетта. — Я не глупа, сумею все объяснить, как следует. Маделон узнает, что я одна кругом виновата. Я призналось во всем и оправдаю тебя в её глазах. Если она завтра же тебя не простит, значит, она никогда тебя не любила и…

— … И я не должен горевать о ней, Фаншон. Она никогда меня не любила и твои старания пропадут даром. Не тревожься напрасно и забудь об этой маленькой неприятности, как и я.

— Эти огорчения не проходят так легко, — сказала маленькая Фадетта и вдруг остановилась, — по крайней мере, так говорят другие. Теперь в тебе говорит досада, а завтра ты не успокоишься, пока не помиришься с твоей красавицей.

— Не спорю, — сказал Ландри, — но сам про то не знаю и не ведаю, честное слово. Ты сама стараешься меня уверить, что я в нее влюблен, а я так думаю, что не стоит говорить о ней, она мне вовсе не очень нравилась.

— Странно, — сказала Фадетта, вздыхая, — вот как вы все, мужчины, любите!

— А вы, девушки, чем вы лучше нас? Вы скоро сердитесь и утешаетесь с первым встречным. Но мы рассуждаем о незнакомых нам вопросах; ты сама всегда смеешься над влюбленными, моя маленькая Фадетта. Наверно и надо мной смеешься, желая помирить меня с Маделон. Повторяю тебе, брось эту затею. Она вообразит, что я тебя подослал и сильно ошибется. Может быть, она не хочет, чтобы я открыто ухаживал за ней; откровенно говоря, я никогда не решался высказаться и ни слова не говорил о любви, хотя мне приятно было беседовать и танцевать с ней. Лучше оставим это, её гнев пройдет сам собой, а если нет, то, право, я не исчахну от горя.