Исроэл-Иешуа Зингер - Братья Ашкенази. Роман в трех частях
— Была бы у меня сейчас половина того, что я у вас купил, я бы больше не нуждался, господин Ашкенази, нет, нет… Однако что ж!
Максу Ашкенази сразу пришло в голову, что с этим человечком стоит пройти часть пути и перекинуться парой слов. Чем-то ему понравились и его занятный вид, и его шляпа, которую он носит в городе рабочих кепок, и его проворность и жизнерадостность. Безмерное спокойствие и уверенность в себе читались в его облике. Он заставлял вспомнить о старых добрых временах.
— Вы петроградец? — спросил Макс Ашкенази, чтобы завязать беседу.
— Сам я одессит, — быстро ответил человечек. — Я родился в Одессе, но живал чуть ли не во всех городах России, и, если хотите, то мы вообще лодзинские; мальчишкой я приехал в Лодзь, работал в крупнейших фирмах. Эх, хороший городок Лодзь. Я очень славно проводил там время, ваши женщины весьма аппетитны, все до единой красавицы.
Человечек высунул кончик своего красного языка и облизал оба уса, показывая, как ему нравятся женщины Лодзи. После этого он продолжил было расписывать свои успехи у лодзинских красавиц, но Макс Ашкенази перебил его. Он никогда не любил пустой болтовни купцов и коммивояжеров о женщинах и распутстве. Теперь ему тем более не было дела до подобного вздора. Он хотел поговорить о практических вещах, пощупать пульс у этого человечка и понять, может ли он принести ему пользу.
— Теперь добрые семь лет закончились, господин Городецкий, — осторожно попытался он перевести беседу на интересующую его тему. — Конец коммивояжерам!
Человечек остановился, бросил веселый взгляд на Макса Ашкенази, и вдруг взял его под руку и приблизил к его уху свои усы.
— Чтобы в поганом горле Щиньского вскочило столько же болячек, сколько дел проворачивает Мирон Маркович Городецкий в нынешнем Петербурге ежедневно, — прошептал он, щекоча ухо Макса Ашкенази своими усами.
— А что говорит Щиньский? — ткнул Макс Ашкенази пальцем в стену, заклеенную приказами о реквизициях, наказаниях за спекуляцию, торговлю, сокрытие товаров и другие грехи.
Веселый круглый человечек посмотрел на Макса Ашкенази с выражением такой жалости на лице, словно тот бредил в лихорадке.
— Щиньский пишет, а Городецкий слушает его, как уличную собаку, — тихо сказал он, осторожно стреляя своими круглыми глазами во все стороны. — Только вчера я продал груз товаров и прилично заработал. Дай Бог, чтобы и дальше было не хуже…
Макс Ашкенази почувствовал, что кровь в его жилах побежала быстрее. Провидение само привело его к тому, к чему он так стремился. Он не верил собственным ушам. Человечек не давал ему думать.
— Очень рад тому, что я вас встретил, господин Ашкенази, — говорил он. — Молюсь я, должен вам признаться, редко, но сейчас я читаю кадиш, поэтому и хожу в синагогу, хоть я и занят. Кадиш все-таки надо читать…
— Конечно, конечно, — пробормотал Макс Ашкенази, довольный тем, что этот человек читает кадиш. Он стал очень набожен в последние месяцы, с тех пор как на страну обрушилось несчастье. Упомянув о кадише, который он считает необходимым читать несмотря ни на что, этот человек окончательно понравился Максу Ашкенази. Он даже взял его теперь под руку, как делал когда-то в разговоре с очень важными русскими купцами.
— Вы птица высокого полета, как я вижу, — польстил он ему.
Круглый веселый человечек принял этот комплимент.
— Я всегда смеялся над законами, — тихо сказал он. — Годами мне не давали жить в России, разъезжать по городам, отказывали в праве жительства. Ну а я на них плевал и проехал всю Россию. Нет уголка в этой стране, где не знали бы Мирона Марковича Городецкого. Да я перед глазами у самих полицейских жил. Это же было лучше всего. Самое надежное. Теперь вот можно жить повсюду, но торговать не дают. А я снова на них плюю и делаю то, что считаю нужным. И опять у этих комиссаришек под носом… Это самый надежный способ, поверьте…
Он снова остановился, глядя на Макса Ашкенази словно впервые, и описал в воздухе круг своей жирной круглой ручкой.
— Все они у меня вот где, — сказал он и сжал ладонь в кулак. — Живи и другим жить давай!..
С каждой минутой этот человечек нравился Максу Ашкенази все больше. Вот он, спаситель, о котором он столько мечтал, тютелька в тютельку. Макс Ашкенази ненадолго задумался, прикидывая, как бы вернее приступить к делу. Человек такого типа был необходим ему с первого дня. Похоже, он из тех, для кого нет серьезных преград на свете, кто знает мир и знаком всему миру, кто в огне не горит и в воде не тонет. Макс Ашкенази помнил таких молодчиков по прежним временам. С их энергией и жизнерадостностью они горы сворачивали, доставляли лодзинские товары и саму Лодзь в самые глухие уголки Российской империи, обогащая этот город. Их любят, этих ребят, русские от них просто без ума, они обожают и их жизнелюбие, и их шутки, и их умение свести стену со стеной. Эти живчики в два счета разнюхивают, кто из власть имущих взяточник, легкомысленный тип, и обделывают с его помощью разные грязные делишки. Макс Ашкенази решил держаться к этому человечку поближе, сбыть при его посредстве спрятанные в подвалах товары, избавиться от них, все на теперешний момент ненужное превратить в деньги, а главное — сбежать отсюда, используя связи своего нового знакомца, убраться, пока не поздно, из этого города. И убраться по-хорошему, с согласия самих комиссаров. Расчетливый, осторожный, потому что молчание — золото и потому что жизнь и смерть зависят от языка, Макс Ашкенази не торопился выложить все, что было у него на уме. Он тщательнейшим образом обдумывал каждое слово. Веселый человечек не давал Максу Ашкенази думать. Он терпеть не мог молчать.
— Как же вы устроились посреди этого несчастья? — вдруг спросил он у Макса Ашкенази, пожимая ему руку.
Ашкенази ответил уклончиво.
— Да так… — пробормотал он.
Человечек понял его с полуслова.
— Послушайте, господин Ашкенази, — серьезно, по-деловому заговорил он. — Полагаю, мы могли бы сделать дело. Я не думаю, что вы такой дурак, чтобы отдать все им, этим бандитам, как они того требуют. Умные купцы своевременно припрятали кое-какие товары. Теперь они их продают за хорошие деньги. Товар идет нарасхват. Я могу достать вам товаров сколько хотите. О вывозе не беспокойтесь, оставьте это Мирону Марковичу Городецкому. А чтобы договориться о комиссионных, нам ведь не нужно идти к раввину…
Макс Ашкенази молчал. Он любил как следует просчитать любое дело, а не бросаться в него сломя голову. Человечек не дал ему промолчать.
— Если у вас есть сомнения, я могу предоставить вам открытый счет на любую сумму. А может быть, вам нужна иностранная валюта? Это тоже можно. У Мирона Марковича Городецкого есть всё… Я знаю, что, когда собираешься уехать, иностранная валюта лучше всего…
Макс Ашкенази отшатнулся от веселого, болтливого человечка и смерил его взглядом с головы до ног.
— Разве вам кто-то говорил об отъезде? — спросил он его с такой тревогой, словно тот заглянул своими круглыми черными глазами в самое его сердце.
Веселый человечек вдруг стал серьезным.
— Послушайте, господин Ашкенази, — заговорил он тихо и уверенно, отбросив свою прежнюю плутоватую манеру речи, — я знаю, кто вы такой. Ладно я, я всегда был нищим. Нищим и останусь. Мне некуда ехать. Мне уж придется как-нибудь устраиваться здесь. Пока смогу, буду крутиться, а когда ветер переменится, одним Городецким на этом свете станет меньше, а на том свете больше. А вы поедете домой. Вам есть к кому и к чему ехать. Доверьтесь мне, и я вам это устрою. Я уже не одного человека отсюда вывез через своих людей. Могу показать вам, какие мне с той стороны шлют письма.
И прежде чем Макс Ашкенази успел выговорить хоть слово, человечек вытащил из-за пазухи большой портфель и принялся проворно рыться своими короткими мясистыми пальцами в пачке каких-то бумаг.
— «Дорогой Мирон Маркович», — принялся он зачитывать маленькие измятые листы.
Макс Ашкенази не хотел слушать все это на улице.
— Перестаньте! Бог с вами! — уговаривал он его. — Ну зачем вы мне это читаете?
Человечек спрятал бумаги назад в портфель и догнал своими короткими ножками широко шагавшего Макса Ашкенази.
— Господин Ашкенази, сам Бог нас свел, — сказал он. — Уж мы что-нибудь устроим. А если вы желаете получить у меня открытый счет, то пожалуйста, сколько потребуете… Причем в настоящих керенках, а не в этих нынешних бумажках[176].
Макс Ашкенази не хотел брать денег.
— Всего хорошего, — протянул он руку своему новому знакомому. — Мы поговорим потом.
— В синагоге, где я каждый день читаю кадиш, — ответил человечек. — Мое почтение!
Он поглубже натянул на голову шляпу, какая редко встречалась теперь в этом красном городе, помахал своей круглой ручкой и шутливо сказал на прощанье на лодзинском немецком языке:
