Стефан Жеромский - Верная река
Панна Саломея шевельнула вожжами и шагом выехала со двора корчмы в поле. Подъехала к крыльцу дома, привязала лошадей к столбу и, войдя в дом, приказала Щепану ночевать возле больного и держать ухо востро. Она тепло оделась и, захватив с собою шубу, чтобы укрыть ноги, и ковер, чтобы положить на сиденье, вышла из дома. Усевшись поудобнее в санки, взяла в руки вожжи и хлестнула лошадей. Они рванули с места и понеслись. Объехав полем корчму, она вылетела на укатанную дорогу, то и дело подстегивая лошадей кнутом. Лошади неслись вскачь. Саночки скользили по глубокому снегу, раскачиваясь на ухабах. В город вели две дороги. Более дальняя – тракт, затем шоссе, и ближняя, называемая «на лес». Вторая дорога считалась опасной из-за волков, но сейчас она была более безопасной, принимая во внимание людей. «На лес» ездили по пустырям, просекой, кустарниками, затем выгонами и, наконец, дремучим и глухим бором. Когда панна Мия миновала безлюдные поля и стала приближаться к мрачному, безмолвному лесу, по спине у нее забегали мурашки. Она уселась покрепче на снопах соломы, уперлась ногами в передок саней, ударила краденых лошадей и помчалась через лесную чащу во весь опор. Дорога была довольно широкая – в летнее время, правда, топкая, но зимой по снегу хорошая. Лошади перешли на крупную рысь, увлекая за собой санки как перышко. Леденящий страх пронизывал Саломею до мозга костей и сковал сердце. В ушах гудел какой-то таинственный звук… Погоня?… Преследование?! Топот! Кто это мчится за санями? Войска ли это, пожирающие друг друга в дикой войне, слуги какого-то установленного людьми закона, разбойники ли, для которых никакой закон не писан, или звери, борющиеся с людьми? Она не знала… но наперекор всему хранила в сердце только один закон – простое чувство. Не сознавая этого, слепо верила в вольную силу своей молодой души и в силу вольных лошадей. Она мчалась, как вихрь, и изумилась, не видя уже леса по сторонам дороги. Она пронеслась сквозь него с невероятной быстротой. До города оставалось не больше мили.
Она дала лошадям передохнуть и ехала теперь осторожней, внимательно озираясь вокруг. За лесом надо было проехать мимо деревушек, мостов, заборов – сворачивать то вправо, то влево. Глаза, привыкшие к глубокой темноте, хорошо различали местность. Она не ошиблась ни на одном повороте. С пригорка, у каменной корчмы под названием «Старая веха», увидела огоньки города. Сердце ее тревожно забилось. Она съехала с большой дороги на проселок и быстро направилась к предместью, – тихонько проскользнула мимо бойни, казарм, объехала сады, разные будки, сараи, склады, кирпичный завод, ветряные мельницы, миновала поле за парком и, кружа, петляя, добралась до какого-то частокола, примыкавшего к мощеной городской улице. За этим забором слышались шаги запоздалых горожан по каменным тротуарам.
Панна Мия вылезла из санок, разнуздала лошадей, покрыла их ковром и дала им охапку сена – закусить после такой прогулки. Крепко привязала вожжи к столбу ограды, а сама, отряхнувшись немного и оправив платье, отправилась в город. Девушка быстро шагала по темным безлюдным переулкам, направляясь к базарной площади, перебежала ее напрямик и шмыгнула в ворота дома, в котором жил доктор Кулевский, губернская знаменитость. Час был, видимо, не слишком поздний, так как ворота были еще не заперты и свет на лестнице не погашен. Панна Саломея позвонила. Старая, сгорбленная служанка с нескрываемым раздражением открыла дверь и заявила, что доктор уже ложится спать. Панна Мия сунула ей в руку последнюю монету и умоляла разрешить ей повидаться со знаменитым врачом. Старуха впустила ее. Ждать ей пришлось довольно долго. При тусклом свете восковой свечи она разглядывала роскошное убранство жилища старого холостяка, доктора Кулевского: диваны, кресла, старинную утварь, вышитые подушки, изящные ширмы и олеографии в дорогих рамах. Наконец дверь открылась, и на пороге показался доктор с явным недовольством на бритом лице. Он смерил приезжую суровым взглядом. Это был благообразный плотный мужчина лет пятидесяти, хорошо сохранившийся бонвиван, превосходный врач, непревзойденный в городе гурман. Его несколько раз приглашали в усадьбу в Нездолы, когда там тяжело заболевал кто-нибудь из детей или взрослых. Панна Брыницкая знала его и когда-то, в былые годы, была его пациенткой. Доктор сперва не мог ее припомнить, но, пораженный ее красотой, он как-то присмирел, стал учтивее и подошел к ней с поклоном. Панна Саломея напомнила ему о себе и по его приглашению опустилась в кресло. С каждой минутой доктор все больше таял и становился все любезнее. Она без всяких предисловий изложила дело. Рассказала все начистоту. Просила его надеть шубу, захватить хирургические инструменты и ехать. Лицо доктора окаменело. Он решительно, категорически отказался. Повстанец… две мили пути… ночь… одиннадцатый час… ни за что! Он не поедет! Весьма сожалеет! Ему очень неприятно! Да, все это достойно величайшего сочувствия. Он сам патриот и болеет за общее дело не меньше, чем другие, даже может как никто другой, – но ехать – ни под каким видом. У него есть обязанности – много пациентов в городе – возможно не одно такое дело, даже возможно серьезнее этого, во сто раз серьезнее. Панна Саломея терпеливо выслушала все это. И вдруг она схватила жестикулирующую руку врача и прижала ее к своим губам. Больше того – опустилась на паркетный пол и поцеловала его в колено.
Он шарахнулся от нее.
– Ах, значит, любовь!.. – рассмеялся он. – Вы любите этого воина?
– Нет. Только выполняю свой долг.
– Неужели? А почему же столько смиренной мольбы и такой экстаз в глазах?
– Потому что я так чувствую.
– Повстанцы, – произнес он назидательно, – объявили войну огромной державе. Молокососы! Безумцы! И гибнут тысячи людей, потому что это война. Вы понимаете?
– Понимаю.
– Так вот! Раз это война, то один человек не может приковывать к себе все наше внимание.
– Да, это так, но я должна спасти человека, которого привела ко мне судьба. Он пришел прямо с поля битвы к нашему крыльцу, сам не зная, куда идет.
– Поэтому он стал единственным?
– Наденьте же шубу, господин доктор, возьмите с собой инструменты и пойдем, ведь время не ждет.
– Так вы думаете, что я поеду?
– Я без вас отсюда не уйду.
Доктор с улыбкой смотрел в ее глаза, такие искренние, такие изумительно красивые, на белый лоб, видневшийся из-под меховой шапочки, на алые губы и белоснежные щеки, на которые в натопленных комнатах возвращался румянец. Доктор смутился.
– Вы хотите меня погубить. Я не могу ехать. За мной наблюдают, возможно следят. Я не могу!
– Вы должны поехать!
– В самом деле? Даже должен?
– Должны.
– Потому что вы велите?
– Не я, сам бог велит спасти несчастного воина. Все, что было в моих силах, я сделала. Больше я ничего не могу. Если бы я сама могла справиться, то не просила бы вас и не целовала бы вам руки. Вы доктор, а я простая женщина. Я приехала к вам, так как найти в ране пулю – это дело врача.
– Скажите, какие веские доводы! А каков будет гонорар? – спросил он, нагло глядя ей в глаза.
– Никакого.
– Вот так поощрение!
– Идемте же, господин доктор!
– Я пойду только с условием, что получу вознаграждение, притом по моему усмотрению.
Она смело и довольно насмешливо взглянула ему в глаза и повторила свое:
– Идемте же, время не ждет!
Доктор пожал плечами и ушел в кабинет. Там он возился довольно долго, что-то открывал, закрывал, приводил в порядок и, наконец, появился в передней в шубе и валенках.
– Вы меня буквально похищаете из дому. Если нас по дороге схватят, я погиб, – сказал он ей из-за двери.
– Я вас везу в еврейскую корчму к одной больной девушке. Никто не может винить врача, если он едет к больному.
– Ну еще бы! При таких обстоятельствах и в такое время… Я знаю, чем это пахнет – ездить сейчас ночью к больному в деревню.
Они осторожно вышли с заднего крыльца, миновали базарную площадь и теми же темными как преисподняя переулками добрались до лошадей. К счастью, никто их не заметил и не увел.
Обрадованная панна Саломея снова взнуздала лошадей, покрыла ковром сидение для доктора и предложила ему сесть в сани.
– А где кучер? – спросил он.
– Я, – ответила она.
– Что такое? Не поеду!
– Вы опять за свое!
– Вы же не умеете править.
– Сейчас вам придется отказаться от своих слов.
Она села на облучок и по пустырям, задворкам шагом выехала на предместье, оттуда – в поле. Теперь она гнала лошадей по знакомой дороге. Весело мчалась она через дремучий лес. Доктор Кулевский, старый холостяк и известный дамский угодник, старался использовать необычную ситуацию. Он то хотел сесть рядом с ней на облучок и помогать ей править, то пытался укрыть от холода своего очаровательного возницу. Но возница пригрозил, что выбросит его из саней и оставит в лесу на съедение волкам, если он не будет спокойно сидеть на своем месте. Часа через полтора сани подкатили к усадьбе в Нездолах.
