Тощий Мемед - Яшар Кемаль
— Нет Хосюка, нет.
— Разве Хосюк когда-нибудь бывает среди людей? Да случись хоть светопреставление, он все равно не выйдет из дому.
— А ну-ка приведите Хосюка, — приказал Абди-ага.
Пока ходили за Хосюком, толпа молчала. Снова наступила тишина. Немного погодя привели Хосюка в исподнем. Двое мужчин крепко держали его за руки, а он тщетно пытался вырваться.
— Чего вы хотите от меня в такой поздний час? Что стряслось? Черт бы вас побрал, негодяи!
— Тебя вызвал я, Хосюк, — сказал Абди-ага.
Услышав голос аги, Хосюк как-то сник.
— Почему не сказали, что меня вызывает ага, бессовестные? — возмутился Хосюк и, повернувшись к Абди- аге, добавил: — Прости, ага.
— Хосюк, ты видел сына Доне, не так ли? спросил Абди-ага.
— Я рассказал об этом Доне.
— Расскажи и мне.
Хосюк начал рассказывать, люди окружили его тесным кольцом. Он рассказал, как видел Мемеда, как чуть было не ударил его серпом. Он говорил подробно, ничего не упуская. Абди-ага пришел в бешенство.
— Так, так, Сулейман! — сказал он. — Значит, ты крадешь моих батраков и делаешь их у себя пастухами! Это уж слишком, Сулейман! Значит, Сулейман, из деревни Кесме, так?
— Он самый, — ответил Хосюк.
— Завтра я поеду и заберу Мемеда, — сказал Абди-ага Доне и, стегнув лошадь, помчался прочь. Толпа загудела ему вслед.
* * *
Абди-ага осадил лошадь перед домом Сулеймана.
— Сулейман! — крикнул он.
Сулейман вышел из дома и увидел Абди-агу. Лицо его стало серым. Наклонясь с лошади к Сулейману, Абди-ага сказал:
— И тебе не стыдно? Ты не постыдился взять моего батрака? Совсем потерял совесть! Разве можно брать людей Абди? Разве такое бывало когда-нибудь? Или ты этого не знаешь? Мне жаль тебя, Сулейман. А еще такая седая борода…
— Слезь хотя бы с лошади, ага! Слезай и заходи в дом. Я тебе все подробно расскажу, — сказал Сулейман.
— Нет, я к тебе в дом не пойду, — вспыхнул Абди- ага. — Где мальчишка? Говори!
— Зачем тебе утруждать себя? — сказал Сулейман. — Я сейчас сам приведу его.
— Какой же это труд! — закричал Абди-ага. — Говори, где мальчишка?
Сулейман склонил голову:
— Хорошо, ага, идем, — и пошел впереди лошади. По дороге никто из них не проронил ни слова. Они подошли к овцам. Мемед, задумавшись, сидел на камне. Заметив их, он вскочил. Он не удивился, увидев Абди-агу. Взгляды Мемеда и Сулеймана встретились. Сулейман опустил голову, как бы говоря этим: «Что я могу поделать?»
Абди-ага подъехал к Мемеду.
— Пошел вперед! — приказал он.
Мемед зашагал впереди лошади, втянув голову в плечи.
К полудню они так и вошли в деревню: впереди — Мемед, сзади — Абди-ага. По дороге Абди-ага ничего не спрашивал. Молчал и Мемед. Он боялся одного: Абди-ага может на него наехать, и лошадь задавит его. Мемед знал нрав аги.
Они подошли к дому Доне и остановились. Абди-ага крикнул:
— Доне! Забирай своего щенка!
И когда Доне показалась в дверях, ага повернул лошадь и ускакал. Доне с криком обняла сына. Один за другим сбежались все жители деревни. Толпа плотным кольцом окружила Мемеда. Начались расспросы!
— Где ты был, Мемед?
— Что с тобой, Мемед?
— Вах, Мемед!
Мемед, склонив голову, молчал. А толпа постепенно росла.
V
Мемед разбросал по току последние снопы. Пошел дождь, колосья стали слипаться. Во время молотьбы от снопов поднималась черная, как уголь, пыль. Мемед работал с самого утра, и теперь его нельзя было узнать. Он стал совершенно черным, только зубы блестели. Мемед кончил укладку; колосья так поднялись, что закрыли все кругом. Ток превратился в сырой бледно-зеленый круг.
Усталый Мемед отошел от тока. По жнивью длинными лентами тянулись муравьи. Прикрыв руками глаза, он поднял голову к солнцу и жадно хватал ртом воздух,
Мемед уже давно работал в поле. Сначала сжал весь хлеб. На поле было полно чертополоха. Теперь, во время молотьбы, ему помогала мать. Вот уже несколько дней, как он работал с довеном[10]. Он так похудел, что остались кожа да кости… Лицо почернело, глаза впали, щеки ввалились.
Чуть поодаль, грохоча довеном, паслась лошадь. Это была очень старая лошадь. Она была очень слаба, казалось, вот-вот упадет. Все ребра ее выпирали наружу… Глаза облепили мухи. Незаживающая рана на спине гноилась, на нее садились большие черные мухи, гной смешивался с кровью. К ране прилипала поднимавшаяся от снопов пыль.
Солнце поднялось высоко. Мемед обернулся. Он был весь мокрый. Проведя рукой по лицу, он смахнул обильно выступивший черный пот. Снопы и равнина, ярко освещенные солнцем, так слепили, что он не мог открыть глаз. Он смертельно устал и, лежа в жнивье, посматривал на лошадь.
Вокруг лошади ходило несколько аистов. Мемед смотрел на них не отрываясь. Рукою он преградил путь муравьям, и они поползли по руке.
Мемед напряг последние силы, приподнялся и сел. Положив голову на правое колено, он, как всегда, погрузился в свои мысли. Потом очнулся. С трудом встал, упираясь руками в землю. По лицу и шее ползали муравьи, он смахнул их на землю. Покрытая слоем пыли лошадь стояла у куста ежевики и лизала переднюю ногу. Он подошел к ней и отвел в сторону.
Огромные голубые цветы чертополоха гнулись под слабыми порывами ветра. Мемед с большим трудом запряг лошадь в довен. Лошади не под силу была эта работа. Мемед слез с довена и вместе с лошадью стал ходить по колосьям. Лошадь то и дело спотыкалась, подымалась и снова падала. Это приводило Мемеда в ярость. Он не знал, что делать. Лошадь вспотела и стала совсем черной. Она часто дышала, ее грудь и ребра резко подымались и опускались. Бока, спину и круп покрыла пена. Мемед тоже обливался потом. Пот заливал ему глаза. Обжигал. От сырого запаха подгнившего хлеба спирало дыхание. Через некоторое время колосья, по которым прошел довен, улеглись. Довен стал идти немного легче. Под ним с шумом ломались стебли.
К обеду все снопы были обмолочены. Колосья блестели. С них сошла чернота. Теперь за довеном клубилась тонкая, золотистая пыль, которая, чуть обжигая нос, быстро рассеивалась, распространяя вокруг запах гари.
Вдалеке какой-то человек укладывал снопы в кучу. Еще дальше были видны двое мужчин; они молотили. И больше на огромной равнине не было ни души.
Жнивье было довольно высокое. Косилка срезает хлеба под корень. Жнивье остается низкое, с вершок, а иногда и совсем не остается. Когда убирают серпами, срезают только колосья.
За жнивьем опять шли заросли колючек.
Стояла невыносимая жара.
У Мемеда пересохло во рту. Лошадь еле плелась, понурив голову. Мемед
