Джон Стейнбек - К востоку от Эдема

«Жаворонок» влетел на станционные пути с такой скоростью, что казалось, будто он вообще проскочит мимо.

Уже промелькнул локомотив и багажные вагоны, и лишь потом раздалось шипенье и скрежет тормозов, и состав, дергаясь и дребезжа, начал сбавлять ход и наконец остановился.

Из вагонов высыпала немалая по салинасским меркам толпа. Люди приехали домой или погостить на праздник, в руках у них были картонки и пакеты в яркой подарочной бумаге. Наши герои искали глазами Арона, а когда увидели его, он показался им солиднее, чем раньше.

На нем была модная, с плоским верхом и узкими полями шляпа. Заметив их, он сорвал шляпу и кинулся бегом навстречу, и они увидели, что его пышные волосы коротко подстрижены и торчат ежиком. Глаза его сияли, и все засмеялись от радости, глядя на него.

Арон бросил чемодан и одним махом поднял Абру. Потом поставил её на землю и подал Адаму и Кейлу руки.

Он так сильно обнял Ли, что у того кости захрустели.

По пути домой говорили без умолку и все разом: «Ты-то как?», «Прекрасно выглядишь», «Абра, ты так похорошела!»

— Какое там похорошела. Ты зачем постригся?

— Да все так носят.

— Жалко, у тебя такие замечательные волосы.

Они быстро вышли на Главную улицу, через квартал свернули на Центральный проспект, прошли мимо булочной Рейно, в витринах которой красовались батоны французского хлеба, и черноволосая миссис Рейно помахала им белой, в муке рукой, и вот они — дома.

— Как насчет кофе, Ли? — спросил Адам.

— Я ещё до ухода заварил. На медленном огне стоит.

На столе уже были расставлены чашки. И тут все поняли, что они вместе: Арон и Абра на диване, Адам в кресле у стоячей лампы, Ли разливает кофе, Кейл прислонился к дверному косяку. Настала минута, когда первая радость от встречи уже прошла и ещё рано начинать другие разговоры. Нарушил молчание Адам.

— Ну, рассказывай обо всем по порядку. Баллы-то какие получаешь — высокие?

— Экзамены только в следующем месяце, отец.

— Ах, да. Ну, ничего, все сдашь прекрасно. Я уверен.

По лицу Арона промелькнуло неудовольствие.

— Я вижу, ты устал, — сказал Адам. — Хорошо, завтра поговорим.

— А я вижу, что не устал, — возразил Ли. — Я вижу, ему одному хочется побыть.

Адам поглядел на Ли и сказал:

— Ну, да, конечно, конечно. Тогда мы пошли спать?

Спасла положение Абра.

— Я не могу долго засиживаться, — сказала ома. Арон, может, ты проводишь меня? Завтра я опять приду.

На улице Арон прижал к себе её руку. Он весь дрожал.

— Мороз будет.

— Ты рад, что приехал? — спросила Абра.

— Ещё бы! Нам надо о многом поговорить.

— О хорошем?

— Думаю, тебе понравится.

— Очень уж ты серьезный сегодня.

— Это на самом деле серьезно.

— Когда тебе нужно возвращаться?

— В воскресенье вечером.

— Ну, тогда у нас масса времени. Я тоже хочу кое-что рассказать тебе. У нас, значит, есть завтра, пятница, суббота и почти все воскресенье. Слушай, ты не рассердишься, если я не приглашу тебя зайти сейчас к нам?

— Почему?

— Потом скажу.

— Скажи сейчас.

— У отца очередной бзик.

— Из-за меня дуется?

— Да, из-за тебя. Я к вам завтра на обед не смогу прийти. Но дома много есть не буду, у вас поем. Скажи Ли, чтобы оставил мне индюшки.

Абра чувствовала, что Арона одолевает робость. Его рука на её руке разжалась, он молча поднял на неё глаза.

— Напрасно я тебе сегодня сказала.

— Нет, не напрасно, — отозвался он медленно. — Скажи, только честно: ты не передумала? Ты выйдешь за меня?

— Выйду.

— Тогда все в порядке. Я пошел. Завтра поговорим.

Абра стояла на крыльце, чувствуя на губах след легкого поцелуя. Ей было обидно, что Арон так быстро согласился и ушел, потом она невесело рассмеялась: что просила, то и получила — чего же обижаться. Она смотрела, как он быстрыми широкими шагами проходит круг света от фонаря на углу. Совсем с ума сошла, подумала она. Неизвестно что выдумываю.

Пожелав всем спокойной ночи, Арон пошел к себе, сел на краешек кровати и, зажав между коленями сцепленные руки, уставился на них. Тщеславные отцовские планы относительно его будущего спеленали его, как младенца, не давали распрямиться, вызывали досаду. До сегодняшнего вечера он не представлял, как сковывает чрезмерная родительская забота, и не знал, хватит ли у него сил вырваться из-под этой нежной и неусыпной опеки. Мысли его разбегались. Он поежился; в доме, казалось, было холодно и сыро. Арон встал, тихонько вышел в коридор. Из-под двери в комнату брата пробивался свет. Он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.

Кейл сидел за своим новым письменным столом и над чем-то колдовал, шурша папиросной бумагой. Тут же стояла катушка красной тесьмы. Как только Арон вошел, он быстро прикрыл что-то большим блокнотом.

Арон улыбнулся:

— Подарки готовишь?

— Ага, — ответил Кейл, не вдаваясь в подробности.

— Можно с тобой поговорить?

— А почему нет? Давай. Только тише, а то отец придет. Знаешь, какой он любопытный.

Арон сел на кровать. Кейл долго ждал, пока брат заговорит, но тот молчал, и тогда он спросил сам:

— Чего молчишь? У тебя неприятности?

— Нет, все нормально. Поговорить вот надо… Знаешь, Кейл, не хочу я больше учиться в колледже.

Кейл резко повернулся.

— Не хочешь учиться? Почему?

— Не нравится и все.

— Ты хоть отцу ещё не сказал? Расстроится он. Мало того, что я не учусь, теперь вот ты. И чем же ты хочешь заняться?

— Попробую на ферме хозяйствовать.

— А как Абра?

— Она давно сказала, что согласна.

Кейл испытующе посмотрел на брата.

— Ферма-то в аренду сдана.

— Как раз об этом я и думаю.

— На земле много не заработаешь, — сказал Кейл.

— Мне много не надо. А на жизнь хватит.

— «На жизнь хватит» — нет, мне это не подходит. Мне нужно много денег, и я их заработаю.

— Каким образом?

Кейл почувствовал себя гораздо старше, чем его брат, и опытнее в житейских делах. Ему захотелось подбодрить, поддержать его.

— Пока ты учишься, я бы начал зарабатывать и копить деньги. Потом, когда окончишь колледж, можем партнерами стать. Я буду чем-нибудь одним заниматься, а ты — другим. Думаю, у нас дело пойдет.

— Не хочу я возвращаться в колледж. Не обязан я.

— Отец хочет, чтобы ты учился.

— Мало ли что он хочет.

Теряя терпение, Кейл пристально вглядывался в брата, в его словно бы выгоревшие волосы, в его широко поставленные глаза, и вдруг со всей отчетливостью понял, почему отец так любит Арона.

— Иди лучше спать, — сказал он как отрезал. — Закончи хоть семестр, а там видно будет. Ничего пока не решай.

Арон встал и пошел к двери.

— Кому же подарок? — спросил он.

— Отцу. Завтра увидишь после обеда.

— Не Рождество ведь.

— Знаю, что не Рождество. Но, может, ещё лучше праздник.

Когда Арон ушел к себе, Кейл откинул блокнот со своего подарка пятнадцать новеньких, хрустящих от малейшего прикосновения банковских билетов и тщательно пересчитал их ещё раз. Монтерейский окружной банк специально посылал за ними человека в Сан-Франциско, хотя согласился на такую операцию только после того, как были представлены убедительные доводы. Управляющий был ошарашен, он отказывался верить, что, во-первых, владельцем такой крупной суммы является семнадцатилетний юнец и что, во-вторых, тот желает получить её наличными. Финансисты не любят, когда живые деньги переходят из рук в руки с такой легкостью, даже если это делается из родственных чувств. Уиллу Гамильтону пришлось представить банку поручительство в том, что деньги действительно принадлежат Кейлу, заработаны честным путем и, следовательно, тот имеет право распоряжаться ими по собственному усмотрению.

Кейл завернул билеты в бумагу, обмотал красной тесьмой и завязал каким-то немыслимым узлом, который отдаленно напоминал бантик. По виду в пакете мот лежать носовой платок или какая-нибудь другая пустячная вещица. Кейл сунул пакет в комод под рубашки и улегся, но сон не шел. Он был возбужден и робел, как мальчишка. Поскорее бы пришел и прошел завтрашний день, поскорее бы избавиться от злосчастного подарка. Он ломал голову, ища, что сказать отцу.

«Это — тебе».

«Что это?»

«Подарок».

Что последует дальше, Кейл не представлял. Он ворочался с бока на бок до тех пор, пока не забрезжил рассвет, потом встал, оделся и потихоньку выскользнул из дома.

На Главной улице Старый Мартин прохаживался метлой по мостовой. Городской совет никак не мог решить вопрос о приобретении подметальной машины. Старый Мартин рассчитывал сам сесть на эту машину, но жаловался: самые сливки молодым достаются. Мимо проехал мусорный фургон Бачигалупи, и Мартин завистливо посмотрел ему вслед. Вот оно, настоящее дельце. Наживаются, итальяшки паршивые.