Озорные рассказы - Оноре де Бальзак
Поелику весь город выразил желание обеспечить старика бабами, пропитанием, одеждой и кровом, добрый герцог порешил это дело, предоставив лишенной девства пастушке тысячу экю в качестве приданого и выдав ее замуж за Деда-Ищи-Ветра-в-Поле. Герцог дал ему новое имя: господин де Еблан. Его жена спустя девять месяцев разродилась чудесным бойким мальчиком, который появился на свет с двумя зубками. От этого брака пошел род Ебланов, который из ложной, на наш взгляд, стыдливости испросил у короля нашего Людовика Одиннадцатого разрешения сменить имя свое на Люблан. На что добрый король Людовик возразил, сказав, что, дескать, в Венецианском государстве есть известная семья Хульони, у которых на гербе изображены три пары яиц в натуральную величину. Названные господа де Еблан объяснили королю, что их женам весьма стыдно так называться в обществе, на что король отвечал, что они много потеряют, поелику имя много значит, и как бы им потом не пришлось локти кусать. Тем не менее король подписал именной указ. С тех пор сей дом прославился уже под другим именем, а родоначальник его прожил после этого двадцать семь лет и родил еще одного сына и двух дочек. Однако он весьма печалился оттого, что закончил жизнь богачом и ему уже не позволяли вволю бродить по дорогам.
Отсюда вы извлечете одно из самых прекрасных и великих поучений, кои вы можете почерпнуть из всего прочитанного вами за вашу жизнь, исключая, разумеется, сии славные озорные рассказы. А именно, что подобное никогда не приключилось бы с разнеженными и потасканными придворными, с богачами и прочими, что роют себе могилу собственными зубами, ибо жрут и пьют без меры и тем самым вред наносят непоправимый тому, что доставляет наслаждение. Сии раскормленные господа возлежат на мягких перинах и шелковых простынях, тогда как Дед-Ищи-Ветра-в-Поле спал на голой земле, и, случись с ними что-то похожее, они начали бы гладью, а кончили бы гадью. Полагаю, многих из тех, кто прочтет сей рассказ, он побудит изменить свой образ жизни, с тем чтобы в почтенном возрасте быть не хуже Деда-Ищи-Ветра-в-Поле.
Несуразные речи трех пилигримов
Время действия: конец XIV века.
Когда папа оставил город Авиньон[149], дабы обосноваться в Риме, некоторым пилигримам, кои направлялись в Прованс, дабы получить отпущение разных грехов, хочешь не хочешь, а пришлось перенаправить стопы свои в сторону альпийских склонов, ибо никак иначе до Вечного града им было не добраться. А в ту пору на дорогах и на постоялых дворах то и дело попадались братья ордена Каина, иными словами, сливки кающихся, грешники всех мастей, кои жаждали омыться в папской купели и имели при себе золото и иные ценные вещи, дабы искупить свои злодеяния, заплатить за индульгенцию и подношение святым покровителям сделать. Заметьте себе, что те, кто по дороге туда пил одну лишь воду, на обратном пути, когда на постоялом дворе им предлагали напиться, требовали подать им святой воды из винного погреба.
И вот в то самое время три пилигрима пришли в Авиньон себе на беду, ибо город сей, лишившись папы своего, уже осиротел. Когда они спускались вниз по Роне, желая добраться до средиземноморского побережья, тот пилигрим, который странствовал с сыном лет десяти, на время оставил их, а возле Милана вновь присоединился к честной компании, но уже без мальчугана. Вечером на постоялом дворе устроили они пирушку, дабы отметить возвращение пилигрима, который, как все предположили, передумал каяться за отсутствием в Авиньоне папы. Среди этих паломников, кои надеялись добраться до Рима, один был из Парижа, другой из Алемании, а третий, тот самый, что поначалу хотел за время странствия научить сына уму-разуму, родом был из герцогства Бургундского, в коем у него были кое-какие владения, являлся младшим отпрыском дома де Вилле-Лафе (то бишь Буковая усадьба) и звался де Лавогрёнан. Немецкий барон встретился с парижским горожанином близ Леона, а у Авиньона к ним присоединился сеньор де Лавогрёнан.
И вот за ужином в Милане развязались у них языки и договорились они втроем добираться до Рима, с тем чтобы сообща отбиваться от грабителей, ночных татей и прочих злоумышленников, кои промышляли тем, что избавляли странников от всего, что обременяет тела их, до тех пор, пока папа не избавит их и от того, что обременяет им душу. Выпив, три друга разговорились, поелику вино есть ключ к беседе, и каждый признался, что отправился в путь по вине бабы. Служанка, наблюдавшая за тем, как они пьют, заметила, что из ста паломников, кои тут останавливались, девяносто девять оказались в дороге по той же причине. Сие замечание заставило трех мудрецов прийти к тому умозаключению, что женщины для мужчин весьма опасны. Немецкий барон указал на тяжелую золотую цепь, висевшую у него на груди, и сказал, что поднесет ее в дар святому Петру, хотя грех, им, бароном, совершенный, столь тяжек, что его не искупить даже десятью подобными цепями. Парижанин стянул перчатку, показал перстень с чистым адамантом и похвастал, что у него для папы есть еще сто таких же. Бургундец сдернул шапку, достал из нее восхитительные жемчужные серьги, кои предназначались Лоретской Мадонне, однако же честно признался, что предпочел бы видеть их на своей жене.
Тут служанка предположила, что, должно быть, их грехи столь же тяжки, сколь грехи герцогов Висконти[150].
Пилигримы ей отвечали, что каждый из них дал себе обет до конца своих дней даже не смотреть на сторону, какая бы красавица им не повстречалась, и, сверх того, в точности исполнить епитимью, кою наложит на них папа.
Удивилась служанка несказанно, как это они все трое дали одинаковый обет. Бургундец добавил, что именно из-за этой клятвы он отстал от спутников своих, ибо страшно испугался, как бы сын его, несмотря на малолетство, не сбился с пути и не загулял, ведь он, барон, к тому же поклялся, что не даст блудить ни зверям, ни людям ни в доме его, ни в его владениях. Тут к нему пристали с расспросами, и барон поведал следующее:
— Как вам известно, благодетельная графиня Жеанна Авиньонская[151] в свое время повелела всем продажным девкам переселиться в предместье и в вертепах все ставни выкрасить красной краской и держать наглухо закрытыми. И вот когда мы вместе с вами проходили по этому проклятому предместью, сын мой обратил внимание на дома с красными окнами,
