Пэлем Вудхауз - Женщины, жемчуг и Монти Бодкин
— Я не кролик, — сказал он.
Монти не понял этого загадочного замечания. Да, глава кинокомпании «Суперба-Лльюэлин» не похож на кролика, и настолько, что об этом не стоит и говорить. Он еще меньше похож на кролика, чем на жаворонка в клетке.
— Вас кто-нибудь так назвал? — предположил Монти.
— Назвал, ха! Это Баттервик так думает, — горестно произнес Лльюэлин. — Морковка! Латук! Огурцы! Я заказал утку, а она — из орехов! Нет, какая бурда! Так бы ему и сказать, но я слишком вежлив. Представляешь, выбор? Или морковный пудинг или из отрубей!
Монти все понял. Он вспомнил воззрения своего возможного тестя на здоровое тело и здоровый дух. Он и сам имел удовольствие испытать хлебосольство Баттервика, воспоминание о котором не могло пройти в течение нескольких дней.
— Он пригласил вас в диетический ресторан?
— Да, язви его душу!
— Он вегетарианец.
— Он — гадюка!
Монти совсем расцвел. Даже после ободряющей беседы в машине у него еще были сомнения, сможет ли хозяин противостоять коварным интригам. Если бы Баттервик угостил Лльюэлина хорошим ростбифом и йоркширским пудингом, то разморенный от яств он мог вполне оказать своему благодетелю маленькую услугу, особенно, если после ужина тот предложил бы ему портвейн и хорошую сигару. Голодного Айвора Лльюэлина, с фальшивой уткой внутри, переубедить невозможно.
На всякий случай Монти спросил:
— Обо мне за обедом не говорили?
— Какой обед?! Это издевательство! Ложь! Обман!
— Как говориться, утка?
— А?
— Ладно, я так. Случайная мысль. Так он говорил обо мне?
— Ха!
— То есть говорил?
— Он только о тебе и говорил. Он пытался меня заставить…
— Чтобы вы меня выгнали?
— Точно. Начал еще до того, как мы сели обедать, (если это, конечно, обед). Пока мы ели, он был слишком занят, пережевывал пятьдесят раз каждый кусочек, так что беседу мы вели на нейтральные темы. Но когда мы вернулись в его клуб, он начал. Чего он только не говорил! И ты транжира, и ты бездельник,… в общем, разное. Я просто рассвирепел. «Баттервик, — сказал я ему, — вы клевещете на замечательного молодого человека, который мне дорог, как сын. Хватит, Баттервик. Мне не о чем с вами разговаривать. Вы — гад чистой воды. Надеюсь, по пути в Западный Далидж вас переедет автобус».
— Великолепно!
— Я мог выразиться и крепче, но он меня пригласил. Пришлось соблюдать приличия.
— Конечно, Джумбо! Вы всегда правы! Вы истинный друг! — воскликнул Монти. — самый что ни на есть…
Пока они ехали обратно, в машине сохранялось молчание. Монти понимал, что его друг и брат все еще не может пережить свои беды, и по деликатности его не трогал. Но когда дорога свернула к Меллингем-холлу, Лльюэлин опять горько рассмеялся.
— Какая ирония судьбы! — сказал он.
— Прошу прощения? — переспросил Монти.
— В этом клубе я столкнулся с человеком, которого знаю по Голливуду. Такой Фланнери. Он был тогда агентом, директором труппы. Сейчас накопил деньжат, вернулся в Лондон и открыл ночной клуб.
— Да?
— Мы, в некотором смысле, родственники. Он женился на моей третьей жене.
— Правда?
— Не повезло бедняге. Так вот, он сказал, чтобы я приходил к нему в ночной клуб с друзьями, когда только ни пожелаю!
— Даром накормят!
— Напоят!
— Замечательно!
— Но сложно, — вздохнул Лльюэлин, — потому что моя жена следит за мной получше полицейского. Как я от нее вырвусь?
3
Прибыв к месту назначения, мистер Лльюэлин предоставил Монти отвести машину в гараж, а сам с тяжелым сердцем медленно побрел к себе в спальню. Там был Шимп, как ему и полагалось.
— Добрый вечер, сэр, — сказал он.
— Фыр! — подобно дикому тигру ответил Лльюэлин.
— Надеюсь, вы великолепно провели день, сэр.
— Фрр! — сказал Лльюэлин, как другой тигр.
— Мадам оставила для вас сообщение, сэр. Она просит захватить часы, которые она забыла.
— О чем вы говорите? Куда их захватить?
— В Шропшир, сэр.
— В Шропшир?
— Да, сэр. Мадам разговаривала с мисс Мэвис по телефону, вскоре после вашего отъезда, и та попросила ее срочно приехать.
— Вы хотите сказать, что она уехала?
— Да, сэр. На несколько дней.
Они долго молчали. Наконец Лльюэлин заговорил.
— Я верю в чудеса, — сказал он. — Вот это да! Верю, и все тут.
4
Поставив машину в гараж и возвратившись домой, Монти с удивлением обнаружил там Айвора Лльюэлина, совершенно не похожего на того, с которым он рассуждал об иронии судьбы. Судя по всему, в этот короткий промежуток ему, как ей и свойственно, успела улыбнуться удача.
— Эй, Бодкин! — сказал Лльюэлин. — Помнишь, я говорил, что этот Фланнери пригласил меня в ночной клуб? Все даром, даже выпивка.
Память у Монти была не настолько слабой, чтобы забывать такие вещи.
— Еще я говорил, что мне трудно принять его предложение.
— Из-за миссис Лльюэлин?
— Точно. Она бы меня ни за что не отпустила. Знаешь, что я сейчас услышал из очень надежных источников?
— Я весь внимание.
— Ты что?
— Внимание.
— Ах, да. Так вот, надежный источник только что сообщил мне, что миссис Лльюэлин уехала в Шропшир на несколько дней. Где этот Шропшир?
— К северу.
— Не очень близко?
— Что вы! Часа три-четыре, если поездом.
— И нет никакой возможности, что она вдруг приедет?
— Ни малейшей.
— Тогда, Бодкин, подай машину завтра после обеда, и мы помчимся как ветер. Ты повезешь нас в Лондон. Я сказал «нас», потому что мы возьмем с собой недомерка. Она это заслужила, к тому же мне будет с кем потанцевать. Люблю танцевать! Несколько лет назад я даже брал уроки у Артура Меррея.
— Говорят, он самый лучший учитель.
— А то!
— Ну, вы повеселитесь.
— Еще как, Бодкин, еще как!
Однако, судя по его лицу, в бочке меда все же была ложка дегтя.
— Жаль, что там не будет карнавала, — задумчиво сказал Лльюэлин. — У меня есть костюм капитана Кидда. Вот бы надеть!
Глава седьмая
Джаз-банд («Герман Цильх и двенадцать разгильдяев»), который до того ограничивался современной музыкой, перешел к одному из старомодных вальсов, чьи сахаринные звуки пронзали кинжалами сердце Монти. По неудачной случайности Герман выбрал как раз ту мелодию, под которую он, (Монти, не Герман), так часто танцевал, охватив объемистую талию Гертруды, и если уж это —не соль на рану, то он (то есть снова Монти) и не знал, где эту соль искать.
Немного раньше, этим днем, он в четвертый раз перечитал ее письмо. Каждое слово жалило его как змея и кусало как скорпион. Когда девушка, склонная воспитывать ближних, распекает своего жениха, она его именно распекает. Она заверила отца, что не смягчит выражений, и выполнила обещание, как бы выразился мистер Лльюэлин, с гаком. Кроме обращения «Сэр», и подписи «с уважением» или, скажем, манеры писать от третьего лица, здесь было все. Стоит ли удивляться, что после первого прочтения Монти почувствовал, будто его огрели кочергой или кастетом.
Он был один за столиком, мистер Лльюэлин танцевал с Санди, и если бы у Монти было менее мрачное настроение, то он бы ими любовался. Особенно трогала разница их стилей. Санди двигалась как пушинка на ветру, а вот Артур Меррей, судя по всему, учил Лльюэлина наспех. Вероятно, у него не было времени предупредить его, чтоб он не наступал на ноги партнерше.
Однако жалость к Санди меркла перед жалостью к себе. Герман пел песенку, и это стало последней каплей.
«Ах, я тебя не удержал!»
— Как верно, — думал Монти.
«Любовь и радость потерял!»
— Один к одному.
«Я это знал, я это знал, я это зна-а-ал!»
Монти решил, что есть кое-какой выход, и потянулся к бутылке шампанского, которым в изобилии снабдил их мистер Фланнери. Он и так уже выпил достаточно, но теперь продолжил, и после второго бокала заметил, что его духовное зрение заметно изменилось. До сих пор он был жабой под бороной, с помощью же благородной влаги стал бодрой жабой, энергичной, мало того — мятежной, которая не потерпит, чтобы всякие особы распекали их в письмах.
Гертруду, думал он, надо поставить на место. Зазнаётся, вот в чем суть. Слишком сильно задирает нос. Вместо того чтобы хвалить небеса за то, что они послали ей такого хорошего человека, она позволяет себе оскорбительные выпады и все из-за того, что он позволил себе критиковать себе ее отца.
Короче говоря, когда к столу подплыл мистер Лльюэлин, и подковыляла Санди, они обнаружили Монти в опасном расположении духа. Если бы Гертруда Баттервик оказалась рядом, только кодекс человека, окончившего Итон, помешал бы Монти заехать ей в глаз.
Мистер Лльюэлин был в прекрасном настроении. Правда, и сейчас он не походил на жаворонка, но живостью к нему приближался. С Шелли бы они поладили.
— Прекрасное местечко! — весело сказал он. — Класс, элегантность, вкус. То, что французы называют шиком.
