Джин Уэбстер - Загадка «Четырех Прудов»
Глава IX
Экспедиция в Люрэй
Однажды утром, часов в одиннадцать, полковник, Рэднор и я расположились в шезлонгах на лужайке, в тени раскидистой катальпы. Было тепло, мы с Рэдом только что вернулись с пешей прогулки на верхнее пастбище, находившееся в доброй миле от дома. Мы с жаром отдавали должное запотевшим бокалам, которые Соломон недавно поставил на стол, когда до нас донесся стук копыт скачущей во весь опор лошади, и вскоре на том конце усеянной солнечными бликами дорожки возникла Полли Мэзерс на своей гнедой по кличке Тигровая Лилия. Рядом с нею весело носился ирландский сеттер, и все трое составляли живописную сцену. Блестящая шкура лошади, шелковистая шерсть собаки и золотисто-рыжие пряди самой Полли были почти одного цвета. Я думаю, что маленькая ведьма намеренно выбрала в спутники этих двоих. В темном облачении и мужской шляпе, с лоснящимися щечками и смеющимися глазами, она являла собой столь прелестное видение, какое когда-либо доводило до совершенства майское утро. Весело помахав хлыстом, она поскакала к нам через лужайку.
– Привет! – окликнула она, забавно подражая горному диалекту. – Вы не пригласите меня спешиться чуток, посидеть рядком да поговорить ладком?
Узнав наездницу, Рэднор вспыхнул, но, пока мы с полковником оказывали знаки гостеприимства, чопорно держался в стороне. Я знаю, что Полли и Рэд встретились впервые с того вечера, когда она отказалась танцевать с ним, и ее появление можно было истолковать лишь как желание загладить вину.
Она легко спрыгнула на землю, отпустив Тигровую Лилию попастись на лужайке, и грациозно присела на подлокотник кресла. По ее поведению невозможно было хотя бы предположить, что с кем-то из нас у нее натянутые отношения. Через несколько минут дружеской болтовни с полковником и мною – Рэд выражался односложно и отстраненно – она приступила к цели своего визита. Некие друзья из Саванны собираются погостить в «Холле» на пути к Виргинским горячим источникам и, как это свойственно странникам, посетившим долину, они собираются совершить вылазку в Люрэйскую пещеру. Пещера находится по ту сторону гор, примерно в десяти милях от «Четырех Прудов». Поскольку я еще там не бывал (во всяком случае, таков был выдвинутый ею аргумент), она прибыла, чтобы просить нас троих присоединиться завтра ко всей группе.
Вначале Рэд был угрюм и довольно резко отклонил приглашение по той причине, что должен позаботиться о делах. Полли, однако, пренебрегла его отговоркой, со значением прибавив, что Джим Мэттисон приглашения не получил. Этот знак раскаяния был воспринят им со счастливым румянцем на лице, и не успела она ускакать прочь, как к нему уже вернулась его прежняя веселость. Полковник тоже возражал на том основании, что он слишком стар для подобных развлечений, но Полли, положив руки ему на плечи, с помощью уговоров добилась от него согласия, – перед таким убеждением смягчилась бы даже мумия. Однако на самом деле полковник был несказанно рад приглашению. Ему льстило попасть в компанию молодых людей, и он испытывал к Полли весьма нежные чувства.
Наблюдая за ней, я вдруг подумал о том, как она похожа на ту другую девушку, жившую восемнадцать лет назад. В глазах Полли плясал тот же страстный восторг жизни, что оживлял лицо на портрете над каминной полкой, во втором этаже. Какое-то мгновение сходство было поразительным; очевидно, та же мысль осенила и полковника Гейлорда. Старик смотрел на нее с задумчивой печалью, и мне хотелось бы считать, что он думал о Нэнни.
Тем же вечером меня и Рэднора пригласили на бал в соседнее поместье, но когда пришло время идти, я отпросился под предлогом того, что должен отдохнуть перед завтрашней утренней поездкой. Но истинная причина, я полагаю, заключалась в том, что я тоже испытывал легкий приступ «болезни», затронувшей Рэднора; и, поскольку у меня не было шансов победить ее, то разумнее всего было держаться подальше от смеха Полли. Как бы то ни было, я улегся в постель и уснул, а Рэд пошел на вечеринку, и я так и не узнал, что в точности произошло той ночью.
На следующее утро я проснулся рано. Спустившись вниз, я увидел, что Соломон ползает на четвереньках на полу в гостиной и собирает осколки французских часов, стоявших прежде на каминной полке.
– Как так вышло, что часы разбились? – спросил я немного резко, полагая, что уличил его в пагубной неосторожности.
– Не знаю, сэр, – отвечал Соломон, выпрямляясь на коленях и скорбно глядя на меня. – Я думаю, старый хозяин опять лупил молодого хозяина.
Я вышел в дверь, грустно раздумывая о том, пил ли Рэднор, и терзаясь, что я не пошел на вечеринку и не помешал ему разбавлять напитки. Во время завтрака было очевидно, что между ним и его отцом произошло нечто серьезное. Полковник казался непривычно мрачным, а Рэд, сердито бросив «доброе утро», сидел, уставившись в свою тарелку, и упрямо молчал. Пока мы ели, они с отцом едва ли обменялись хоть одним взглядом. Я пытался разговаривать так, словно ничего не заметил, и в ходе несколько однобокой беседы случайно упомянул о предложенной поездке в Люрэй. Рэд отвечал, что он бывал в пещере множество раз и ехать не желает. Это меня озадачило, ибо я знал, что пещера была не главной приманкой, однако я благоразумно сменил тему и вскоре мы встали из-за стола.
Покидая комнату, я увидел, как полковник подошел к Рэднору и положил ему руку на плечо.
– Ты передумаешь и поедешь, мой мальчик, – сказал он.
Но Рэд грубо стряхнул его руку и отвернулся. Направляясь на конюшню, чтобы распорядиться насчет лошадей, я был далеко не в должном настроении для веселья. Как бы ни был виноват полковник в их ссоре, произошедшей накануне ночью, – и французские часы поведали свою собственную историю, – все же я не мог не думать, что Рэд мог бы относиться к нему более снисходительно. Сцена в столовой, свидетелем которой я стал, опечалила меня. Полковник был гордым человеком, извинения ему давались трудно, – его сын мог, по крайней мере, пойти ему на уступки.
Когда несколько минут спустя я поднимался наверх в свою комнату, я мельком увидел в открытую дверь, что кто-то стоит перед каминной полкой. Думая, что это Рэднор, который ждет, чтобы посоветоваться со мной, я бросился вперед и оказался у порога прежде, чем осознал, что это полковник. Он стоял скрестив руки перед портретом, а его глаза, сверкавшие из-под нависших бровей, жадно пожирали каждую его черточку. На его лице застыло суровое выражение то ли печали, то ли одиночества, то ли раскаяния, – я не знаю; а знаю я наверняка то, что это было самое грустное выражение, какое мне когда-либо приходилось видеть на лице человека. Это было так, словно озаренный одним мгновением он заглянул в собственную душу и увидел людей, которых он любил больше всего на свете, доведенных своей неуправляемой гордыней и вспышками гнева до гибели.
Он был так поглощен своими мыслями, что не слышал моих шагов. Повернувшись, я незаметно скрылся, вдруг подумав, что это старый, сломленный, немощный человек, чья жизнь, имевшая как доброе, так и дурное влияние, уже подходит к концу. Он был не в силах изменить свой характер, независимо от того, насколько сильно он сознавал собственные недостатки. Своеволие бедной малышки Нэнни было наконец прощено, но прощение это опоздало на целых пятнадцать лет. Почему сей миг озарения не пришел к полковнику Гейлорду раньше, тогда, когда его можно было спасти от ошибок?
Я снова вышел из дому, одолеваемый весьма мучительными раздумьями по поводу крайностей человеческого существования. Яркое весеннее утро, обещавшее юность и веселье, казалось, звучало резким диссонансом. Красота, сказал я себе пессимистично, – не более чем поверхность, под которой скрывается жестокий мир. На моих глазах ликующая малиновка на садовой дорожке выковыривала из земли несчастного скрюченного червяка, а немного дальше, под цветущей яблоней, кошка из кухни поедала на завтрак птенца той самой малиновки. Двойное зрелище поразило меня своим жизненным символизмом. Я стал подыскивать в его поддержку какую-нибудь философскую истину, как вдруг окрик Рэднора прервал мою задумчивость.
Обернувшись, я увидел, что у ступенек открытой галереи ожидают три лошади. Рэд все-таки решил ехать. Они с отцом явно заключили некое перемирие, и вскоре я заметил, что это всего лишь перемирие. Оба избегали смотреть друг другу в глаза, и пока мы ехали, они разговаривали со мной, а не друг с другом.
Группа собралась в «Мэзерс-холле». Мы планировали ехать в то утро в Люрэй, провести там большую часть дня и затем вернуться в «Холл» на ужин и вечерние танцы. Пожилые дамы заняли экипаж, остальные отправились верхом. Несколько слуг ехали следом в повозке и везли еду. Моисея, босого, в одежде из грубой ткани и прочее, захватили в качестве проводника, и он явно мурлыкал от удовольствия, поскольку это возвышало его над другими неграми. По-видимому, еще будучи мальчишкой он имел обыкновение ориентироваться в пещере и, как говорил мне Рэднор, знал дорогу лучше профессиональных проводников. Вообще-то он знал ее так хорошо, что когда в Люрэй предпринималась экспедиция, у всех в округе было принято нанимать его.
