Макс Фриш - Синяя борода

— Я не могла уснуть...

— Почему не могли, фрау Шаад?

— Он, по-моему, сидел в гостиной и один пил шампанское — я слышала, как били часы,

— Еще один вопрос, фрау Шаад...

— Что Феликс станет делать без своей практики!

— Верно ли предположение оправданного, что вы боялись, как бы он в постели не признался вам в пре­ступлении и вы вдруг не оказались бы рядом с убийцей?

— Я убеждена в его невиновности.

— Значит, фрау Шаад, не это является причиной того, что вы легли спать в комнате для гостей?

— Нет.

— Вы убеждены в его невиновности...

— Совершенно.

— Относительно вчерашнего вечера, фрау Шаад...

— Я сдержала свое слово, что скажу ему, если в наших отношениях что-то изменится, а сейчас это произошло.

— Как он воспринял услышанное?

— По-рыцарски.

— Вы так и ожидали?

— Да.

— А когда это произошло, фрау Шаад?

— Мне не хотелось говорить ему этого до суда.

— Я понимаю.

— Писать об этом мне тоже не хотелось.

— Последний вопрос, фрау Шаад...

— Писать — это трусость.

— Каковы теперь ваши планы, фрау Шаад?

— Мы еще не знаем, все зависит от того, останется ли Герберт на телевидении или нет.

Помогают прогулки по окрестностям.

— Вы слышали, господин доктор Шаад: в ваших с Юттой отношениях что-то изменилось.

— Я ценю ее откровенность.

— Десять месяцев — долгий срок для женщины, которой уже почти тридцать пять, вы это сознавали еще во время предварительного заключения, господин Шаад, и, значит, вчерашнее открытие вас не поразило...

— Я ценю ее откровенность. 

— Вы оставили машину у гравийного карьера и бродили целых четыре часа; начался дождь, и полчаса вы просидели на пне, господин доктор Шаад, вы не были поражены, но промокли до нитки и все еще ни о чем не могли думать. Это верно?

— Да.

— Ютта сдержала свое слово.

— Я ценю ее откровенность.

— Вы это уже говорили.

— Если в наших с Юттой отношениях что-то изме­нится, она скажет мне об этом, — так она обещала.

— Вас знобит, господин Шаад...

— Я ценю Ютту.

— Тем не менее вы простудитесь, господин Шаад, вы все еще сидите на этом пне, он мокрый, а вы без пальто и без кепки и надеетесь, что Ютта проснулась и кинулась вас искать. Это верно?

— Это верно.

— Почему вы не продолжали свою прогулку?

Чего я в прошлом году не видел, сидя в тюрьме: зазеленевших кустов, пашни в комьях земли, черных, как корочка шпика. Пастбища у ручья еще красноваты. Трактор отбрасывает черные комочки земли на дорогу, и пахнет навозом. Я стараюсь избегать лесовозных дорог. В воздухе прогрохотал реактивный истребитель. Я знаю, где я нахожусь. Вдали синеют горы. Фруктовые деревья еще голы, леса прозрачны, сквозь обнаженные ветви видно небо, а между стволами иной раз блеснет озеро, не голубое, но светло-серое, точно цинковое. На опушке елового леса в тени еще лежит пятнами снег, воздух теплый, вот и первая бабочка...

— Когда вы похоронили свою мать?

— Шесть лет назад.

— С тех пор вы в Рацвиле не бывали?

Нет.

— Вы понимаете, почему я спрашиваю вас об этом?

— Нет.

— Вам пятьдесят пять, господин доктор, и вы не можете сослаться на старческую забывчивость. Не странно ли, что вы все забыли? Во время первого допроса вы утверждали, что никогда не видели креста, который как-то хотели использовать в качестве аварийного знака.

— Я беру обратно свои показания...

— И вдруг теперь, шесть лет спустя, вы вспоминае­те: этот самый крест, который никак не подходил в качестве аварийного знака, именно этот вычурный крест находится на церковном куполе в Рацвиле, где похоронена ваша почтенная матушка.

— Мне только сейчас это пришло в голову.

— Вы этого не забыли, господин доктор Шаад, вы это просто вытеснили из памяти. Как и многое другое. И вдруг теперь, пока вы бродили по окрестностям, вам понадобилось отказаться от своих прежних показаний.

— Ничего не поделаешь.

— Вас это не пугает?

— Нет.

— А не может ли случиться так, господин доктор

Шаад, что вдруг, например чистя зубы, вы вспомните, где на самом деле были в ту субботу после обеда, когда Розалинда Ц. была задушена с помощью женского гигиенического пакета и вашего синего галстука, и вспомните, что преступник — именно вы?

Помочь могли бы занятия греблей.

Моя лодка лежит на берегу у здания клуба.

Я думаю, они ждут моего выхода.

— Вы, следовательно, знаете обвиняемого?

— Как яхтсмена.

— Что вы можете сказать о его характере?

— Должен заметить, что Феликс Шаад всегда был очень корректным яхтсменом. Общественными делами клуба он, правда, занимался мало: у врача не так уж много времени... Конечно, мы не знали того, что узнали сейчас, что было напечатано в газете, но я хотел бы только сказать, что эта Розалинда Ц. никогда не бывала в нашем клубе. В этом можно убедиться по книге посети­телей...

Я не знаю, каким образом ее альбом оказался среди моих старых папок с историями болезни. Альбом с переплетом из синей искусственной кожи. Подписи под фотография­ми сделаны ее рукой:

Наш сад в Сионе

Розалинда во время причастия

Наша собака Аякс

Прогулка на Горнерграт

Свадьба (с капитаном)

Пальма де Мальорка

Папа в форме майора

Мой тренер (теннис)

Медвежий ров в Берне

Репетиции «Фиделио» (певец)

Пикник с друзьями

Игнаций в мастерской (график)

В Касселе

Зима в Вене (певец)

Папа в Берне Крит (график)

Лебеди под Цюрихом

Феликс в своем врачебном кабинете

Мама в больнице

Игнаций и Феликс за пинг-понгом

Феликс в лодке (дважды)

Мое тридцатилетие

Наш архитектор (Ян)

Наш дом в Цумиконе

Улыбающаяся жертва:

Девочка с собакой

Невеста перед церковью

Студентка в Берне

Русалка на побережье (с гарпуном)

Дочь в кругу семьи

Собирает грибы

За рулем «порше»

За столиком в «Кроненхалле» (Цюрих)

Танцует с архитектором

Хозяйка дома (Цумикон)

Подстригает газон (там же).

— Вы Розалинда Ц.?

— Да.

— Ваша профессия — терапевт?

Улыбающаяся жертва.

— Вы знаете, кто вас задушил?

Улыбающаяся жертва.

— Кого вы, фрау Цогг, видели в своей жизни последним?

— ...

— Это был господин доктор Шаад?

— ...

— Когда он навестил вас в ту субботу между одиннадцатью и двенадцатью часами, вы вместе пили чай. Так? По-видимому, это был ваш первый завтрак — чай и тосты с гусиным паштетом. Ничего другого у вас в желудке не обнаружено... Фрау Цогг, вы не помните, о чем шел разговор в то утро?

— ...

— Когда Феликс Шаад ушел от вас?

— ...

— Согласно показаниям уборщицы, с тех пор как у вас собственная квартира, обвиняемый, ваш бывший супруг, регулярно навещал вас, он знал, чем вы зараба­тывали себе на жизнь. И это не вызывало у него недо­вольства. Так он утверждает. А вы, фрау Цогг, ценили его помощь как советчика в налоговых делах. Верно это? Он считает, что вы относились к нему как к товарищу...

Улыбающаяся жертва — невеста.

— Вы ссорились в ту субботу?

Улыбающаяся жертва.

— Оправданный не помнит, о чем шел разговор в то утро. Или же он об этом умалчивает. Он даже не помнит, в каком пеньюаре вы были...

Улыбающаяся жертва — дама.

— После обеда вы были в брюках.

— ...

— Что-нибудь произошло, фрау Цогг, или вы сказа­ли что-нибудь, настолько взволновавшее вашего бывше­го супруга, что он через три часа вернулся к вам и заду­шил вас своим галстуком, или вы тоже утверждаете, что с тех пор, как между вами и Феликсом Шаадом прекра­тилась половая связь, отношения у вас были вполне дружескими, даже гармоничными?.. Вы знаете, что Фе­ликс оправдан?

Улыбающаяся жертва — с гарпуном.

— Это верно, что после ухода посетителя вы, как правило, запирали дверь квартиры? И если да, то у кого, кроме жены привратника и господина доктора Шаада, имелся ключ от квартиры на Хорнштрассе?

— ...

— Вы не желаете отвечать...

Улыбающаяся жертва — подстригает газон.

— Вы пользовались в ту субботу гигиеническим пакетом? Простите за этот вопрос. И если нет, то где преступник мог взять уже открытый гигиенический пакет? По всей вероятности, не в гостиной же, фрау Цогг, где вас потом обнаружили.

— ...

— Почему вы днем приняли снотворное?

— ...

— По всей вероятности, потому вы и не могли сопротивляться, когда вам связывали ноги, или вы считали, что это любовная игра?